сколько делается кг сосисок?» Вот ответь мне на вопрос!
– Гм. Пять.
– Двенадцать! И это по технологии! Если без воровства! Сосиски – это мясопродукт, в котором 1/12 часть мяса…
– Значит, сосиски можно в пост есть!
– Ну типа того. Это такая гомеопатия мясом.
– И вот твой Витя узнал это, у него появился в жизни стимул, он поднялся…
– Наверное…
– А если б его кормили пармской ветчиной…
– …с мелоном…
– …то он бы до пенсии так и стоял на конвейере в сосисочном цеху.
– Сою бы подносил и селитру.
– А у нас же еще были интриги, битва за завотдельское кресло. Такие страсти кипели. Поскольку я в начальники не лез, именно меня и поставили, чтоб никому не было обидно. Ну, дальше там уже надо было вступать в партию и из комсомольской газеты проситься в партийную… Это было, конечно, очень вяло, и я тоже подумывал пойти в какую-нибудь аспирантуру, для разнообразия. И подальше от обкомовской идеологии и тех типов, которые ее насаждали.
– …А вместо Андропова стал Устиныч. Мне, откровенно говоря, было старика жалко – такие плечи у него приподнятые, он без конца задыхался, помнишь, его на какие-то выборы привезли, и Гришин его под ручку держит?
– Помнишь, его снимали в ЦКБ, а декорации – под настоящий избирательный участок в Москве?
– Когда я поехал по своим аспирантским делам в Красноярск – у меня же из тамошнего университета было направление, – там уже стоял бюст Константина Устиныча, местного выходца, и даже мемориал начинали строить. Потом деньги кончились и все бросили.
– И в 84-м же построили большой памятник Ленину на Октябрьской. Многофигурная композиция. Это был последний такой год…
– Удалой такой.
– И сегодня ужасаешься – какие ж ресурсы тратились на всякую ерунду! Вот ты сейчас строишь памятник царю, так цены приблизительно представляешь. Ленин на Октябрьской! Какие это бабки! Ресурс шел просто в никуда…
– А в ВПК они как вбухивали деньги? Думая, что он у них есть?
– А Африка? Я там негров допрашивал, помнят ли они, как транжирили наши бабки, как мы их учили? Нет, ничего они не помнят и не знают про Россию… Они думают, что у нас тут государственный язык – португальский. А у меня коммунисты забирали все деньги и отдавали этим неграм. Как только этот грабеж кончился, я купил машину, съездил в Париж, завел вторую пару ботинок…
– А Гавана одна чего стоит?
– В Гаване я пока не был. А вот в турпоездку Франция – Португалия я чуть не отправился как раз в 84-м году, он еще и этим знаменателен.
– Опа!
– Ну. 650, что ли, рублей это стоило. По Союзу журналистов, так было подешевле. А у меня как раз личная жизнь была запутанная, я устал от разборок – и придумал, как одним махом разрубить целый узел проблем: от наведения порядка в личной жизни до устройства на работу в настоящее СМИ (а не какой-то агитлисток для провинциальных бюрократов). Значит, такой был план. По Португалии я бы путешествовал как простой турист, а после в Париже, как говорится, выбрал бы свободу и остался б там на ПМЖ. На работу я б пошел устраиваться на радио «Эхо свободы».
– Ты хотел сказать – просто «Свободу».
– Да какая разница… В общем, там, на том радио, пора уже было проводить перестройку, и концепцию я в общих чертах перед поездкой набросал.
Комментарий Свинаренко
В принципе радио «Свобода» я тогда высоко ставил, круче было разве только Би-би-си. Но и недостатки станции видел. Этот вкрадчивый, недовольный, как бы из-за угла такой голос, думаю, многих отвращал от иностранного вещания на коротких волнах… Мне казалось, я смог бы их там тогда убедить в том, что дикторы должны переменить тональность на менее противную. И перестать злорадствовать и смаковать советские несчастья. По мне, им следовало изо всех сил изображать непредвзятость. А то ведь выходило так, что слушали голоса те, кто и так в принципе все знал и соглашался с оценками. А людей, к власти более лояльных, эта злобность отпугивала. Получалось, что это было радио для своих, для диссидентской и околодиссидентской тусовки. Та же советская пропаганда, только наоборот.
А таки лучше было б начинать издалека, разоблачать сперва какие-то мелочи, а уж после брать вопросы фундаментальные. По мне, так хорошо бы пошла передача типа «Для начинающих слушателей», в которой делалось бы допущение, что Ленин хороший и социализм в России бывает с человеческим лицом…
Комментарий к 1984 году
В 84-м в Калугу приезжал Окуджава. Когда-то, в 50-е, он там работал в газете со смешным названием «Молодой ленинец». И вот он пришел в редакцию, в Дом печати, где тогда еще работали его бывшие сослуживцы. Собрались в кабинете главного редактора «Молодежки». Народу набилось – не протолкнуться. Наверное, грела не столько его слава, сколько то, что можно своими глазами посмотреть на свободного человека. Пишет и делает что хочет, и ему за это ничего; вот, жив-здоров, рассказывает про Париж, из которого недавно прилетел! Он был как человек с другой планеты. Совершенно фантастическая, по тем временам особенно, у него была открытость. Он легко рассказывал про то, как ходил в рейды с дружинниками, которые разрезали пойманным стилягам узкие штаны. И после ругал этих стиляг в газете. Ну было такое, да – но никто же человека за язык не тянул.
После узким коллективом повели Окуджаву к кому-то домой, и там церемонно пили почему-то не водку – но чай с вареньем, которого высокий гость, впрочем, не любил. В узком этом кругу Окуджава рассказал, как в Париже примерял к себе эмигрантскую жизнь: выходил из гостиницы и ходил по городу, представляя себе, что он уже не турист, а невозвращенец. Ощущения ему не понравились. Поэтому он каждый раз возвращался. Мне было тогда непонятно – как так человеку может не подходить парижская жизнь? Лукавит, наверное…
Окуджава приехал тогда на «Жигулях». Причем ездил без прав. Когда его ловили, говорил, что забыл права дома. Ему почему-то верили. Машина была ему дорога тем, что создавала иллюзию свободы. Так и сказал – «иллюзию свободы». А ведь это так точно!
– Но сперва ж надо было уехать… А ведь на все поездки нужно было испрашивать разрешение в райкоме КПСС по месту жительства. Даже беспартийным! На производстве характеристику подписывала тройка – то есть, пардон, треугольник. Так, парторг Миленушкина – симпатичная дама, юморная такая, – отказалась мне вписывать ритуальную формулировку «морально устойчив». Логика была такая: она соглашается, что на работе я вроде не устраиваю оргий, но за мое свободное время поручиться не может. Это, впрочем, мне не помешало собрать документы. Я фактически уже собирался в путь, меня уже начинало волновать – как я буду отдавать взятые в долг на эту самую поездку деньги? И придумал слать кредиторам с Запада джинсы или там еще что – в общем, натурой расплачиваться. Я, значит, уже английский подучивал и французский, как дурак, про Мегрэ читал адаптированные книжки.
Комментарий Свинаренко
При Советской власти иностранные языки специально преподавали так, чтоб люди не могли разговаривать, слушать радио на иностранных языках и смотреть вражье ТВ там, где оно ловилось. А самое главное – чтоб человеку страшно было думать про эмиграцию. Ну сбежит он туда, где он и так не очень нужен, да еще и без языка? Задумано тонко, выполнено с размахом. Миллионы граждан годами учили языки в школах и вузах, успешно сдавали экзамены, а умели разве только со словарем перевести текст про классовую борьбу. А ведь языки нелишне было б людям знать в свете всеобщей воинской повинности и наличия вероятного противника в ассортименте. Но – идеология тут пересилила соображения военной
