чувствовала. Вернее, чувствовала, но с каждым днем к этой радости все больше примешивалось смутное недовольство.
К концу второй недели после бала в дворянском собрании Юлия наконец поняла, откуда оно идет. Дело было в Матвее Елагине, точнее — в его изменившемся поведении. Если раньше Матвей постоянно чем-то досаждал ей, то теперь ничего подобного не происходило. Никаких ухмылок, язвительных замечаний или нелестных высказываний. Никаких попыток обольщения и двусмысленных взглядов. Проще говоря, перед Юлией было олицетворение тактичности, благородной сдержанности и хороших манер. Поначалу ей это нравилось, но очень скоро стало раздражать. Особенно «благородная сдержанность», которая, по мнению Юлии, иной раз была неуместна. Например, в тех случаях, когда кто-то опережал Матвея, приглашая ее на танец. Или когда они собирались прогуляться вдвоем, а кто-то из домашних бестактно навязывался им в компанию.
Юлию возмущало, что Матвей воспринимает такие вещи с философским спокойствием. Конечно, затевать скандал на балу не стоило, но он мог хотя бы попенять ей, что она не догадалась приберечь для него мазурку или его любимый вальс. Что же касается домашних, то их следовало хоть разок хорошенько одернуть, чтобы не мешали молодой паре общаться. Однако Матвей ничего такого не делал, а Юлия как воспитанная девушка, естественно, не могла высказать ему свои желания. «В чем дело? Почему он ведет себя, словно какой-то благовоспитанный осел? — с растущим беспокойством думала она. — Может, он вообще не хочет оставаться со мной наедине? Но почему, черт возьми, ведь он же влюблен в меня! Или… это вовсе никакая не любовь, а всего лишь дружеское расположение?»
Последняя мысль показалась Юлии возмутительной. И она тут же дала себе слово в самое ближайшее время все выяснить — разумеется, не напрямую, а посредством каких-нибудь женских уловок. К сожалению, этого нельзя было сделать тотчас, потому что Матвей уехал в Москву, где у него появились неотложные дела. «Ну что ж, тем лучше, — подумала Юлия, чуть успокоившись. — Мне пойдет только на пользу, если я не буду видеть его несколько дней. Возможно, мне только кажется, что я испытываю к нему серьезные чувства, а на самом деле ничего такого нет».
Запретив себе думать о Матвее, она пошла к Виолетте и они побежали купаться на озеро, благо погода для этого была самой подходящей.
На третий день после отъезда Матвея Юлию навестил Самборский. Как обычно, он приехал в раннее время, когда домочадцы княжны еще нежились в постелях, а сама она должна была находиться в библиотеке. Выпив с гостем кофе, Юлия предложила ему пойти в парк. В комнатах было душно, и Андрей Евгеньевич охотно согласился.
Миновав парадный двор с цветниками, Юлия и Самборский двинулись по тенистой каштановой аллее. Внезапно Андрей Евгеньевич замедлил шаг и очень внимательно посмотрел на Юлию.
— Знаете, моя дорогая, а вы прелесть как похорошели за последнее время, — с улыбкой заметил он. — Можно даже сказать, расцвели. И я готов биться об заклад, что все эти благие перемены произошли не без участия… нашего любезного месье Елагина.
Юлия смущенно рассмеялась:
— Бросьте, Андрей Евгеньевич! Месье Елагин вовсе ни при чем. Да и никаких особенных перемен во мне не произошло.
— Не скажите, мой ангел, — возразил Самборский. — Вы теперь даже причесываться стали по- другому, что, кстати, вам невероятно идет. — Он с умилением оглядел прическу Юлии: изящную ракушку на макушке, которую с одной стороны украшал цветок белого шиповника. — И это прелестное светло-зеленое платье…
— Но я всегда любила зеленый цвет!
— Возможно, — усмехнулся Андрей Евгеньевич. — Однако за последний год я ни разу не видел вас в чем-то зеленом. А этот цвет, как известно, символизирует обновление жизни.
Юлия недовольно взглянула на Самборского:
— Послушайте, Андрей Евгеньевич! Мне уже начинают надоедать эти намеки. К чему вы клоните? Хотите узнать, не влюбилась ли я в Матвея Елагина? Так я вам отвечу: нет, я в него не влюблена.
— Даже нисколечко? — лукаво прищурился Самборский.
Юлия надела загадочную улыбку:
— Ну, может быть, самую капельку, но никак не больше. Да и то, это благодарность, а вовсе не любовь. Вы ведь сами знаете, что Елагин выручил меня из очень непростой ситуации, и я не могу относиться к нему с прежней холодностью.
— Да, он оказал вам поистине неоценимую услугу. И я удивляюсь, как вы до сих пор еще не влюбились в него. Ладно, если б он был каким неприглядным, а то — молодой, красивый, умный, бесстрашный… одним словом, настоящий герой девичьих грез. А главное — он до самозабвения влюблен в вас.
— Почему вы так думаете? — быстро спросила Юлия, чувствуя, как к ее лицу приливает кровь. — Разве он говорил вам что-то такое?
— Нет, — ответил Самборский. — Но ведь это и без того очевидно.
— Очевидно? — с легкой запинкой переспросила Юлия.
Андрей Евгеньевич испытующе посмотрел ей в глаза:
— Дорогая моя, но неужели вы, действительно, ничего не замечаете? Или… не хотите замечать? Да Матвей Елагин уже давно сделал бы вам предложение, если б был уверен, что вы его примете! Ей-богу, нужно быть слепой, чтобы не видеть, как этот человек сходит по вам с ума!
Юлия изо всех сил пыталась сохранить невозмутимость, но радостная, сияющая улыбка так и просилась на лицо. Значит, Матвей все-таки влюбился в нее. Если до сегодняшнего дня у нее были сомнения, то слова Андрея Евгеньевича полностью развеяли их. Ее старый друг хорошо разбирался в людях и не мог ошибаться. И потом, разве сама перемена в поведении Матвея не говорит о любви? Да он потому и стал вести себя более сдержанно, что боится выдать свои чувства. Именно поэтому он теперь не стремится оставаться с ней наедине, а вовсе не потому, что ему этого не хочется. Настоящее чувство всегда делает человека слегка неуверенным в себе, особенно если надежда на взаимность невелика. А Матвей, конечно же, не догадывается, что она тоже к нему неравнодушна.
— Голубушка моя, да вы вся светитесь изнутри, — добродушно поддел ее Самборский. — Похоже, месье Елагин вовсе не так безразличен вам, как вы пытаетесь показать.
— Просто любой женщине приятно узнать, что в нее кто-то влюбился, — обтекаемо заметила Юлия.
— Ну а если он все-таки наберется смелости и сделает вам предложение? — не отставал Самборский. — Что вы ответите ему?
Юлия бросила на него умоляющий взгляд:
— Ради бога, Андрей Евгеньевич, перестаньте меня допрашивать! Неужели нам больше не о чем говорить, кроме моих отношений с Матвеем Елагиным? Расскажите лучше, что новенького в Москве, ведь я не была там уже больше недели.
— Э, мой ангел, да что там может быть нового! — махнул рукой Самборский. — Все то же, что и всегда: сплетни да бабские пересуды. Кстати, вы приглашены на праздник графа Нарышкина? Говорят, он затеял что-то грандиозное в своем перестроенном имении.
— Да, мы получили приглашения, — кивнула Юлия. — Только я еще не решила, стоит ли ехать. Там будет маскарад, а я, знаете ли, не очень их люблю, И потом, — на ее лицо набежала тень, — я немного побаиваюсь… за Матвея.
— Бросьте, моя дорогая, — возразил Самборский. — Ну что может случиться в доме, полном людей? Надо держаться всем вместе и соблюдать осторожность. А вообще, если говорить откровенно, — прибавил он, чуть помолчав, — я не очень-то верю в существование «таинственного злодея», задавшегося целью отравить вам жизнь. Лошадей Антона Елагина вполне могли подпоить по указке какой-нибудь ревнивой дамочки. А слухи о родовом проклятье… их мог распустить кто угодно, да хотя бы… Лиза Горчакова! Эта противная девица всегда завидовала вашему успеху у мужчин, а язык у нее подвешен хорошо. Я, конечно, не могу утверждать, что это именно она, но такой вариант вполне допустим. В любом случае, — подытожил Андрей Евгеньевич, — я не думаю, что вашему Матвею может грозить серьезная опасность.
