гениально, но это так захватывающе интересно, что я не могу оторваться…» Это было весной 2000 года. И я от французского сценария отказался – из-за этой книги. Она мне показалась такой актуальной, такой какой- то приоткрывающей что-то, что я решил сделать фильм. И начал работать – без договора, без разговоров про оплату, – на свой страх и риск.
– Да… Серьезный человек – Ильницкий.
– Конечно! Все просчитал… Мне кажется, что это был отравленный подарок: он думал, что я клюну. Это настоящая интрига, талантливейший ход! Ты не поверишь, во Франции одно издательство крупное собирается издать перевод. В общем, Ильницкий изменил мою жизнь. Ты что! Фильм – это такой кусок жизни, это ж не у станка стоять точить. Да к тому ж это особенный фильм, это фильм на грани фола. Мало того что это попытка проанализировать 15 лет жизни общества, которые никто не пытался анализировать. И ведь противостояние между государством и олигархами не прекратилось, оно продолжается, хоть и скрытое, – оно то уходит под воду, как айсберг, то всплывает… Оно есть, это одно из реальных наполнений нашей политической жизни. Я сначала не понимал, в какую ловушку вползаю. Это не самое сладкое, это ж фильм не про кастинг моделей на Южном берегу Крыма… Этот фильм – чистый проигрыш, по всем делам! Меня будут ругать по-любому, что бы я ни снял. То ли я наймит олигархов, то ли на службе у правительства…
– Вот твоя съемочная группа сидит на «Мосфильме». Вы что, тут, в павильонах, снимать будете?
– Никогда! Я реалист, никогда в декорациях не снимаю. Никаких интерьеров, никогда. Завод – это завод. Квартира – это квартира, а подъезд – это подъезд.
– А зачем же другие делают все из картона?
– Ну, удобней, наверно… Хочешь, сверху, хочешь, снизу, свет стоит… Но это же все фальшиво. Шоу Трумэна! А мне надо переезжать, искать…
– Вот ты говоришь, что это собирательный образ. Так ты сколько видел олигархов?
– Ну, близко я с ними не общался. Так, с Потаниным виделся раз. С Березовским раз: во Франции я с ним встретился и провел день у него в Антибе.
– Специально летал?
– Да.
– Он в курсе проекта?
– В курсе… Но он ведет себя благородно – абсолютно не вмешивается. Не мешает. Мне кажется, он настолько весь в политике, в активном действии, что этот фильм для него на 155-м месте.
– Он вызвался быть твоим консультантом?
– Ну нет, я бы не сказал так.
– А вот Андрей Васильев из «Коммерсанта» хотел в главной роли сняться. Зря не взяли! Он же дико на Березовского похож!
– Еще раз скажу: это собирательный образ, а не Березовский. И на главную роль я искал тип, характер человека, который летит вперед, который раздираем желаниями, у него мысль опережает речь, он весь энергия… Васильев хорошо очень попробовался в деловых сценах, он такие протуберанцы выдавал – темперамент, энергия, такой наезд!
– Да, точно, он как-то при мне ругал сотрудника за оплошность, так переживал, аж головой об стенку бился. А когда виновный вышел, весь убитый Вася моментально вышел из роли и стал рассказывать анекдоты.
– Во-во, в нем настоящий актерский драйв есть. Но когда сцена выходит за рамки кабинета, в котором ему уютно, когда его вырываешь оттуда, как редиску, тогда… Тогда – проблема. А это все-таки главная роль, на ней стоит весь фильм…
– А как ты Машкова выбрал?
– Я хотел энергию какую-то, легкость энергетики… Вот Березовский энергию излучает. И Володя Машков, смотри, сколько излучает! В нем как будто почти нет плоти – одна энергия, один характер.
– А лысину будешь Машкову выбривать?
– Да нет, зачем, я ж говорю – это собирательный образ…
– А-а.
– Ну зачем же брать Машкова, чтоб делать ему лысину? Это же не Ленин, чтоб лысину делать.
– Павел, во всех твоих прошлых фильмах ты опережал ситуацию. Ты понимал какие-то вещи, идеи, делал на этом фильм, люди смотрели, и только позже до них доходило… Так?
– Когда ты пропускаешь через себя жизнь, то, мне кажется, можно в ней почувствовать поворот. «Такси-блюз» был фильмом, где мне это удалось. Когда все говорили о счастье, счастье, счастье – оттого что старый мир разрушен, – я увидел, какое сильное страдание ожидает в будущем простых людей… А когда после дефолта все говорили о катастрофе – теперь, мне кажется, все понимают, что зря тогда паниковали, – я тогда делал фильм «Свадьба». О том, что счастье возможно всегда.
– А «Олигарх»? На что он должен открыть глаза почтеннейшей публике?
– Даже еще сам не знаю… Знаю только, что это будет история вокруг интеллигенции и поиска свободы… Для меня это все-таки какая-то история про вечное российское противостояние человека, который добивается свободы, – и государства, которое искренне не терпит этой свободы и не дает ее. Человек и общество в этой взаимной схватке становятся чудовищами. Но одновременно в этом так много человеческого: много дружбы, потерянных возможностей счастья, потерянных возможностей любви… Весь тот комплекс интеллигентского ощущения… Эта тема свободы – она меня, конечно, мучает изначально… Еще фильм о том, что нравственности, моральных принципов у каких-то персонажей нет, а боль – есть. Убили товарища – боль… Я сам не знаю всего! Я все-таки никогда не иду от проблемы, я иду всегда от характера героя. И если ты рассказываешь историю – правильную, художественную и точную, где есть начало, середина и конец, то история, если она точная, с какой-то дикой агрессивностью находит нужную себе идеологию и ее всасывает в себя. Это, между прочим, одна из проблем нашего серьезного кино, которое всегда пыталось сначала определять проблемы, темы – и всегда пренебрегало историей… Казалось всегда, что история – это как бы пустяк, что это не важно, а это ошибка… На самом деле не важно, против кого, за кого… А важна сама история, она уже и есть ответ на все вопросы. Это очень интересно…
Мы идем по мосфильмовскому двору, Лунгин провожает меня до ворот. Я вспоминаю забавную вещь и говорю про нее режиссеру, ему ж интересно должно быть:
– А знаешь ли ты, что Березовский всерьез собирался получать Нобелевскую премию?
– Да ну? Точно? За что, за экономику? Лунгин прям остановился. Я угадал: ему таки было интересно.
– Точно! Мне Петр Авен рассказывал, он же теперь большой банкир. А раньше они были простые ученые, и у Бориса Абрамыча на бумажке была нарисована схема получения премии. Но тут пошла приватизация, и он поменял концепцию: объявил, что вместо Нобелевской премии, которая была сколько-то там сот тыщ долларов, он лучше сделает миллиард долларов. Это в 1988 году он так объявил при свидетелях.
Лунгин задумался, а после с чувством сказал:
– Какую надо все-таки иметь дерзость ума, чтобы в этой разбитой, расхлябанной стране, на этом пустыре увидеть миллиард долларов! Увидеть идею – и реализовать ее! Все видят в свалке хаос, а эти вот видят Нобелевские премии, и башни телевидения встают, и стройплощадки для дворцов, и сами эти дворцы с лестницами, которые спускаются к морю…
– И замок в Антибе.
– Да больше чем замок в Антибе! Я считаю, что эти люди близки к гениальности. Это почти гениальность – увидеть в этом хаосе формы!
Герой и Звезда
(Майор спецназа)
Как-то в больнице – каждый из нас там лежал по своим скорбным делам – я случайно познакомился с майором спецназа. Подробней его обозначать не с руки: люди этой профессии себя не афишируют, наоборот – у него даже нет фотографий на память, где он был бы в форме. В Чечне он
