многих людей и крупные грабежи.
По распоряжению Сергеева к заброшенному дому срочно выехала оперативная машина с работниками уголовного розыска. Но на чердаке никого не нашли. Были перекрыты выезды из города, вокзал и порт. Но все усилия оказались тщетными. Грифта нигде не было. Вместе с ним исчезли Киян и Филин.
Утром Сергеев позвонил на квартиру художника. Матери Лары он рассказал обо всем и добавил, что Алексей Громов совершил мужественный поступок: спас не только ценные картины, но и их жизни…
В дом к Громовым капитан приехал в воскресный день. Вызвал Алексея:
– Поехали со мной!
Алексей, не спрашивая, покорно уселся на мягкое сиденье легковой машины. Сергеев повелел шоферу:
– К Шлюпкину!
Кто такой Шлюпкин, Алексей тогда не знал. Он просто доверял дяде Косте.
Приехали к Клубу моряков. Сергеев повел его во двор, где находился спортивный зал. В продолговатом здании с большими окнами и низким потолком шли тренировочные занятия боксеров. Одни в пухлых перчатках, к удивлению Алексея, дубасили друг друга, другие колотили два длинных мешка, которые свисали с потолка на веревках, третьи прыгали через скакалку, как девчонки.
Навстречу Сергееву вышел плотный рыжеволосый мужчина в синих спортивных шароварах и красной футболке, сквозь которую просматривались крутые мышцы.
– Привет, Константин Петрович! – сказал он, пожимая руку первому заместителю начальника городского отдела милиции. – Привел?
– Вот он, наш герой! – Сергеев ласково подтолкнул Алексея. – Научи-ка его боксерским навыкам, чтобы умел постоять и за себя, и за нашу рабоче-крестьянскую власть. Надо сделать из него человека! А ежели станет отлынивать или пропускать тренировки, сразу докладывай мне. Я сам приму нужные меры!
Сергеев повернулся к Алексею:
– Познакомься, Леша. Это Кирилл Бертольдович Шлюпкин, твой тренер и учитель по боксу. Слушайся его, как отца родного!
– Хорошо, дядя Костя!
Так в его жизнь на долгие годы вошел человек, соединивший в себе русское имя Кирилл с нерусским странным отчеством Бертольдович и морской фамилией Шлюпкин. Боксеры называли его Борисовичем, а за глаза ласково именовали Кир-Бором. Именно благодаря ему и его поддержке Алексей шагнул в загадочно- таинственный мир спорта.
Но путь к его вершинам оказался весьма и весьма тернистым…
Клуб порта и спортивный зал лежали в развалинах. Кир-Бор, Кирилл Бертольдович, его первый тренер и наставник, с первых дней войны ушел добровольцем в армию, где-то воюет…
Очередной порыв ветра, поднимая снежную пыль, хлестнул в лицо моряку, вышибая слезу. Алексей вытер щеку тыльной стороной ладони, стирая слезу и растаявшие снежинки. Грустно усмехнулся. Сердце томило одиночество. Дед в партизанском отряде в горах Крыма, он молодчина. Мама мается в немецком концлагере где-то под Симферополем. Как она там? Жива ли? Скорей бы наши войска наступали, гнали бы немцев из Крыма.
И еще подумал о том, что и крымским немцам досталось. Еще в сентябре в Севастополе среди моряков распространился слух, что всех немцев вывезли в принудительном порядке из Крыма куда-то далеко в тыл страны, вроде бы в Среднюю Азию. Он тогда переживал за Лару Шнайдер и ее мать. Никакие они не враги советской власти. Отец ее, знаменитый художник, слыл патриотом России, а Лара была активной комсомолкой, комсоргом класса. Где они сейчас? Как обустроились в далеком и незнакомом месте? Неужели их выслали в те края Средней Азии, в которых погиб отец Лары? Странное совпадение. Вспомнил банальную присказку о том, что «жизнь бьет ключом и всякий раз по голове». Только тот ключ в руках войны. Вот и его стукнули… И не только его одного. Многим досталось.
Алексей Громов смотрел на уцелевшую стену дома, на уцелевшие темные шляпки гвоздиков и снова вспоминал, как прибивал здесь свои дипломы и грамоты за участие в юношеских городских и областных соревнованиях. Скромные дипломы за третье призовое место в своем весе, за второе, а потом и за первое, грамоты чемпиона города Феодосии, чемпиона Крыма, военно-морской базы Севастополя…
Он смотрел на стену и вспоминал, где висел каждый его диплом и каждая грамота, свидетельства о победных боях на ринге. Нет на стене этих скромных грамот и дипломов, неизвестно куда они делись. Как нет и красивых, с золотым тиснением, дипломов и грамот, завоеванных в Севастополе и в Москве, в которых удостоверялось, что он, Алексей Громов, чемпион Черноморского флота и первая перчатка всех военных флотов Советского Союза. Они покоятся, как и его документы и новенькая парадная форма, которую надевал всего один раз, на дне Северной бухты, в затонувшем крейсере «Червона Украина». Война жирным крестом перечеркнула его жизнь, его спортивные успехи, лишила одним махом отчего дома и поставила вопросительный знак на будущем…
Напуганная бесконечными выстрелами, пальбой зениток и гулкими разрывами авиационных бомб, в соседнем дворе жалостно и тревожно, с завыванием, залаяла собака. Ее поддержали другие псы. В свинцово-сером небе кружила воронья стая, и черные птицы испуганно, громко, неприятно и тоскливо каркали.
А Лара, или, как она значилась в паспорте, Леонора Шнайдер, была в Феодосии. Она чудом избежала насильственного выселения немцев из Крыма. А несколько минут назад они чуть не столкнулись лицом к лицу с Алексеем Громовым. Она шла по улице вниз с горки, а он шел торопливо, размашистыми шагами по другой стороне улицы вверх, к своему дому.
Лара его узнала сразу. Она и в толпе из тысячи мужчин узнала бы Алексея сразу. А здесь он шел в привычной зимней форме военных моряков: черный бушлат, черная шапка, черные брюки. С автоматом через плечо. Сердце у Лары гулко ёкнуло в груди. Алеша! Она чуть не выкрикнула его имя. Но в последний миг сдержала себя. Она не могла, она не имела права рисковать, привлекать к себе его внимание. На то у нее имелась веская причина. Своя тайна.
Лара, прикусив губу, молча проводила его долгим взглядом. Он живой! Он здесь, в Феодосии! Высадился с десантом! Она поняла сразу, куда он направлялся. Она только что сама побывала в доме Громовых. И уже за эти тревожные дни не один раз приходила туда. Это она сняла со стены его спортивные дипломы и грамоты, унесла к себе домой, чтобы сохранить. И еще папку с какими-то бумагами. Но до нее в развалинах дома, да и в разрушенных соседских домах, успели побывать другие, шустрые и жадные. Они унесли все, что могло составлять хоть какую-нибудь ценность, особенно продукты и мебель, даже поломанную. Любая щепка сгодится на топливо: зима выдалась суровой. А Алексей еще ничего не знает о том, что дома нет, что там одни развалины, и в его торопливой походке она чувствовала его приподнятое душевное состояние и радостное волнующее ожидание встречи с родным и до мелочей знакомым переулком, со знакомыми с детства местами, с родительским домом.
Лара, прежде чем свернуть на свою улицу, остановилась и посмотрела ему в спину. Они не виделись больше двух лет. Ей почему-то стало грустно, тоскливо. Когда в разлуке много думаешь о близком тебе человеке, то при неожданной встрече ощущаешь некоторую робость и отчужденность. Девушки в ее возрасте всегда ждут чего-то особенного, того, чего не существует в действительности. Она мечтала о встрече с ним, но теперь боялась ее. А вдруг Алексей Громов сам заявится к ней? Встреча таила опасность. От одной такой мысли ей стало жарко.
Пустынная безлюдная улица со старыми деревьями, в основном акациями и тополями, была пропитана запахами моря, которые смешивались с дымом пожарищ. Ветер мел по земле снежную пыль, она завивалась белыми кольцами и оседала в кювете. Холодное солнце сквозь тучи посылало окоченевшему городу свои негреющие лучи.
Издалека, со стороны набережной и порта, вдруг донеслись одиночные выстрелы, а потом и прерывистый треск автоматов. Лара невольно прислушалась. Эти внезапные выстрелы насторожили, вселили тревогу. Ей показалось, что стреляют на ее улице, а может быть, около ее дома.
Лара замедлила шаги. Тревожные мысли, одна страшнее другой, охватили ее. У нее возникло острое чувство, что ей сейчас со всех сторон грозит опасность. Неужели в ее доме что-то произошло? Неужели раскрылась ее тайна? Холодная волна пробежала по телу и отозвалась в душе. Лара открытым ртом глотнула морозный воздух. Виновата во всем будет она, только одна она. Никто ее слушать не будет. А по