Потом бросил Гарсиева, догнал, схватил за руку, опять стал трясти…
Рыдала до Грозного. Охранник, которого дал председатель Госсовета для поездки в Центорой, спросил только: «Словом? Или действием?» И взвел автомат. Машина вылетела из Центороя на такой скорости, о которой лучше не задумываться. И неслась над землей – так бывает тут, когда ожидают засаду, чтобы было больше шансов. Машина с Гарсиевым и правда пролетала рядом. «Не плачь, ты же сильная», – повторял охранник.
У одних оружие защиты – автоматическое, стрелковое и пр., и оно висит на боку. У других – слезы. Этим люди и отличаются. Когда исчерпаны аргументы – да, собственно, центороевская среда и само слово «аргумент» не понимает, – тогда остаются слезы. Это – слезы отчаяния от того, как подобное вообще могло случиться. Что виток истории поднял на гребень именно Рамзана Кадырова. И он силен и безраздельно правит – естественно, как умеет. Что никто – ни один мужчина, находившийся в эти два дня в Центорое рядом, не посмел остановить распоясавшегося. Что именно Рамзану, а не кому-то другому вечером звонил из Кремля «Владислав Юрьевич» – слышала, – Владислав Сурков, замглавы путинской администрации, и это был единственный момент, когда Рамзан перестал хамить, сам того не замечая, потому что чует, откуда его сила…
Итак, старая-старая сказка, каких в истории было немало: Кремль вырастил дракончика, и теперь требуется постоянно его подкармливать, чтобы он не изрыгал огонь. Тотальный провал российских спецслужб в Чечне, который эти спецслужбы пытаются выдать обществу за победу и «строительство мирной жизни».
Я не знала, как рассказать Жерару о том, что я прочла в этих статьях Политковской. Поймет ли он, как поняла я, что должна была пережить Анна во время своей поездки в Центорой?
Я взяла с собой статьи, постучала к Жерару в номер и постаралась как можно точнее перевести ему то, что писала Анна. Он слушал, слушал, а потом сказал: «Какой ужас!»
Глава восьмая. Погоня
По дороге в аэропорт Магаса я заметила несколько женщин с плакатами. Они стояли около правительственного здания и держали фотографии молодых людей. Фотографии были приклеены на большой лист ватмана, где черной тушью было написано: «Рамзан, помоги вернуть наших детей!»
– Останови, – попросила я Руслана.
Когда мы с Жераром вышли из машины, одна из женщин в длинной цветастой юбке и в белом платке сразу же бросилась к нам.
– Вы журналисты, да? Послушайте! Мы никак не можем попасть на прием к уполномоченному по правам человека. У него то и дело какие-то совещания. А нам нужна помощь. Наших сыновей увезли из дома, и они исчезли. Ее двух мальчиков, – женщина показала на немолодую чеченку, которая стояла чуть поодаль и держала плакат с фотографиями двух молодых ребят, – забрали на бэтээре год назад. Где они теперь, неизвестно.
– Мой сын занимался в спортклубе «Рамзан», – перебивая первую, рассказывала вторая женщина. – Он ушел из дома и не вернулся. Он проходил мимо блокпоста, который стоял рядом с нашим селом. Я потом спрашивала у военных, не видели ли они его. Молоденький солдатик сказал мне, что видел, как сына посадили в машину и увезли в сторону военной базы Ханкала. Я подала заявление в прокуратуру о том, что сын пропал. Но они его искать не стали. Даже не допросили солдатика с блокпоста.
– Мою дочку похитили 7 ноября 2001 года, – рассказала нам третья женщина. – Похитили вместе с тетей. Нас с мужем дома не было. Мы уехали в Иваново к брату. А когда в декабре вернулись, узнали, что дочери нет. Мы везде ее искали. Глава администрации сказал, что если мы заплатим две тысячи долларов, то дочку нам отдадут. У брата были деньги, мы заплатили. А потом глава администрации деньги вернул. Сказал: «Не могу ничего сделать. Начальство приехало». У нас через каждые пятьсот метров стояли блокпосты. Дочка была красивая, она по селу ходила. Наверное, кому-то приглянулась. А после Нового года эти военные от нас ушли. Дочку я до сих пор найти не могу.
– Помогите нам. В Москве была такая журналистка Политковская. Она про похищенных писала. Говорят, ее убили.
Я перевела слова чеченки Жерару. Тот присвистнул:
– А ты можешь ее попросить сказать то же самое еще раз? – закричал он и вытащил изумленного оператора Сергея из машины.
– Вы опоздаете на самолет, – это уже Руслан попытался отговорить Жерара от непредвиденной съемки.
Времени до рейса, и правда, оставалось не так много. Но не страх опоздать на самолет заставил Руслана убеждать француза отказаться от интервью. Он заметил трех мрачных чеченцев в камуфляже, которые внимательно наблюдали за женщинами и журналистами. Они подъехали к офису уполномоченного почти одновременно с Русланом. Он даже подумал, что, наверное, они все время ехали за журналистами, просто он их не видел. Руслану стало как-то не по себе. Очень уж хотелось отвезти Жерара с его командой на самолет. Не понравились ему разговоры у чеченского премьера. Особенно то, что тот говорил про Политковскую. Всегда, когда удавалось, Руслан читал ее статьи. Он даже несколько раз видел Анну в Грозном, случайно с ней сталкивался. Сама мысль о том, что ее могли убить или «заказать» чеченцы, была ему отвратительна. Ему хотелось остаться одному и обдумать все, что говорил Кадыров. Поэтому он так торопился освободиться от журналистов.
Остановить Жерара, если он хотел что-то снимать, было практически невозможно. Он заставил меня подробно расспросить каждую женщину о том, что случилось с их детьми. Я перевела рассказ каждой, записала их телефоны, и только потом Сергей выключил камеру. Когда мы сели в машину, Руслан мрачно заметил:
– Кажется, мы чем-то не понравились этим трем парням в камуфляже.
Те сели в машину сразу, как только мы отъехали от офиса уполномоченного.
– Они едут за нами, – отметил Сергей.
Интересно, зачем. Чем мы им не угодили?
– Почему эти женщины стоят с плакатами? Чего они ждут? – допытывался у меня Жерар. – Ведь журналистов здесь почти не бывает… На что они надеются?
Я не знала, что ему ответить. Я сидела на заднем сидении и напряженно смотрела в окно: за нами, не таясь, почти прижавшись, двигался синий «жигуленок».
– Что ты думаешь о будущем чеченском президенте? – спросил Жерар.
– Я стараюсь о нем ничего не думать. Я бы хотела, чтобы он помог Фатиме Мухадиевой. Все остальное на сегодняшний день не имеет значения, – ответила я.
– Почему он так много говорил о погибшей журналистке? Я ведь не собирался ничего спрашивать о ней, – продолжал Жерар. – Может, он что-то знает? Или заметает следы? Говорят, что Политковскую убили спецслужбы, чтобы заставить Путина остаться на третий срок. Значит, Кадыров здесь ни при чем. Он ведь со спецслужбами не дружит? – Жерар любил повторять чужое экспертное мнение, вычитанное в «Монд».
– Ты можешь, конечно, меня презирать, но будущий президент Чечни мне понравился, – вдруг сказал Жерар. – Не такой уж он молодой и необразованный, как его обычно представляют. Он кажется вполне вменяемым.
– Я не даю никаких оценок, – буркнула я в ответ.
Жерар раздражал меня все больше и больше, и это раздражение становилось невозможно скрыть. «Неужели он не понимает, что нелюбовь Кадырова к российским спецслужбам никак не исключает его заинтересованность в устранении Политковской? – думала я. – Тем более что ее последние обличительные статьи могли помешать его назначению в президенты республики. Выходит, он ничего не понял из тех статей Политковской, которые я ему перевела!»
Синий «жигуленок» проводил нас до самого аэропорта и уехал только тогда, когда мы, распрощавшись с Русланом, вошли в здание аэровокзала. Мне показалось, что за рулем сидел один из тех «Dolce & Gabbana», которых я видела в приемной у Рамзана Кадырова.
Прошло месяца два. Однажды, когда я принимала душ, один из моих сыновей забарабанил в дверь ванной: «Выходи скорей, там Кадыров что-то говорит про Фатиму Мухадиеву и осужденных чеченцев».
