похвальной экономии и вообще выйти в народ наподобие Гаруна-аль-Рашида (внимание! Это не имя очередного ваххабита, а сказочный персонаж типа царя). Надо ж знать, как живут простые люди.
И вот он поехал в трущобы Отрадного, был у него один адресок, почерпнутый из молодежной газеты, – ничего дешевле в тот вечер на рынок не выставлялось. Ну попетлял он по улицам и переулкам, объезжая самовольные «ракушки» и гопников, кучкующихся по три, нашел дом, поднялся наверх в лифте, прихотливо декорированном свастиками и слоганами про хачей, позвонил в дверь… Которая сразу открылась, а за ней – голая девица в ажурных чулках с подвязками и все такое. Но это все ерунда. Товарища потрясла квартира! Таких публичных домов он еще не видел. Там были книжные шкафы со старыми огоньковскими собраниями сочинений, был академический Пушкин, такой голубенький, без второго тома (в котором про царя Никиту и его 40 дочерей), и на стене в тяжелой раме репродукция Брюллова – дама на лошади; надо же. В одной из комнат был накрытый полотняной скатертью стол. Ну как-то так бедненько, но чистенько. В общем, настроение с самого начала создалось позитивное.
Ну, слово за слово, ближе к телу. К телам то есть, там еще из совмещенного санузла вышла вторая сотрудница заведения, ну и пошло-поехало, по заведенной схеме, рутина, ничего интересного. В перерыве клиенту предложили чаю; он пил его из тонкостенного стакана в старинном почерневшем серебряном подстаканнике и еще раз с удовлетворением обращал внимание на дизайн публичного дома. И в это время в прихожей робко тренькнул электрозвонок. Товарищ мой встревожился. Вот ограбят его сейчас сутенеры и хорошо еще из окна не выкинут, погнался, идиот, за дешевизной! Хотя, уговаривал он себя, может, это другой клиент перепутал время…
Оказалось – ни то ни другое. Когда дверь открыли, в квартиру бочком зашли двое старичков, он и она. С лица они оба были как печеные яблоки. На нем старинное драповое пальто и диагоналевый коричневый костюм с засаленным воротником, на ней – зимнее пальто с лисой, застреленной при жизни Сталина, желтое вельветовое платье с черным узором и шляпка, в какой блистала еще Мэри Пикфорд.
Товарищ, приняв гостей за оригинальных извращенцев (которые от склероза перепутали время визита), задумался о том, что и он тоже, уйдя на пенсию, будет брать жену, идя к девкам, а чего дурака валять, к старости наступает лишенная иллюзий ясность (либо, конечно, маразм, как повезет). И опять он не угадал: старички были хозяевами квартиры! Они сдавали ее девицам на почасовой основе, пополняя свой семейный бюджет весьма и весьма существенно – за два часа они зарабатывали, конечно, меньше, чем Зурабов тратит на носки, но больше, чем тот же Зурабов им платит в месяц. И все довольны! Эти шлюхи были, в сущности, тимуровцами или тимуровками (если кто еще помнит книжку деда теперешнего Гайдара). Они совершали подвиги человеколюбия и так, и этак, откуда ни глянь.
Гость заторопился, все-таки неловко вышло. Но интеллигентные старички заволновались и наперебой стали извиняться, что вот так вломились, и просили мужчину продолжать отдых, а они будут сидеть на кухне тихо, как мышки.
Он все-таки уехал и в пути долго еще думал о симпатичных людях – причем каждый и каждая были симпатичны на свой манер, – с которыми его свела судьба в тот вечер. И радовался за людей, к которым пришла обеспеченная старость. Спасение утопающих – дело известно чьих рук! Вот оно, живое творчество масс! Семейный подряд и хозрасчет в одном флаконе, и все такое в том же духе; это было модно 20 лет назад.
Но все-таки как-то немножко это криминально, конечно; эту территорию, где происходит встреча поколений и передача эстафеты (а поколений было три: девки годились ему в дочки, а дед с бабкой – вполне в родители), злые люди могли по ошибке принять за притон и это, того… Ст. 241 УК РФ «Организация или содержание притонов для занятий проституцией», до пяти лет. Оно, конечно, на всем готовом, и накормят, и спать уложат, – но как-то уж слишком радикально…
Так что же, как говорится, делать?
А выход тут простой и единственно верный: принять некий новый закон о пенсиях, во первых строках которого легализовать проституцию. Люди получат не только сытую старость, но еще и спать будут спокойно.
И это будет куда изящней и красивей, чем бездумная отмена накопительной части пенсии.
Уважайте трупы устриц
Выходя из дому в двадцатиградусный мороз, я с удовлетворением вспомнил одну свою поездку по солнечной Франции, в ходе которой я приблизительно на полдороге своего довольно длинного путешествия из Ниццы в Лурд забрался в деревню Saint Dalmas. Дело было, правда, летом, но местные краеведы мне очень завлекательно рассказывали о том, как у них в деревне в старину был организован зимний быт. А зима в тех краях выдается и выдавалась прежде не та, что на Лазурке, где приходится на прогулку выходить в пиджачке. Но настоящая, до минус 30 градусов. Как мы любим. И вот когда так ударял мороз, рассказывали мне местные краеведы, и кто-то из жителей умирал, то не было дураков копать покойнику могилу. Какой смысл долбить могилу в промерзлой земле, когда это удобней сделать в ноль градусов?
«А что ж с телами делать?» – спросит простодушный российский читатель, воспитанный в советское время в том духе, что надо все бросить и идти преодолевать трудности, причем в самое неподходящее время. Если же трудностей нет, иди себе их создай, учила нас партия. К примеру, хочется тебе выпить – а ты специально не пей. А чтоб и другим неповадно было, организуй какую-нибудь идиотскую антиалкогольную кампанию… Потом все брось и иди гони самогон. Ну и так далее.
О, если б мы могли соизмерять силы с задачей, если б могли грамотно расходовать силы! Мы б горы свернули! (Хотя мы и так столько всего свернули, что иной раз думаешь: лучше б сидели и тихо пили пиво.)
Так вот французские крестьяне, чтоб вы знали, воспитывались без участия КПСС. Но основы физики знали и понимали, что трупы при минус 30 прекрасно сохраняются сколько угодно долго. Потому их спокойно складировали в особом сарае и бережно там хранили. А ближе к весне погребали с соблюдением всех формальностей и скорбей. Вот он, прагматизм, вот здравый смысл, на фундаменте которого построена уютная западная цивилизация!
А у нас зимой пытаются жить, как будто кругом лето… Зачем, почему? Удастся ли это как-то переменить? Есть ли на это какая-то надежда? Думая об этом, я со вниманием осматривал встречных прохожих и отмечал, что каждый второй без шапки, а каждый третий в легкой курточке, в которой впору сидеть за выставленным на набережную Круазетт столиком кафе и медленно пить кальвадос… А не бежать по морозной Москве с отмороженными яйцами, которые звенят, стукаясь друг о друга.
Наполеоновские солдаты бежали из зимней Москвы с чувством того, что свершается справедливость и делать им в России с ее повсеместными морозами нечего. Что у них во Франции экзотика, забава для туристов, мечтающих о снежном покрове, то у нас унылая бескрайняя реальность. Французы бежали от Кутузова не только как от великого полководца, но как от мудреца, который им объяснил, как надо жить и, главное, – где. И вообще кому.
И вот на таком морозном белоснежном московском фоне меня позвали на дегустацию устриц. Дело благородное, на дворе же пост, а устрица – они ни рыба, ни мясо, а как-то так. Но я под благовидным предлогом не пошел. Меня в Москве утомляет процесс употребления в пищу устриц! Половина из них обычно дохлые. А то две из трех. Вот этот процесс, когда открываешь их одну за другой и каждый раз слегка волнуешься – ну-ка, ну-ка! Нет – снова труп… Нет бы его отправить в деревню Saint Dalmas, в мертвецкую, до весны – так нам шлют. Народ у нас крепкий, не то переживали. И жрут у нас, в четырех часах полета от теплых морей, дохлых устриц по четыре евро за трупик за милую душу, даже в пафосных заведениях. Хороший бизнес, если вдуматься. Круговорот веществ в природе…
Сказать, чтоб люди кругом мерли, объевшись несвежими устрицами, – не скажу, это было б преувеличением. Всех отравленных откачивают. Некоторые даже к врачам не обращаются! А зачем? Ну полежал денек на диване, поблевал, продристался, а там встал и пошел себе дальше жить, работать и учиться. Банальное пищевое отравление. С одним таким человеком я после его чудесного выздоровления деликатно беседовал, пытаясь не травмировать психику пострадавшего.
– И что, – спрашиваю, – они все были живые, и ты все равно отравился?
– Живые? Они что, должны быть живые?
– Гм…
– А как же узнать, как их отличить? Просто роман «Живые и мертвые»!
