— Прокати слева направо, а потом наоборот!
Запорожский был эффектен. Сильное, тренированное тело, хорошо сложенное, как у тех мраморных фигур из античного мира, что застыли на аллеях Летнего сада, дышало мощью и энергией. Белая безрукавка лишь подчеркивала рельефно выступающие мышцы, которые, словно стальные шары, перекатывались под тонкой светлой кожей. Чуть нагнув к левому плечу светловолосую голову, отчего его нос с легкой горбинкой становился похожим на клюв орла, выставив вперед левую руку, Запорожский мягкими быстрыми шагами устремился по диагонали в противоположный угол, готовый смести все на своем пути.
Миклашевский едва успел повернуться к сопернику, как тот был уже рядом и пустил в ход свои литые кулаки.
— Давай, дави! — крикнул кто-то и осекся.
На ринге произошло что-то непонятное. Молодой армейский боксер, которого должен был смести чемпион флота, в последнее мгновение сделал короткий шаг в сторону и вперед, сделал неуловимое движение телом, и Запорожский, вложивший в свой напор всю силу, потерял равновесие и плюхнулся на канаты. Они спружинили и удержали падающего моряка. По лицу и шее чемпиона, на которой вздулись жилы, пошли красные пятна. Запорожский негодовал. Используя пружинистую силу канатов, он оттолкнулся от них и снова бросился на Миклашевского.
Тот, кто сидел поближе к рингу, видел спокойствие, удивительное спокойствие на лице Игоря и точный расчет каждого движения. Запорожский трижды кидался на соперника со своим излюбленным правым крюком в голову, и каждый раз его кулак, спрятанный в пухлую кожаную перчатку, не доставал до желаемой цели каких-то двух-трех сантиметров, и все три раза Иван постыдно терял равновесие… А Миклашевский издали наносил прямые удары одной левой, колющие, неприятные, дразнящие. И набирал очки!
К середине раунда вспышка негодования, охватившая Запорожского после первых неудачных атак, потухла, словно его окатили холодной водой, и уступила место опыту турнирного бойца. Иван взял себя в руки, каждую атаку стал готовить более тщательно. Соперники закружились в центре ринга, словно исполняли под всеобщее молчание таинственный ритуальный танец. Каждый зорко следил друг за другом, по еле уловимому изменению положения ног стараясь угадать начало атаки.
— Армия, жми!
— Флот, атакуй!
Всплески атак стали проходить реже, но более яростно.
Соперники осыпали друг друга стремительными сериями ударов. Ильинков понимал, что вот-вот должен наступить критический момент. Вспышки атак были лишь подготовкой к решающему штурму. Запорожский плетет тонкую сеть, стремясь запутать, увлечь армейца, чтобы потом в удобный миг единым броском кончить игру.
Тренер Миклашевского сидел на табурете возле угла ринга и, комкая мохнатое полотенце, всем телом подавался вперед, туда, за канаты ринга. Хотелось крикнуть, дать совет, но подсказывать нельзя, судья на ринге строг, он тут же остановит поединок, сделает предупреждение. А как хочется подсказать, предостеречь!
— Спокойнее, Игорь, не увлекайся, — беззвучно шептал одними губами Зомберг. — Будь начеку! Смотри за правой!
Игорь Миклашевский в вихре серийных атак, как лоцман в бурном проливе, умело лавировал, уходя от опасных подводных скал и скрытых течений. А темп боя нарастал и, кажется, достигал своего высшего накала. Вот-вот должна наступить развязка, кто-то из них двоих допустит роковую ошибку, и тогда… Но неожиданно и звучно в притихшем помещении раздался медный звук гонга.
— Стоп! — крикнул судья на ринге, высокий моложавый армянин с редкими седыми волосами. — Брэк! Раунд кончился!
Запорожский направился не спеша в свой угол и не сел на табурет, а взялся руками за канаты, дважды низко присел и снова встал, подставив улыбающееся лицо тренеру, всем своим видом показывая, что прошедший раунд для него пустяк, что сил у него много. Косиков, невысокий, плотный, круглолицый, с крупным носом и маленькими буравящими глазками, небрежно помахивал полотенцем, вытирал резиновой губкой, смоченной в воде, распаленное лицо, шею, грудь боксера и торопливо нашептывал советы.
Миклашевский сидел в своем углу, положив отяжелевшие руки на канаты и откинувшись спиной на тугую подушку. Зомберг в такт дыханию махал полотенцем, как бы помоги боксеру побольше набрать в легкие освежающего кислорода.
— Следи за правой, Игорь… Он бьет на скачке, — анализировал тренер. — Встречай вразрез кросом, через руку… Понимаешь, через руку!
Миклашевский кивал, искоса поглядывая на Запорожского. Красуется! Меня этим не возьмешь. Игорь улыбнулся сухими губами, увидев темные пятна пота на белой майке соперника. Они расползающимися кругами легли под мышками.
— Помни, встречай через руку, — напутствовал Зомберг, когда прозвучал гонг.
— Второй раунд! — судья взмахнул рукой. — Бокс!
Они теперь оба спешили друг другу навстречу и сошлись в середине ринга, схлестнулись и закружились, осыпая ударами, плетя финты и обманные движения. Каждый был начеку и зорко следил за партнером.
Миклашевский выставил вперед левую руку, как шпагу, и ею непрестанно тревожил Запорожского. Рука работала, как отбойный молоток. Великая сила — хорошо поставленная левая рука, четкий прямой! Простой и безыскусный, как таблица умножения, левый прямой удар таил в себе нескончаемый запас всевозможных комбинаций и вариантов. Он то становился дразнящей шпагой, колющей легкими ударами самолюбие соперника, то был обманным движением, скрывающим атаку, то вдруг превращался в грозный стопорящий удар, могущий сразу пресечь волну серийной атаки.
Запорожский все шел и шел вперед. Его коричневые перчатки, как молнии, мелькали в воздухе. Казалось, у моряка было не две, а по крайней мере дюжина рук. Не было силы, могущей остановить его, сдержать напор. Миклашевский отступал, отстреливаясь одиночными ударами, но что они могли сделать против массированной атаки чемпиона? В середине раунда наступил тот долгожданный момент, когда судьба поединка решалась в считанные мгновения.
— Иван, давай!
Над рядами зрителей снова пронесся одобрительный гул. Еще бы не радоваться, когда их фаворит показывает высший класс бокса!
— Ваня, кончай!
И вдруг бой прервался, неожиданно и резко, как будто бы лопнула струна, натянутая до предела. Зрители недоуменно смотрели на ринг и ничего не могли понять. Иван Запорожский, который так красиво и увесисто обрабатывал армейского боксера, плюхнулся на брезентовый настил, словно у него из-под ног выбили доски помоста.
Развязка, казалось, была неожиданной и для судьи, который ближе всех находился к боксерам. Он на какую-то долю секунды замешкался, потом решительно оттолкнул Миклашевского, показывая в дальний нейтральный угол ринга, и громко открыл счет:
— Раз!..
— Ну как? — спросил Ильинков притихших соседей.
— Классно дает, — ответил шофер.
Знатоки бокса, специалисты, тренеры, судьи, цепко следившие за перипетиями поединка, сидели как завороженные. Они видели все! Они поймали то неповторимое мгновение, принесшее драматическую развязку. Короткий, почти незаметный удар. Вроде бы и не эффектный, Миклашевский нанес его быстро, без размаха и подготовки, как обычный ответный. Но в нем была заключена скрытая взрывная сила мышц спины, пружинистых ног. Увернувшись от очередного броска Запорожского, подставив плечо под другой удар, нырнув под летящий кулак, Миклашевский, распрямясь, как пружина, ударил правой соперника в открытый подбородок…
— Два! — считал судья на ринге. — Три!..
Запорожский рывком приподнялся, сел, постепенно приходя в себя. Давно, ох как давно он не
