инженер, понимая намек конструктора. – Коллектив завода, который до недавнего времени имел дело с производством холода, отныне переквалифицируется и ему предстоит производить установки, извергающие самый жаркий огонь.
– Как в Воронеже?
– Да, именно так. Фронту нужны наши флейты!
Попов понимающе улыбнулся. Это была приятная весть. «Флейтами» еще пару лет назад, когда конструкторы колдовали над первыми наземными реактивными установками, окрестили те изначальные металлические одноствольные трубчатые конструкции. Название пришлось по душе сотрудникам института и в обиходе установки так и стали называть, хотя теперь, по правде говоря, это вовсе не одиночные «флейты», а скорее целые «оркестры».
Как бы там ни было, а известие с том, что в Москве крупный завод приступает к изготовлению «флейт», не могло не радовать сердце конструктора. Попов был в числе тех, пока еще немногих военных специалистов, которые не только понимали значение нового грозного оружия, но сами не раз на различных испытаниях и стрельбах убеждались в его небывалой мощи.
Завод «Компрессор», расположенный на восточной окраине столицы на шоссе Энтузиастов, жил по нормам военного времени. Ответственные работники Наркомата общего машиностроения – начальник главка, секретарь парткома и заместитель наркома – перебрались из светлых кабинетов в Театральном проезде, где располагался Наркомат, на завод, поближе к производственным мощностям и рабочим.
Выбор на этот завод пал не случайно. Для сборки нового оружия требовалось промышленное предприятие с большими производственными площадями, с крановым оборудованием. В цех должны свободно въезжать грузовые машины. Нужны были металлообрабатывающие станки, на которых можно было бы обрабатывать крупногабаритные детали. Все это имелось на заводе «Компрессор». Там, где еще несколько дней назад в жаркую летнюю погоду создавались мощные компрессоры, где можно было увидеть стерильно белый снег, облепивший резервуары с жидким аммиаком, теперь предстояло выпускать совсем другую продукцию.
Выбирали цеха, определяли станки, намечали линии сборки, комплектовали кадры. Нужны были рабочие разных специальностей, но, главным образом, сварщики и слесари-сборщики. Смелым, самоотверженным людям, которые да войны имели дело с низкими температурами, отныне предстояло спознаться с огнедышащими установками.
На заводе был крепкий рабочий коллектив, укомплектованный кадровыми специалистами, и славный инженерный корпус, свое конструкторское бюро, способное решать самые сложные задачи.
– Конечно, вы понимаете, Александр Сергеевич, что ни один завод, даже такой высокоорганизованный, как «Компрессор», в одиночку не сможет решить задачу, поставленную Государственным Комитетом Обороны, да еще в такие предельно сжатые сроки, – пояснял главный инженер. – Но тревожная обстановка на фронтах заставляет нас круто перестроиться. На нашу боевую машину будут работать многие предприятия столицы.
– И в Воронеже так, – кивнул Попов.
– Заказы уже размещены на станкостроительные заводы, на автозавод, на «Красную Пресню», Пресненский машиностроительный, завод трикотажных машин, часовые заводы, – перечислял главный инженер, вводя Попова в курс дела, – завод пожарных машин станет производить лонжероны направляющих, а мастерская Всесоюзной сельскохозяйственной академии – конусные болты. Задействовали многие предприятия Подмосковья. И весь этот поток будет стекаться на «Компрессор», в главный сборочный цех, где налаживается поточная линия.
– Как я уже сообщал по телефону, воронежцы внесли ряд весьма ценных предложений в нашу установку, – в свою очередь рассказывал Попов, пока «эмка» добиралась по лабиринту улиц до шоссе Энтузиастов, до проходных завода. – Мозговитые там ребята собрались в конструкторском.
– И здесь очень дельные конструкторы, схватывают на лету, понимают с полуслова, хотя, казалось, всю жизнь они занимались сугубо мирными делами, даже касательно не приближавшимся к военным проблемам.
С чертежами разбирались почти до вечера. Институт передавал свое детище в надежные руки заводских конструкторов. Иван Исидорович Гвай и Александр Сергеевич Попов подробно разъясняли на рабочих чертежах значение каждого узла, каждой детали, принципы сборки и установку на автомашину ракетной установки, как теперь значилось в документах БМ-13.
Александр Сергеевич, выложив свои, привезенные из Воронежа чертежи, тут же по ходу дела пояснял, какие усовершенствования уже внесли конструкторы завода имени Коминтерна, чтоб облегчить технологию изготовления и сборку боевых машин. Эти новшества тут же принимались и включались в основные чертежи.
– Вовремя подоспели вы, Александр Сергеевич, со своими кальками, – благодарили заводские конструкторы Попова, – теперь нам не надо будет заново изобретать велосипед. Мы быстро разработаем свои рабочие, серийные чертежи и, как только установят станки и наладят поточные линии, начнем работать по ним уже в цехах. A работать будем, не считаясь ее временем!
– Когда приступите к сборке первой боевой машины, поставьте нас в известность, мы в помощь подошлем наших сборщиков и механиков, – сказал Иван Исидорович, – они опытные мастера и помогут вашим специалистам побыстрее освоить принципы сборки.
– Спасибо.
– А времени уже без четверти шесть, неплохо бы чего-нибудь поесть, – в рифму скаламбурил Попов и, закрывая свой портфель, добавил: – Если, конечно, в столовой что-либо съедобное есть.
Все дружно засмеялись.
Стенные часы действительно показывали без четверти шесть. Неделю назад это время считалось концом рабочего дня. Конструкторы, служащие, инженеры и технологи складывали бумаги, запирали свои письменные столы и торопливо собирались домой. А сейчас никто никуда не спешил с завода. Рабочий день продолжался и в кабинетах конторы, и в цехах.
– А мы сейчас узнаем, что имеется в столовой, – пообещал главный технолог завода, – она у нас тоже перестроилась на новый ритм работы.
Пока технолог звонил по внутреннему телефону, Попов взял трубку городского, позвонил жене. По его расчетам, она должна уже быть дома, вернуться с дежурства.
– Сашенька, ты откуда звонишь? – в голосе жены он уловил тревогу.
– Я здесь, в Москве.
– Приехал? Как хорошо! Я так о тебе беспокоилась! Утром ждала, уходила на дежурство, записку оставила. Так и знала, что поезд опоздает. Но не представляла, что на столько часов!
– Я утром приехал и, не заходя домой, отправился в институт.
– Куда? Куда?
– В институт. А оттуда на завод «Компрессор», где и нахожусь, – прикрыв ладонью трубку телефона, объяснял жене Попов, и только теперь, много часов спустя, он понимал, что надо было бы раньше, много раньше, позвонить и жене и в институт. – Алло, ты меня слышишь?
Жена молчала. Слышно было лишь ее дыхание. Потом она заговорила.
– Я не знаю, на каком или под каким компрессором ты сейчас находишься, и меня это мало интересует. Понимаешь, мало интересует! – голос у нее звенел открытой обидой и огорчением, всем своим тоном она давала понять, что не верит его словам. – Но тебя с самого утра разыскивают из института! Несколько раз звонил сам директор!
– Хорошо, я ему сейчас же позвоню, – как можно спокойнее сказал Попов, и добавил, оправдываясь: – Я на заводе «Компрессор», в конструкторском бюро. Здесь и Иван Исидорович, Андрей Гаврилович и другие товарищи. Если меня будут разыскивать, сообщи, где я нахожусь. Мы, видимо, здесь еще задержимся.
Попов опустил трубку на рычаги. Настроение было испорчено. Бессонные ночи в конструкторском бюро завода имени Коминтерна, трудная и нудная обратная дорога, да и сегодняшний далеко не легкий денек, все это как-то сразу превратилось в один крупный ком, который навалился ему на плечи, давя и пригибая своей тяжестью. А тут еще невеселый разговор с женой. Он ее любил, любил давно и преданно, но за все годы совместной жизни так и не смог привыкнуть к ее женской логике, к постоянной ревности, то скрытой, то открытой. Она ревновала его к работе, к товарищам, к знакомым и, естественно, ко всем женщинам земного
