Столбы, мосты, машины определенного цвета или марки, встречные составы и так далее, просто глядел в окно с молчаливой сосредоточенностью и считал про себя. Что интересного он мог находить в этом занятии?
Тысяча девяносто один… тысяча девяносто два… тысяча девяносто три… Так считают овец, когда хотят заснуть. Раньше, когда его мучила бессонница, он пробовал — бесполезно. Хоть до утра считай. Но теперь что-то в нем изменилось. Во всяком случае, глаза у Саши скоро начали слипаться, а ноги все чаще спотыкались, требуя передышки и не желая нести его дальше. Все это кончилось тем, что он, наконец, споткнулся окончательно и бесповоротно, еле удержался на краю насыпи, судорожно схватившись за куст, и набрал полные валенки снега. Идти дальше было невозможно.
Он сел он сел на корточки прямо на шпалах, подперев голову руками, и дал себе пять минут передышки, достал из рюкзака банку сгущенки и отпил немного через дырочку. Углеводы тоже нужны.
Рюкзак он теперь не нес на спине, а тащил за собой на обыкновенных детских саночках. На таких он когда-то гонял с горки. «Ну и феномен ты, Сашка, — сказал он себе. — Полмесяца тебе понадобилось таскать на горбу тяжеленный рюкзачище, чтобы додуматься до элементарного рацпредложения. Давно бы уже так сделал, сколько сил бы сэкономил».
Что такое гуманитарная катастрофа? Это когда человек, получивший гуманитарное образование, попадает в экстремальную ситуацию. Жалкое зрелище.
Вспоминая себя в первые дни после катастрофы, Данилов не переставал удивляться, что они не стали для него последними. Совсем один, напуганный, не знающий, куда идти, он был обязан погибнуть еще по дороге к эвакопункту.
Но вряд ли одно везение помогло ему выжить. Иногда Александру казалось, что причины надо искать в его собственной психологии. Саша давно заметил, что обладает одним, но коренным отличием от всех людей, какие встречались ему на жизненном пути.
Он не нуждался в мире. Большинство не было готово к тому, что в одночасье порвутся все социальные связи, и само общество, в котором они были кем-то, исчезнет. Они слишком вжились в роль и не могли существовать вне нее.
Александр мог. На общество ему было начхать. Он готов был в любой момент уйти в «автономку», как подводная лодка, способный чувствовать себя комфортно, задраив все люки и соблюдая радиомолчание. Это можно было заметить с раннего детства.
Его адаптивный потенциал внешне никак не проявлялся. В нетипичных ситуациях Саша соображал медленно, на незнакомой местности ориентировался плохо, а в толпе часто натыкался на людей, как будто никак не мог привыкнуть к своим габаритам. Как можно представить, что в таком человеке запрятан «выживальщик»?
Но все же этот потенциал имелся. Возможно, это был тот нерастраченный багаж, который в прежней жизни мог бы позволить ему стать творцом, ученым или политиком. Но он им не воспользовался, не стал никем и ничем. Только когда мир изменился, Данилов пустил его в ход. Вернее, даже не он, а тот инстинкт-автопилот, который перехватывает управление в критических ситуациях.
Можно назвать это мутацией. Этакое крохотное отличие от сородичей, которое не имеет значения в привычных обстоятельствах или даже играет отрицательную роль, осложняя обладателю жизнь. Но в случае радикальных изменений оно среды дает носителю выигрышный билет.
Такое постоянно происходит в истории разных биологических видов. До девятнадцатого века на деревьях Британии обитали бабочки белого и черного цветов. Белые доминировали, черные были редки и жили недолго. Их было хорошо заметно на фоне светлой коры, и они первыми отправлялись на корм дроздам. Но когда пришла промышленная революция, и от сажи кора деревьев стала черной, бабочкам белого цвета не повезло. Теперь уже они стали легкой добычей птиц. А черные не только выжили, но и захватили всю биологическую нишу.
Возможно, и человек не свободен от действия этого эволюционного закона. Тогда, рассуждал Саша, после гибели стержневой ветви цивилизации Земля станет полигоном, на котором будут проходить обкатку альтернативные модели. Это будет продолжаться до тех пор, пока из них снова не выделится новая доминанта. Впрочем, это была только его теория, из разряда мыслей ни о чем, которыми парень заполнял редкие минуты, свободные от забот о собственном выживании.
Беда, как всегда, пришла откуда не ждали — не снаружи, а изнутри.
«За все приходится платить». Александр никогда не подвергал сомнению эту истину. Но где ж видано, чтобы за былую тягу к пирожным и конфетам человек расплачивался такими муками?
Теперь сладкое было для него не лакомством, а источником энергии. Вот и на этот раз он, как обычно, завтракал батончиком «с арахисом, карамелью, нугой и толстым-толстым слоем шоколада», когда почувствовал острую тянущую боль. Саше понадобилась пара минут, чтобы определить ее источник. Сигналы посылал четвертый коренной зуб справа. Там уже было дупло, а бесплатная отечественная пломба, которую он поставил год назад, быстро раскрошилась и выпала. По-хорошему, надо было уже тогда сходить к стоматологу, но Александр имел дурную привычку откладывать все напоследок. Да и людей в белых халатов он не переваривал, как и их неразлучную спутницу — бормашину, будь она хоть трижды лазерная. Теперь Данилов проклинал себя за это. Что ему стоило потерпеть десять минут?
Трудно сказать, чем и когда он разбередил этот зуб. Вряд ли дело только в злополучном «сникерсе». В последние дни он грыз немало сухарей и прочих продуктов, засохших до твердокаменного состояния. Неделю назад, пережевывая пряник, Саша почувствовал болезненный укол, но не придал этому значения. Боль тогда не была хозяйкой его психики.
Через пару дней после форсирования Оби начала ныть десна, и только тогда парень забеспокоился. Слегка, ведь вокруг было полно более насущных поводов для тревог. Он надеялся, что все обойдется, и пытался снять боль народными средствами вроде полоскания соленой водой. А зря. С каждым днем инфекция набирала силы, но делала это медленно и осторожно, будто хотела усыпить его бдительность и устроить ему ловушку.
К обеденному времени боль только усилилась, теперь огнем полыхала вся нижняя челюсть, с интервалом в пять секунд в ней взрывались тротиловые шашки.
Тогда Саша начал глушить боль анальгином. Вроде бы помогло, и парень снова расслабился. До самого вечера зуб его не беспокоил, а перед сном он принял еще пару таблеток для гарантии. Ночь прошла нормально, утром нежданно-негаданно поднялась температура, и опухло пол-лица. Данилов решительно не знал, как быть, и чувствовал дикую досаду на собственную глупость. Кто ему мешал два месяца назад сходить в кабинет через дорогу? Времени не было, денег? Нет. Просто не хотелось оказаться в лапах эскулапов.
К полудню мука стала невыносимой. Саша уже трижды полоскал рот, выпил две таблетки парацетамола и одну — анальгина, перевязал щеку колючим шарфом. Он даже прочитал заговор из книжки «Практическая магия», хотя раньше называл эзотерику общим термином «херомантия». Эти манипуляции не дали эффекта. Кроме соленой воды — от нее стало еще больнее.
К вечеру второго дня боль завладела всем его существом. Заниматься чем-то кроме самолечения было невозможно, как и дышать холодным воздухом. Даже думать о постороннем стало нереально, мысли сами возвращались к зубу. Боль накатывала волнами, примерно через каждые три секунды и разливалась по всему телу, дергая за каждый нерв.
С детства из всех людей в белых халатах Саша больше всего не любил стоматологов, но сейчас отдал бы все сокровища мира за то, чтобы в соседней комнате вдруг оказался живой дантист со своим пыточным креслом и инквизиторским набором. Господи, как больно! Неужели так будет всегда?
Саша представил себе, как зеленые микробы плодятся и множатся в дупле и точат, точат, вгрызаются в зуб до самого корня. Он готов был продать душу дьяволу, лишь бы остановить или хотя бы притупить боль. Но, похоже, даже отец лжи покинул Александра в его мучениях. Конечно, у князя тьмы были дела поважнее, как никак апокалипсис был в полном разгаре. И Люцифер мог наложить лапу на всех, оптом, не тратя время на каждого отдельно.
Можно ли сойти с ума от боли? Наверно, да, когда у тебя рак в последней стадии или обширные ожоги. Но Данилов подозревал, что еще немного, и его рассудок выбросит белый флаг. Даже такая мелочь могла стать последней каплей при его расшатанной психике. Надо было что-то делать, и парень знал, что
