– Ты что-то заработал на нем?
– Ничего не заработал. Ну какие там деньги? На них мы записываем альбомы и что-то получают музыканты. Эфиров нет, концертов мало, влияния на каналы нет. Если б это все было, то народ бы слушал хорошую музыку, а не ту, что сегодня слушает.
– А ведь было влияние на эфир!
– Раньше Косте Эрнсту нравились мои песни… И Бадри нравились, но он умер. Это был обаятельный, достаточно честный и принципиальный человек. Скажу коротко: мне он нравился. «Белый орел» – это хобби, для себя, а не для того, чтоб побеждать всегда. Побеждать всегда – нереально. К примеру, группа «EAGLES» за всю жизнь спела практически одну песню. И этого достаточно. Когда приезжал Джаггер, я подошел к Алле и говорю: «Я знаю три его песни, а ты?» Она сказала, что тоже три. И у меня тоже много хороших песен, а люди знают только две – и это нормально.
– А почему именно эти две?
– «Как упоительны в России вечера» – ее по Русскому радио крутили очень долго, но она эффекта не дала. Вообще. Никакого. А потом сняли клип – и все пошло. Как-то все совпало: настроение, кризис. Эта песня хорошо пошла под кризис. Потом вышла «Потому что нельзя быть красивой такой». Насколько я могу судить, Игорь, одним из лучших исполнителей песни являешься ты. У тебя самое оригинальное исполнение этой песни, это мной официально признано.
– Хорошая песня. Она пробуждает во мне бурю чувств. Я всякий раз, как выпью, если рядом есть оркестр – то обязательно ее затягиваю… А без водки не могу я петь. Так что, видимо, я лучший исполнитель этой песни по пьянке, вот в такой номинации. Если быть объективным. Мне чужой славы не надо.
– Из-за моих жизненных проблем у меня появилось много грустных песен. Хотя я больше люблю веселые жизнерадостные песни. Но не всегда это получается – все по настроению. Тогда у меня было все хорошо, я был победитель, все было весело, я думал, что всех порву как Тузик шляпку. С таким настроением можно сворачивать горы. А нет настроения – ничего не получится.
– Есть документальные подтверждения твоей встречи с твоим коллегой – Джаггером.
– Помню, мне Вова Григорьев позвонил, позвал: «Тут Мик Джаггер, тебя все ждут!» Это было перед первым кризисом. Я надел белый костюм и приезжаю – уже пьяненький – в Fellini (роскошный был клуб, в «Олимпийском». –
– Наверное, самое твое важное занятие в жизни – по самоотдаче, по страсти, по затратам энергии, и денежной и прочей, – это игра. Самое эффектное из всего, что за тобой замечено, – это именно колоссальные проигрыши и немалые выигрыши.
– Больше 400 тысяч я никогда за вечер не проигрывал, но и больше… – Он задумывается. – Больше миллиона 700 тысяч фунтов не выигрывал. Не, вру: я проиграл как-то 800 тысяч в «Национале». – В «Национале»?
Как сейчас помню: там готовили хорошее харчо и, может, лучших в Москве цыплят табака. Но мне больше нравилось в бывшем кинотеатре «Россия», в вип-зале: там был хороший выбор виски и настоящая черная икра, тоже причем на выбор. На тостах. Выпить-закусить – это увлекательно, а игра – в ней смысла никакого. Чем проиграть миллион, так лучше пятьсот долларов пропить. Я много раз ходил с Вовой в казино – он играл, а я ужинал. Конечно, когда идешь с товарищем ужинать, то как-то ждешь, что вы будете сидеть за столом, принимать пищу и беседовать о том о сем. Но ужинал я один, заказывая какой-нибудь bisque d’haumard к выше уже упомянутой черной икре и виски, все на халяву – Вова проигрывал столько, что его самого и друзей угощали бесплатно. Жечков лишь изредка подскакивал к моему столу от своего, где крутился волчок, но ни разу Вове не поднесли хрустальной совы, и торопливо чокался со мной водочной рюмкой, причем даже не закусив, хоть бы и второпях. Поужинав, я задумчиво смотрел, как блестят Вовины глаза, когда он укладывает зеленое поле колбасками, составленными из толстых пластиковых фишек, каждая по 5 тысяч долларов. Вот так он ковровой такой бомбардировкой уложит по разным полям пол-«лимона» – и снимет урожай то в «лимон», то тыщ в триста, и так дрочит, пока фишки не кончатся и пока деньги на всех картах не кончатся, не говоря уж про кэш… «Вован! – пытался я его образумить, с небольшой, правда, верой в успех. – А давай ты зафиксируешь прибыль, вон ты выиграл 100 тысяч, и поехали по домам, а?» Но такого на моей памяти ни разу не было, чтоб он все бросил и поехал домой. Пока я думал про все это, Вова рассказывал: – А по миллиону долларов я выигрывал раз пять или шесть. В итоге я проиграл миллионов сто пятьдесят, наверно. Когда по мелочи играешь каждый день, то вроде ничего не происходит, но это – удары, удар за ударом. Я в Лондоне, помню, миллион 200 тыщ фунтов раз выиграл, притом совсем недавно. Это был мой последний выигрыш большой – 2002 год. Когда Надя умерла. После этого я выигрывал 200 тысяч максимум.
Звучит настолько зловеще, что сказать просто нечего. Мы и молчим какое-то время. Но тема игры серьезно нагружена страстями, она тянет за собой, и он снова рассказывает:
– Не, вспомнил – я 400 тысяч несколько раз выиграл. Это развлечение – просто чистый адреналин. Говорят про некоторых людей, что у них игровая зависимость. Да у любого найдется зависимость – просто надо попробовать! Когда человек не пьет и не курит, что он знает о водке и куреве? Если ты не пробовал наркотики, то ты не понимаешь наркоманов. Не пил – не поймешь, почему алкоголь. Когда ты не играешь, не понимаешь, почему люди играют. Я считаю, что в любом из пагубных пристрастий надо переступить определенный порог, после которого ты становишься от этого зависим.
– Именно – нужно переступить, ты говоришь? Может, как раз не нужно?
– Нужно! Переступить, чтоб понять. Человек должен попить хотя бы месяц. Или месяц поиграть. Человек, который месяц курит, он будет и дальше курить. Если человек месяц употребляет наркотики – он будет употреблять и дальше. Будет желать этого. Понимаешь? Любого человека можно подсадить на все! На все, что угодно! В моем случае это мультимедийка: я много что пробовал, что-то мне идет, что-то не идет. У меня был большой выбор…
– Наркотики пробовал?
– Наркотики не пошли вообще. Не понравились. Я курю – но могу не курить. Пить – выпиваю, могу не выпивать. Но больше пью, чем не пью, – замечает он самокритично, а может, просто вспомнил, с кем разговаривает. – Играть? Вот сейчас денег нет и я не играю. Деньги будут – может, и поиграю.
Дальше он развивает целую теорию игры, при том что Homo ludens пресловутого Хейзинги он явно не читал, а то б не удержался от соблазна сослаться, было б чем подкрепить свои экзотические выводы, и гонит от себя. Это просто самородок!
– Есть разные формы игры. Я нашел скачки, нашел казино, нашел карты, нашел – ну там, не знаю – спортпрогноз, ставки на футбол. Ставки на бирже – это просто другие формы. Они очень похожи друг на друга. Я очень далеко ушел в этом направлении. Многие люди делали состояния на всем этом! Сорос играл и в казино, и на бирже, и на скачках – где угодно.
– То есть ты очень близок к Соросу. По накалу желания разбогатеть игрой.
– Желание заработать за маленькие деньги большие есть у всех. Если раньше я играл для удовольствия, то сейчас метаморфоза другая (!). И у меня получалось! В чем беда бизнесменов…
– Каких бизнесменов?
– Таких, как я. Так вот беда такая: если раньше я играл для удовольствия, то есть выиграл, проиграл, и это было нормально, то щас хочется выиграть – и не получается! Это, наверно, болезнь. Определенного рода.
– Болезнь эта называется лудомания. (Как известно, Всемирная организация здравоохранения внесла ее в список психиатрических заболеваний.)
– Да. Надо только правильно выстроить эту свою игровую зависимость, поставить ее в рамки бизнеса, чтобы это приносило деньги, выстроить это системно, структурно – а это можно сделать! Ведь у Сороса
