– Да. Причем следак понимает, что мертвяк, и я понимаю, что мертвяк. Полная задница.
– Надо честно признать, что тот год был богат событиями.
– Я считаю, год был важен не только для меня – при том, что это один из самых важных годов в моей жизни, – он важен еще и для страны. Большой-большой промах Бориса Николаича был в том, что он этих архаровцев распустил по полной программе. По полной! При Коржакове на них хоть какая-то управа была. А потом Коржакова сместили в 96-м, и они уже распоясались окончательно.
– А что Коржаков?
– Ну, он их как-то кошмарил, не любили они его, особенно Гусь. Он же его мордой в снег опускал.
– Да, это было смутное время.
– Понимаешь, в чем дело… Президент был болен, он не хотел серьезно вмешиваться в эти конфликты. Я прекрасно понимал, что так ведь можно и государство развалить. Государство сношают, а оно просто стоит и мычит от удовольствия, понимаешь? Два афериста таких его имеют как хотят, а оно стоит и мычит. Это настолько было для всех очевидно, все это понимали, – но вслух об этом боялись говорить. А народ об этом ничего не знал вообще. По той простой причине, что народ узнает о верхах только из СМИ, а там им рассказывали, что все чудесно, что у Бориса Николаича крепкое рукопожатие…
– Это был типа Распутин, только двойной. Сиамский такой.
– Коллективный. Распутин как-то иначе действовал, через императрицу и так далее. У него же не было в руках средств массовой информации.
– Ну хорошо. Слабое государство, народ не знал. И если говорить о том, что собой представляла так называемая элита, то она оказалась, в общем, никакая. Сборище фактически засранцев.
– Да нет, почему.
– Ну как же – ведь все всё понимали… И сидели молчали в тряпочку. А уж про решительные действия и разговору нет. Вон Распутина же застрелила современная ему элита, нашла в себе совесть и силы. При том что тогда на это пойти было тяжелей, чем сейчас, – и крови боялись, и цена жизни была куда выше…
– А чем мне могли помочь? Чем могли помочь Чубайсу, которого в марте тоже выгнали вместе с ЧВСом наконец уже и Куликовым? Чем могли помочь Сашке Казакову, когда его вытурили с первых замов Администрации президента осенью 97-го? Чем?
– Ну я не знаю – депутаты же у нас какие-никакие были…
– Какие депутаты? От коммунистов? Большинство Думы было у коммунистов и у жириковцев. Они только радовались, что это происходит. Кто должен был за нас заступиться?
– Я тебе и говорю, что элита была просто никакая.
– Она такая, какая есть. Она и сейчас такая.
– В общем, да. Никуда ж она не делась.
– Что она должна была сделать, элита? Через телевизор агитировать за Чубайса? Так телевизор ей не да вали.
– Да и журналисты оказались чистые мудаки…
– Для тебя это не новость. Ты меня все время убеждаешь, что самые последние люди – это журналисты.
– Да, журналисты – это действительно все-таки не лучшие люди в стране, абсолютно не лучшие. А ФСБ куда смотрела? Могла б устроить пару покушений. Одного, пардон, застрелить, другому автокатастрофу устроить. Или крылья на их самолете обледенить. Нет – сидели тихо, как мышки… Небось как интеллигенты какие-то – на кухнях ругали власть.
– Ну, в 97-м году начальником ФСБ был Ковалев, ныне депутат Госдумы. Представляешь? «Харизматическая» личность. Мог бы он взять на себя такую ответственность? Вот мы с тобой в одной из первых глав нашей книги написали, что нынешняя ситуация – это заговор кагэбэшников. Помнишь? Это твоя концепция. И вот как будто по этой схеме в 98-м году Путин стал директором ФСБ.
– Типа «Рука Всевышнего отечество спасла». Помнишь, опера такая была?
– Тут как бы с водой не выплеснуть младенца. Ради демократии давайте задушим демократию? Тогда и не надо было ее спасать.
– Нет, не так. Не «ради спасения демократии задушим демократию». А ради спасения государства задушим демократию.
– В этой постановке слово «государство» вообще превращается в абстракцию.
– Почему? Государство бывает недемократическое. И ничего ему от этого не делается.
– Понятно. В таком случае я не считаю, что его нужно было спасать. Тогда оставьте мне то, слабое, демократическое. Мне оно больше нравится.
– А, вот как? Тогда назначь обратно президентом дедушку Боба, верни сюда Гуся с Березой и отдай им телевизор.
– Нет. Телевизор можно не возвращать. Мы и без этих телевизионных «гениев» перебьемся.
– Ну тогда какая ж, на хер, демократия?…
– Почему? Продайте эти средства массовой информации мелкими пакетами на специальных аукционах, которые все умеют проводить. Чтобы не было ни у кого больших крупных пакетов. Запретить через антимонопольный комитет владеть пакетами больше чем 5 %. Одной аффилированной группе, в одни руки – не больше 5 %. А то и не больше 1 %. Это все вполне реалистично.
– Я как либерал и рыночник…
– Подожди секундочку. Я знаю, что ты себя так называешь. Кроме этого, никаких других признаков того, что ты либерал и рыночник, нету.
– Как – нету?
– Ну а какие есть другие признаки твоего либерализма и рыночности, кроме того, что ты сам себя так идентифицируешь? С чего ты взял, что ты рыночник и либерал? Причем ты каждый раз говоришь это как банальность. Но для меня это совершенно неочевидный факт.
– Это разве не следует из всего?
– Ха-ха! Нет, не следует ни из чего.
– А из чего следует обратное?
– Например из твоего заявления, что предприниматели – плохие люди. Из твоих заявлений, что нужно всех пересажать, и так далее. «Все разворовали» – это твоя любимая тема.
– Насчет того, что пересажать и разворовали, то я такого не объявлял.
– Как это не объявлял?
– Так. Не объявлял. Я так не считаю. И обратного ты доказать не сможешь. А насчет того, что предприниматели не самые лучшие люди в стране, – то, извини, мы вот буквально только что разговаривали про ведущих русских предпринимателей. Березовский и Гусинский их зовут. Про лучших, про первых предпринимателей. И твое к ним отношение не сильно отличается от моего. Что же касается в целом русских бизнесменов, то у меня к ним вообще много вопросов. И главный, может, вопрос такой: а что это они так между собой пересобачились, если они все такие хорошие? Сколько они своих перестреляли! Или сдали! Они друг друга не любят ни хера, но хотят, чтоб другие их любили.
– Вот это уже откровенный журналистский ход. Ты говоришь, что они перестреляли друг друга. Это неправда.
– Ага, это марсиане прилетели к нам и стали заказывать русских капиталистов. Или гитаристы-шестидесятники в сговоре с колхозным крестьянством. Что же касается твоего возмущения – что я, типа, не либерал… Понимаешь, я не утверждаю, что стопроцентно являюсь таким-то или эдаким. Рыночником меня считают или нет, не суть важно. Я как-то всегда делал, что мне взбредало в голову. Понятно, да?
– Да. Я, по-моему, поставил тебя в тупик своим вопросом. Откровенно признайся, что у тебя нет прямых доказательств того, что ты либерал и демократ. Я, например, рыночник. Потому я проводил рыночные реформы. Реформы, которые мы делали, при всем при том, что к ним можно относиться как угодно, все признают рыночными. Я демократ хотя бы потому, что, как ты знаешь, немало времени потратил на то, чтобы в Госдуму избрали партию, которая придерживается демократических позиций. И это написано было в
