брызнули в небо голубоватые струи.
— Огонь!!!
Около машины взметнулся фонтан из огня и земли, что-то горячее пролетело рядом с ухом Миклашевского, обдав жаром щеку. С треском рухнула надломленная тонкая сосна.
Тяжелая ревущая птица с намалеванными крестами на плоскостях с воем пикировала на позицию.
Александр Бальмут, без пилотки, слившись с пулеметом, ловил в круг прицела пикирующий самолет и нервно посылал навстречу длинные очереди. На шее Александра вздулись веревками жилы, лопатки ходили под гимнастеркой, руки подрагивали в такт работе пулемета. Михаил Бум, широко расставив ноги, стрелял из винтовки, рядом с ним, сидя на земле у телефона, палил в небо Федор Головлев, палил беспрестанно, автоматически перезаряжая оружие, вставляя в магазин винтовки одну обойму за другой. Лицо его обострилось, в глазах появился азарт, смешанный со злостью и отчаянием.
Миклашевский стоял все на том же месте, не двигаясь, сжимая кулаки. Сердцем воина он понимал, что бой в какой-то степени они проигрывают. Проигрывают по сугубо техническим причинам. Если б только сейчас был не день, а ночь, тогда другое дело. Миклашевский представил себе слепящий луч в темноте и пойманный самолет. Прожектористы показали бы себя! Все эти мысли пронеслись в голове и еще больше обострили горечь непоправимой обиды. И вдруг в этом грохоте разрывов, сквозь рев пикирующих самолетов, сквозь трескучие пулеметные очереди донесся радостный выкрик Василия Жестовского:
— Сбили! Сбили одного!
В огромном июньском небе носились маленькие, вроде бы игрушечные, самолеты. Вспыхивали на солнце алюминиевые тонкие плоскости, зеркалами отсвечивали плексигласовые колпаки, длинные белесые нити трассирующих пуль чертили линии на синем фоне. Миклашевский увидел, как из фашистской стаи отделился один двухмоторный самолет, оставляя за собой черный дымный хвост. Он понесся к земле, все убыстряя полет, и вдруг на глазах стал разламываться на части.
— Сбили! Сбили фашиста!
Игорь улыбнулся сухими губами, к нему вернулась уверенность. Нашим отечественным оружием можно бить немцев. Бить так, чтобы они разваливались на части!..
— Мы еще посмотрим, кто кого загонит в угол ринга! — погрозил он кулаком в небо.
Воздушный бой переместился в сторону, и лишь два «мессера» остались в небе над зенитной батареей. «Мессеры» по очереди, словно совершая отрепетированную карусель, взмывали к солнцу и оттуда падали на позиции зенитчиков, выплескивая огонь из пулеметов. Карусель продолжалась несколько минут. Затихла сначала одна наша зенитка, потом другая. Отчаянно била по пикирующим самолетам только полуавтоматическая пушка.
«Мессеры» проносились в каких-нибудь полсотне метрах над землей, обливая аэродром огнем пулеметов.
«Гады, нас засекли! — подумал Миклашевский. — Сверху им хорошо видно… Что же делать? — и тут мелькнула мысль: — Надо подсказать Бальмуту, чтобы всаживал очереди на подлете». Но он ничего не успел сказать. Веер голубоватых трасс, которые сыпались с «мессера», прошелся над позицией, перечеркивая ее поперек. Бальмут, не отпуская рукоятку пулемета, странно обмяк, ноги его подкосились, и он стал оседать. На выгоревшей гимнастерке возле правого плеча стало расплываться темное пятно.
— Саша! Друг!
Опережая Миклашевского, к пулеметчику бросился Миша Бум. Он подхватил Александра и на руках отнес к мохнатой ели, как будто ее зеленые ветки могли служить надежной защитой. Вынул индивидуальный пакет.
— Саш! Живой?.. Это я, Миша!
Миклашевский схватил теплые рукоятки пулемета, положив палец на гашетку, круто развернул стволы в сторону несущегося «мессера». Все внутри Игоря клокотало.
— Спокойнее, только спокойнее! Вот еще чуть-чуть!..
«Мессер» с воем и грохотом, казалось, мчался прямо на него, выплевывая красноватые вспышки огня. Миклашевский поймал самолет в круг прицела, нажал на гашетку и всем телом ощутил ритмичную дрожь пулемета. Из разгоряченных стволов вырвались четыре тонкие белые струи. «Мессер» неожиданно резко вильнул в сторону, но Миклашевский, не выпуская его из прицельного круга, снова нажал гашетку, ударил длинной очередью.
— Попал! Попал! — радостно закричал кто-то рядом. — Попал!
Игоря охватило знакомое чувство превосходства над противником, когда удавалось в трудном поединке на ринге перехитрить, обмануть и мгновенно провести один из главных ударов. Игорь видел, как прошил тяжелое тело «мессера». Он просто не мог не попасть!
— Ага, что? Не нравится? Невкусно!..
«Мессер» как-то странно пошел боком, потом, набирая высоту, стал уходить. Второй помчался за ним. Миклашевский послал вслед длинную очередь, но она не достала беглеца.
Игорь, не отпуская нагретой рукоятки пулемета, быстро осмотрелся вокруг, ища новые цели. Но их не было. Небо над головой было тихим и чистым, и даже не верилось, что несколько минут назад здесь шел бой. Лишь от разогретых стволов пулеметов исходило тепло, как от плиты, да пахло порохом.
Миклашевский перевел взгляд на землю. Под мохнатой елью, поджав длинные ноги, опираясь плечом о ствол, сидел без гимнастерки Бальмут. Грудь его была забинтована, но сквозь марлю с правой стороны проступало малиновое пятно. Около Саши находились возбужденный Василий Жестовский и сосредоточенный Миша Бум. Они вдвоем сооружали самодельные носилки. Федор Головлев, чему-то нервно и жестко улыбаясь, склонился над телефоном. Поляна вокруг автомашины была изрыта небольшими рваными воронками, и вывернутый дерн обнажал торфяную черноту. Переломленная сосна лежала зеленым костром, задрав вверх пушистую вершину. Остро пахло толом, похожим на сладковатый запах жареного чеснока, растолченной хвоей, сосновой древесиной и землей.
Миклашевский спрыгнул с кузова машины. Нервное напряжение не проходило. Во рту была противная сухость.
— Что с ним?
— Насквозь под ключицу… Хорошо еще, что не разрывная пуля, — ответил Жестовский, глаза его блестели, он старался говорить со знанием дела. — Мы его мигом доставим в санчасть.
Александр открыл глаза, посмотрел на командира:
— Не повезло мне… Война только начинается, а я… а я уже вылетел из строя… Не повезло!..
— Несите скорее, — поторопил подчиненных Миклашевский.
Бальмута уложили на самодельные носилки из жердей и шинели. Когда его понесли в санчасть, Игорь почему-то подумал, что им всем, в сущности, повезло, расчет легко отделался — всего один раненый. Могло быть и хуже. И еще подумал о подбитом «мессере». Жалко, что до конца не добил фашиста.
— Товарищ лейтенант! Товарищ лейтенант! — донесся резкий голос Головлева. — К телефону! Командир батареи вызывает!
Глава четвертая
Николай Гаврилович Телеверов, опершись о подоконник, несколько минут смотрел на родной город. Ночь стояла тихая, светлая, такая светлая, что можно свободно читать газету. Красивая пора — время белых ночей! Только сейчас они не радовали, эти светлые ночи. Они приносили тревогу: город виден издалека, открыт как на ладони, не надо ни осветительных ракет, ни наводящих сигналов. Прорвись к Ленинграду воздушный пират, он бы без особого труда опознал важные объекты и наверняка смог бы точно сбросить смертоносный груз.
На улицах и площадях пустынно, тихо. Еще неделю назад, в последнюю мирную субботу, отсюда, из окна своего кабинета, Телеверов видел гуляющих ленинградцев, слышал песни и смех, а какой-то подвыпивший парень, примостившись где-то за углом, долго и назойливо пиликал на гармони мотив старой
