— «Военно-политическая обстановка в Японии, по личному мнению и по ряду данных, полученных в иностранных и местных кругах, позволяет прийти к заключению, что выступление Японии против СССР может последовать в непродолжительном будущем, хотя общие затруднения Японии, весьма значительные уже в настоящее время, в этом случае возрастут еще более.
Основаниями для такого заключения являлись: а)Сообщение японского Генштаба германскому военному атташе полковнику Отту о том, что необходимо скорейшее окончание войны с Китаем и заключение мира на приемлемых условиях с тем, чтобы сосредоточенные на континенте военные силы Японии могли быть брошены против СССР…
По окончании войны с Китаем Япония без большого труда захватит внезапным нападением Владивосток и Приморье… б)По имеющимся у Отта сведениям… руководящие круги понимают, что нападение на СССР с каждым годом становится все опаснее, и, тем не менее, создается впечатление, что в данное время более чем когда-либо они начинают верить в легкомысленные заверения военщины о сравнительной легкости осуществления внезапного нападения на Владивосток и Приморье и возможности ввиду «неблагоприятности положения в СССР» ограничить японо-советскую войну этой территорией и Сахалином. в) Несомненно, что установка «теперь или никогда» в отношении войны с СССР значительно популяризируется. Либеральный внук князя Сайондзи в разговоре со мной с сожалением констатировал наличие этой тенденции в кабинетских и капиталистических кругах. Он считает, что эта тенденция принимает часто характер политики катастроф. Он также говорил о смехотворной недооценке мощи СССР (об этом же говорил и Отт). Ведутся, например, серьезные разговоры о том, что есть основание рассчитывать на сепаратистские настроения маршала Блюхера, а поэтому в результате первого решительного удара можно будет достигнуть с ним мира на благоприятных для Японии условиях. (Отт с возмущением слушал сообщение высланного из Владивостока германского консула, который несколько месяцев тому назад со всей серьезностью рассказал группе офицеров из Генштаба, что при первом серьезном ударе японцев красноармейцы Владивостока и Приморья сдадутся в плен, чему японцы, видимо, абсолютно верят, находя в этом подтверждение широко распространенного, хотя и не всеобщего мнения по этому вопросу.)
Британский морской атташе капитан Роулинг также констатировал наличие этой тенденции, вызывающей у него недоумение, так как и его круги не знают ничего определенного по поводу последствий истории Тухачевского для мощи Красной Армии…
В показаниях Дерибаса и в записке Гендина Блюхеру даются прямо противоположные характеристики. Одна отражает его преданность. Сталину, другая — его сепаратистские настроения. К какой из них власть была больше склонна? Наверное, к первой.
Есть еще одна характеристика Блюхера — в показаниях Тухачевского, сделанных им 1 июня 1937 года. «Во время разговора Якир сказал, что он совместно с Гамарником и Осепяном ведет работу по вовлечению в заговор политических работников армии. Тут же Якир спросил, что я думаю о настроениях Блюхера. Я ответил, что у него есть основания быть недовольным центральным аппаратом и армейским руководством, но что отношение к нему Сталина очень хорошее. Якир сказал, что он хорошо знает Блюхера и при первой возможности прозондирует его настроение. Был ли такой зондаж — я не знаю».
Неизвестно, как «сработала» эта характеристика. Вполне вероятно, она вообще никак не сработала.
Накануне бури
10 декабря 1937 года на стол Сталина легла темно-серая кожаная папка со стопкой листов машинописного текста с грифом «Совершенно секретно». Первый лист — сопроводительная записка:
«Направляю полученный нами агентурным путем японский документальный материал — доклад бывшего японского военного атташе в Москве капитана Коотани — «Внутреннее положение СССР (Анализ дела Тухачевского)», сделанный им на заседании японской дипломатической ассоциации в июле 1937 года.
Докладу Коотани предшествует вступительное слово начальника советской секции 2-го отдела японского Генштаба полковника Касахара.
Членами японской дипломатической ассоциации являются виднейшие политические и военные деятели Японии. Заседания ассоциации секретны.
Первые абзацы доклада капитана Коотани с предисловием полковника Касахара о положении дел в Советском Союзе, который он сделал на 99-м заседании японской дипломатической ассоциации, заинтересовали Сталина. Из материала следовало, что в Японии не верят в реальность «военно- фашистского заговора» в СССР. И бывший помощник японского военного атташе в Москве, и генштабист утверждали, что неправильно рассматривать расстрел Тухачевского и нескольких других руководителей Красной Армии как результат вспыхнувшего в армии антисталинского движения. Правильно будет видеть в этом продолжение масштабных чисток, пронизывающих всю страну. Подобного рода процессы, надо полагать, будут иметь место и в дальнейшем.
В докладе подчеркивалось, что Сталин стремится достичь политического укрепления внутри страны и обеспечить себе свободу действий для проведения в жизнь своих планов. Он уже провел первый этап политического укрепления — урезание коммунистической партии…
Сталин с нарастающим интересом углублялся в чтение доклада капитана Коотани: «Ленин говорил, что партия будет непрерывно расти, но если предоставить ее рост самотеку, она начнет загнивать, ввиду чего необходимо в подходящие моменты устраивать чистки для изгнания всех чуждых элементов. Чистки неоднократно проводились в прошлом, но чистка, Начатая в позапрошлом году, была первым шагом в задуманной Сталиным общей чистке внутри государства. Эта большая чистка была проведена под именем обмена партдокументов. Все партийные билеты были забраны, и всем тем, за кем было что- нибудь в прошлом, кто не оправдывал звания члена партии и кто представлял собой пассивный элемент, новые документы не выдавались… За период до середины прошлого года было, таким образом, исключено несколько сот тысяч человек…
Вслед за этой большой чисткой, в августе прошлого года имел место процесс так называемого объединенного центра, с Зиновьевым и Каменевым во главе. На этом процессе были, по указанию Сталина, опубликованы во всеобщее сведение показания подсудимых, которые уже привлекались по делу об убийстве Кирова и находились под надзором. 16 подсудимых было расстреляно. Это было второй стадией работы Сталина по чистке внутри страны. На процессе объединенного центра было названо имя расстрелянного сейчас Путны, и уже во время процесса или непосредственно после него Путна был арестован. Он занимал должность атташе в Лондоне и, как говорят, был под каким-то предлогом отозван и арестован на границе.
Не помню, кто именно дал показания на процессе Зиновьева — Каменева о том, что в Красной Армии были созданы ячейки, замышлявшие убийство Ворошилова и других руководителей армии (может быть, и Сталина). С этого времени начались аресты и в армии…».
С особым вниманием, с карандашом в руках (Сталин любил во время чтения делать на тексте пометки синим стеклографом), он прошелся по четвертому разделу доклада капитана Коотани «Отношения между Сталиным, Ворошиловым и Блюхером»: «Газеты пишут о напряженных отношениях между Сталиным и Ворошиловым либо между Ворошиловым и Блюхером, якобы возникших в результате дела Тухачевского. На эту тему ведется много разговоров. Я хочу высказать свое мнение по этому поводу.
И Сталин, и Ворошилов, как я уже говорил, представляют собой две руководящие фигуры в Политбюро. Если начать перебирать всех руководящих деятелей Политбюро или правительства, как Молотов, Калинин, Межлаук, Микоян, Каганович и т. д., то ни один из них не обладает такой популярностью и энергией, как Ворошилов. Часто говорят о Кагановиче, но он принадлежит к еврейской нации, которую не любит большая часть 170-миллионного населения СССР, и не обладает данными, чтобы вести за собой государство. В конечном счете, остается один Ворошилов. Прежде всего, он — руководитель армии численностью в 1 800 000. Даже Сталин со всей своей смелостью не может игнорировать эту громадную силу и вонзать в нее свой нож. Проводя такие решительные мероприятия, Сталин, несомненно, действует рука об руку с Ворошиловым, а кроме того, ему, кроме Ворошилова, в данный момент не на кого опираться. Молотов — тип школьного учителя, Калинин — просто деревенщина, среди остальных нет крупных людей. Однако, учитывая растущую подозрительность Сталина, ни в коем случае нельзя поручиться, что Сталин в будущем не подведет Ворошилова, тем более принимая во внимание быстрые темпы перемен в России, о которых говорил полковник Касахара. Быть может, пока я здесь выступаю, в вечерних газетах уже появилось сообщение из Москвы: «Расстрел Ворошилова» (хотя, конечно, если судить по сегодняшней обстановке, это еще невозможно).
Но вот на кого нужно обратить внимание — это на Ежова из ГПУ Не он ли? Ежов еще молод и во многом напоминает погибшего Кирова. Благодаря нынешнему процессу он еще более вырос, и если его популярность в дальнейшем возрастет, то он, быть может, сможет стать опорой Сталина…
Далее, об отношениях между Блюхером и центром. Если бы со стороны Блюхера имели место выступления против власти, его ни в коем случае не держали бы на изолированном Дальнем Востоке, во главе 300-тысячной армии с 1200 самолетами и 1200 танками, против Маньчжурии и Японии, которые внушают им такие большие опасения. Это — доказательство того, что нынешняя власть и особенно Сталин доверяют Блюхеру. Если бы имелись хотя бы малейшие симптомы враждебности, которую, якобы, питает Блюхер, то ведь он и в прошлом, и в позапрошлом году несколько раз ездил в Москву и от него в любой момент можно было избавиться. Это, однако, не делалось. С точки зрения самого Блюхера, на отдаленном Дальнем Востоке он ничего не может сделать, что бы ни предпринимало центральное правительство, но зато, без лишнего честолюбия, в нынешнем положении он царек Дальнего Востока. Если же все будет идти гладко, то, может быть, придет момент, когда и на его долю выпадет лакомый кусочек, и нет никакой необходимости идти на рожон против власти.
Поэтому я утверждаю, что все слухи об оппозиции Блюхера к комбинации Сталин—Ворошилов, о существовании каких-то осложнений или разногласий основаны также на надеждах, а не на фактах. Однако какие изменения это может претерпеть в будущем — неизвестно».
В этом разделе Сталин сделал несколько, одному ему известных, пометок — подчеркивания, вопросительные и восклицательные знаки, закавычивания. Место, где Коотани называет Блюхера царьком Дальнего Востока, он выделил жирной чертой…
Что думалось Сталину во время чтения доклада бывшего помощника японского военного атташе в Москве?
Может, в его цепкой памяти всплыли строки из немецкого военного журнала «Дейче Вер», где в июне, в связи с делом Тухачевского, в статье «Счастье и гибель Тухачевского» (Эту статью специально перевели для Хозяина на русский язык.) было написано: «История когда-нибудь скажет нам, какую роль он (Тухачевский. — Н.В.) играл в действительности… Тухачевский хотел быть «русским Наполеоном», который, однако, слишком рано раскрыл карты, либо же, как всегда, его предали в последний момент».
