поселке зазвенели. А отец ушел в ночную. Утром он вернулся. В тот раз все вернулись живые.
Ведь в жизни как: одни смогли выйти на площадь, а другим слабо. На площадь или, например, на рельсы. Кто вроде хотел, но побоялся выйти, тому стыдно и он злится на смелых. И теперь выставляют смелых в виде хамов с натянутым одеялом.
Почему именно они?
Многие обижаются на шахтеров: почему именно они такие скандалисты? В то время как, допустим, брокеры, официанты и гаишники терпят, хотя трудно всем? Не знаю, поймете ли вы.
Вы, случайно, не пробовали ползком перемещаться по норе диаметром 80 сантиметров? На километровой глубине? Проползая через лужу, в которой пузырится метан? Светя перед собой прицепленной к каске лампочкой? Распугивая крыс, которые претендуют на ваш «тормозок» из колбасы? Когда с потолка капает за воротник робы? А после страшным хозяйственным мылом смывать с себя чернейшую угольную пыль? И получать за это 70 долларов, которые заплатят через полгода или год?
Еще надо учесть исторически сложившиеся шахтерские нравы и повадки. У них, например, в силу производственной необходимости вырабатывается профессиональная привычка – добираться до цели, даже если надо пробить скальный грунт.
Или взять такую сугубо революционную вещь, как взрыв. Для шахтера взрыв как способ решения проблемы не экзотика и не крайность, а обыденность. Мастер буровзрывных работ – рядовая подземная специальность. Отсюда свободная небрежность обращения со взрывчаткой, которой там навалом, несмотря на попытки ввести строгий учет. Один взрывник с нашей шахты, отец школьного товарища, прям в шахте хотел с собой покончить при помощи казенной взрывчатки. На почве несчастной любви. Коллеги отняли у него адскую машинку и выгнали домой, где он мирно повесился.
Эта мода, пижонство, эта русская рулетка, когда самоспасатели (род акваланга) бросают в кучу – авось пронесет. При том что при взрыве или пожаре этот аппарат может заметно продлить жизнь; представьте себе циркового акробата без страховки. Эта способность плевать на инструкцию и закуривать в шахте, не потрудившись даже замерить уровень метана, – на многое намекает.
Представьте себе чувствительного, нервного, с богатым воображением человека, которого занесло работать на шахту. Не можете – и правильно. Там удобней быть человеком без нервов, без воображения, грубым, сильным и смелым. (С другой стороны, эта привычка к зрелищу чужой смерти и постоянная готовность к своей – вряд ли безобидная; нервы же не железные.) Фактически это некий спецназ пролетариата. Кстати, про шахтерские полки времен двух последних больших войн рассказывают, что в них не принято было сдаваться в плен; да и сами они пленных не брали.
Но важней всего, мне кажется, отцовский инстинкт. Если идешь каждый день подыхать, то понятно желание оставить семье денег хоть на первое время. Это нормальная человеческая реакция, вот отсюда и жесткость требований, и решимость голодовок, и суровость забастовок. (Хотя новым русским политикам такое понимание ответственности может показаться преувеличенным.) Начальники говорят пролетариям, что денег нет, и уезжают на «мерсах». Когда то же самое – «денег нет» – пролетарий повторяет детям, он остается с ними, и они вместе остаются без ужина. Почувствуйте разницу.
Вы помните, как летом 98-го, перед дефолтом, кузбасские шахтеры перекрывали Транссиб. Сидели на рельсах и не пускали поезда.
– Надо сеять, а вы солярку не пускаете! – наезжали на них.
– Вы говорите, домны разрушаются? А у нас жизнь разрушена…
– А как додумались до рельсов? – спрашивал я социально активных шахтеров.
– Так это ж Ельцин нам идею подал! Это ж он хотел на рельсы лечь, если плохо станет, он первый начал про рельсы! Мы просто вместо него легли.
На рельсах они требовали отставки президента и жгли по ночам костры. Потом приехал Сысуев, рабочие заводилы совещались с ним всю ночь. И вот они вроде хотели Ельцина уволить, а потом решили: нет уж, пусть лучше достроят котельную. И то сказать, котельную поставить – все меньше мороки, чем президента менять, так ведь? Причем котельная имеется в виду та самая, которую начали по требованию забастовщиков строить еще в 1989 году…
Ну вот, шахтеры с дороги ушли, оставив после себя золу от костров. И бывший шахтер Гавриленко, ныне пенсионер, как-то сразу успокоился. Его сильно раздражали посторонние, которые всегда шастают вокруг пикетов. У него дом как раз возле железной дороги. Так он на своем участке занимается животноводством, и с немалым размахом: у него уже украли двух коров и тридцать шесть свиней и поросят!
Пару лет назад залез к нему на участок человек с пустым мешком – не иначе как украсть очередную свинью. Гавриленко кинулся на защиту своих животных, вор стукнул его железякой по голове аж два раза – пострадавший нагибается и предъявляет мне два глубоких шрама на лысине. Он еще долго и аппетитно рассказывает, как они дрались, кто куда чем ударил… Кончилась история тем, что ударенный палкой по голове вор глубоко и быстро вздохнул, и Гавриленко, который немало скотины перерезал, сразу понял – кончается. А на суде ему за это ничего не было. Но все равно неприятно, когда посторонние шастают. Так что Сысуев тогда просто очень вовремя приехал, молодец.
И вот когда после некоторые говорили, что незачем шахтерам беспокоить правительство и с Москвы требовать деньги, пусть они там с посредниками на местах разберутся и лично наведут справедливость, я легко себе представлял такую картину. Приходит старик Гавриленко в посредническую фирму, которая непонятно куда девает деньги за перепроданный уголь, и говорит:
– Здрасте, мне в Москве сказали, чтоб я тут навел порядок. Тут кто главный?
Выходит главный. Шахтер бьет его по черепу ломиком, привычно выслушивает последний вздох и с чувством выполненного долга уходит. Он навел справедливость в отношении человека, который воровал у него деньги, применив к нему меру, ранее опробованную на воре, укравшем поросенка. А суд, как показывает личный опыт Гавриленко, его обязательно оправдает.
Это там вообще витает в воздухе, чтоб своими руками наводить порядок, раз начальство не хочет. Один пьяный шахтер мне очень неуверенным голосом жаловался:
– Понимаешь, как получилось? Пошли мы с ребятами, значит, к хозяину посреднической фирмы. Давай, говорим, денег за наш уголь! Тот: а нету. Ходили так, ходили к нему… А после наш один ему говорит: так мы тебя убьем! Он отвечает: ну и убивайте, а я вам по сорок миллионов старыми должен, и, как убитый, значит, точно не отдам. Так шо ж делать – может, правда не убивать?
Мне-то откуда знать? Я углем торговать не умею и специфики этого бизнеса не знаю.
Я там говорил с представителем местной интеллигенции Васей, он интеллигент настоящий – в очках, с бородкой, – так он жаловался мне на шахтеров. Он им объясняет, что не Дальний Восток надо блокировать, а, наоборот, Москву! Чтоб она почувствовала. Вот собрать бы всех, мечтает он, и наших, и с Инты, и с Воркуты – на Москву!
Интеллигенция всегда мечтала построить идеальное общество… Интеллигент, видите, чувствует свою миссию и ходит в народ. И пьет, кстати, немного, у нас с Васей даже осталось.
И вот идея Васи потихоньку овладевает массами.
– Правильно нас критиковали! – признавались мне местные. – Что ж мы сами себе мешаем! И еще конкурентам подыгрываем – вон власти думают на польский уголь перейти. Так что нам в другой раз надо не себя блокировать, а Москву, кислород ей перекрыть: пусть она узнает, каково нам…
Москва у них как живая – она красивая, богатая, умная, злая и бессердечная. Словом, стерва.
– Москве, ей что за Уралом – уже не Россия! – делились междуреченцы своими наблюдениями. Насколько сильно они нужны Москве, если она присылает туда свои газеты с четырехдневным опозданием? При том что лету четыре часа?
Вслед за Васей я тоже ходил в народ и объяснял ему, что Москва с ним не будет по ночам заседать, как Сысуев, а примется его бить ОМОНом. Народ, в который я ходил, спорить с этим не взялся. Никто не поднял меня на смех: мол, обалдел ты, что ли! Да кто ж это ОМОН пошлет на рабочих, на шахтеров! Только молчали в ответ сосредоточенно. То есть очень легко они мне поверили…
Такая картина, новый русский апокалипсис. Колонна шахтеров в робах, с черными лицами, с горящими на касках лампочками. Они молча идут по городу и по пути проверяют холодильники сытых нешахтеров.
Выразительная картинка? В Междуреченске, в 89-м, ее видели. «Аж мороз по шкуре шел», – вспоминает очевидец. А в Москве такого пока не видели.
Междуреченск – вполне курортный город: горы вокруг, леса, две речки и
