Никто, правда, и не собирался рвать на себе рубаху и кричать, что газету закрыли потому, что она была шибко оппозиционная.
«Резонанс» и вправду был критичным по отношению к власти изданием, но за границы дозволенного редакция старалась не выходить. Поговаривали, что на самом деле она принадлежала одному из беглых российских олигархов, который это особо не афишировал. Он якобы учредил ее из сентиментальных чувств к главному редактору, возглавлявшему раньше другую финансируемую им газету, закрытую несколько лет назад властями за оппозиционность. Этот главный редактор тогда сильно пострадал, вот олигарх и обещал помогать ему чуть ли не всю жизнь. Тем более что «Резонанс» кусал власть, и олигарху это нравилось. Но через пару лет у него начались проблемы с финансами, он к газете охладел, решил все деньги тратить на Интернет-ресурсы и резко снял редакцию с довольствия. Была и другая версия: что под издание газеты взяли большой кредит, а когда деньги кончились, решили объявить о банкротстве, чтобы потом кредит не возвращать.
Как бы там ни было, но я неожиданно осталась без работы. Пробовала устроиться в другие издания, но везде меня довольно вежливо отшивали – правозащитной тематики побаивались. «Лиза Паншева – не журналистка. Она правозащитница, пусть создает свою организацию и “пилит” гранты!» – так обо мне говорили коллеги. И всегда находились доброхоты, которые с удовольствием передавали эти слова. Поняв, что в российской прессе мне ничего не светит, я устроилась на французское телевидение.
Иностранные корреспонденты, живущие в Москве, бывают разными. Есть те, которые приезжают в Россию, потому что бредят этой страной, знают ее историю, интересуются всем, что здесь происходит, хотят понять русских и действительно разобраться в сложных процессах течения нашей жизни. Есть же и такие, которые, готовясь к длительной командировке в Россию, не утруждают себя тем, чтобы узнать что-либо поподробнее о здешней жизни, а приезжают в страну с заранее сформировавшимися клише. И потом, уже работая в Москве или путешествуя по стране, стараются подгонять свои репортажи или статьи под те представления, которые у них были перед приездом в Россию.
Жерар Лемурье, корреспондент, который возглавлял корпункт одного из французских телеканалов в Москве, из тех, кому Россия искренне интересна. Он почти совсем не говорит по-русски, хотя упорно пытался учить язык. При этом он прочел почти всю классическую русскую литературу в переводе на французский. Неплохо знает современных российских авторов.
Впрочем, представления Жерара о том, какие сюжеты надо снимать в России, и представления его шефа из Парижа расходились диаметрально. И эти несовпадения были предметом ежедневных многочасовых споров по телефону. Жерар пытался объяснить шефу, что происходит в России и о чем было бы хорошо рассказать французскому зрителю. Однажды после нескончаемого телефонного разговора, пачки выкуренных «Gauloise», отборного французского мата вперемежку с отдельными словами из крепких русских выражений ему все-таки удалось убедить парижское бюро разрешить сделать хотя бы один сюжет о судебном процессе над Михаилом Ходорковским. И это было уже большим прогрессом. Как правило, редакция заказывала своему корпункту так называемые «фольклорные» истории: например, о жизни «новых русских» в Москве, о резком сокращении улова осетровых на Каспии и дефиците черной икры в России. Устраиваясь работать на французское телевидение, я, конечно, не думала, что представления французов о России столь примитивны и что мне придется часами звонить в департамент здравоохранения и сельского хозяйства, чтобы получить разрешение на съемки птицефермы где-то в деревне под Новосибирском. Впрочем, одной из причин, заставивших меня пойти работать на телевидение, было желание во что бы то ни стало поехать в Чечню и встретиться с Рамзаном Кадыровым. Я решила, что обязательно должна передать ему просьбу Фатимы Мухадиевой.
Глава шестая. Обычный город Грозный
На дворе стоял ноябрь 2006 года. Весь мир был потрясен убийством Анны Политковской. Чечня и Россия уже больше месяца не сходили с полос западных газет. Французские телеканалы не отставали от своих коллег. Московское бюро показало несколько сюжетов, посвященных гибели Политковской. Все обсуждали, станет ли Рамзан Кадыров президентом Чечни. Я поняла, что нужно использовать момент всеобщего интереса к этой теме и предложить Парижу интервью с Кадыровым.
«Мы должны срочно поехать в Чечню, пока конкурирующий канал TV 1 нас не опередил», – убеждала я Жерара. Правда, его особенно и не пришлось уговаривать. Будучи профессионалом, он прекрасно чувствовал конъюнктуру и сам собирался поехать в Чечню. И начались мои ежедневные телефонные переговоры с пресс-секретарем Кадырова. Очередь из журналистов российских и западных СМИ, желающих взять интервью у его шефа, росла с каждым днем. Пресс-секретарь нам не отказывал, но ничего толком и не обещал. Наконец после десятого звонка и моей жалкой угрозы, что если интервью не состоится, то о Кадырове будут плохо писать французские журналисты, он сжалился над нами и назначил день интервью. Я, Жерар и оператор Сергей полетели в Ингушетию.
В аэропорту Магас нас встретил Руслан, фотограф и водитель, который должен был сопровождать съемочную группу в поездке. Жерар хорошо знал Руслана еще по второй чеченской войне. Они несколько раз вместе ездили в Ингушетию, в лагеря беженцев, когда Жерар приезжал из Парижа в командировки. С тех пор Руслан сильно изменился. Во время одной из зачисток федералы увезли его близкого друга. И, как это часто бывает в Чечне, друг исчез навсегда. Даже сейчас, когда российские войска почти ушли оттуда и число похищений значительно сократилось, Руслан находился в состоянии постоянного стресса. Он никогда не спал раздетым, чтобы всегда быть наготове и не оказаться униженным, если вдруг за ним придут. О новой власти Кадырова-сына он старался говорить как можно меньше. Предпочитал не давать никаких оценок.
Сама не зная почему, несмотря на его мрачный и депрессивный вид, с Русланом я чувствовала себя в безопасности. Мы довольно быстро добрались до Грозного: хотя, на всякий случай, поехали более длинной дорогой, чтобы не останавливаться на блокпосту, где, по рассказам, долго проверяли документы и брали деньги за проезд в Чечню. На той дороге, по которой поехали мы, тоже был блокпост, но когда Руслан показал удостоверение чеченского информационного центра, машину пропустили безо всяких вопросов, даже не спросив у журналистов документы.
Я оказалась в Грозном впервые. Я, конечно, видела всем известные кадры разрушенной чеченской столицы, дома с пустыми глазницами окон, трупы на улицах, горящие танки…
Но сейчас, в октябре 2006 года перед нами возник совсем другой город. Первое, что бросалось в глаза – это огромные плакаты: «Рамзан, с тобой цветет наша Чечня!», «Рамзану Кадырову доверяем на 100 %!». Отец и сын Кадыровы, Владимир Путин смотрели с больших портретов, развешенных по городу. Встречали вас при въезде и выезде из Грозного. Меня поразило, что на центральной улице – проспекте Ленина – совсем не видно разрушений. Руслан объяснил, что восстановлены старые здания, от которых после бомбежек почти ничего не осталось. Он показал несколько новых домов, построенных на деньги правительства Москвы. Но больше всего меня удивило, что в этом городе, который издалека казался этаким Сталинградом, разрушенным навеки и не поддающимся восстановлению, идет нормальная жизнь. Открыты кафе, парикмахерские, магазины. По улицам ходят молодые красивые девушки и юноши. Они оживленно беседуют друг с другом, заходят в кафе, ведут себя так, как будто не было ни долгих лет войны, ни страшных зачисток, ни похищений, ни иных ужасов чеченской жизни, о которых мы знали от той же Анны Политковской и других журналистов. Я смотрела на эту обыкновенную жизнь со страхом и удивлением. Мне даже стало как-то неуютно: я вспомнила о Фатиме Мухадиевой. «Почему эта девушка должна сидеть в Мордовии, когда могла бы свободно гулять по этим улицам, так же, как ее сверстники! Она ничем не хуже их!» – подумала я, с нетерпением ожидая встречи с Кадыровым. Теперь я понимаю, как тогда ошибалась. Надеяться, что Кадыров захочет и сможет помочь Фатиме, было не просто наивно, а очень глупо. Но в подобных ситуациях всегда хватаешься за соломинку, стараешься использовать все возможности, какими бы нереальными они не казались потом.
Мы остановились в небольшой двухэтажной частной гостинице, которая, по словам ее владельцев, не закрывалась даже во время второй войны. Я сразу же стала звонить пресс-секретарю Кадырова, чтобы договориться о встрече. На следующий день нас пригласили на ипподром, где в честь дня рождения сына Кадырова (ему исполнился год) устраивались грандиозные скачки. Жерар был доволен: получится красивая картинка.
Картинка и вправду получилась красивая. Ипподромом чеченцы называли то место, где в будущем собираются этот ипподром построить. Пока же скачки проходили в карьере. Зрителей было не так уж много
