третьих — сотенные.
Александр смотрел широко раскрытыми глазами. Он никогда в жизни не видел столько денег! Вспомнилось, как почти год назад он получал свое месячное денежное содержание в финчасти полка, и кассир вручил ему всего десять двадцатипятирублевок.
Не видели таких денег ни капитан Кулешов, ни старший лейтенант Хромов, которые тоже молча смотрели, как пожилая узбечкам передает пачки купюр сыну. Тот пересчитал — не деньги, а пачки! — и повернулся к летчикам:
— Считайте! Ровно двадцать тысяч, как договорились.
— Давай, Саня, действуй! — шепнул Кулешов.
Александр деловито, словно он часто обращается с такими крупными суммами, пересчитал пачки купюр:
— По пачкам все правильно! Двадцать тысяч.
— И в пачках правильно, без обмана. Можете пересчитывать, — сказал Юлдаш.
Беляк взял пачку с полусотенными, снял резинку и, не спеша, пересчитал банкноты.
— Точно! Ровно сто штук!
— Пять тысяч рублей, — подсказал Хромов.
— У нас без обмана, — повторил Юлдаш, — мы деловые люди.
Кулешов и Хромов стояли настороже, положив руки на автоматы.
В комнату из открытых дверей доносился аппетитный запах. Кулешов повел носом и понимающе хмыкнул.
— Приглашаю к столу, — с дружеской улыбкой сказал Юлдаш. — По нашим законам нельзя отпускать друзей без хорошего угощения. А мы теперь с вами друзья! Вы знаете наш дом, и мы всегда будем рады вас видеть.
— Нам долго задерживаться никак нельзя, — сказал Беляк и добавил: — Служба!
— Понимаю, все понимаю, но обед будет короткий. Мой дядя уже приготовил вкусную шурпу из молодого барашка, — уговаривал Юлдаш.
Он обращался к Беляку, мысленно удивляясь, что этот «просто лейтенант» был главным, даже важнее и старшего лейтенанта и капитана.
— А после обеда я сам вас отвезу на своей машине.
— Только без выпивки, — согласился Беляк.
2
— Когда вы еще приедете? — спросил Юлдаш, выруливая на автостраду, ведущую к аэродрому.
— Точно не знаем, — ответил капитан Кулешов, удобно устроившись на мягком сидении «волги». — Накормил ты нас до отвалу!
— Может через неделю, а может позже, — сказал Хромов, вытирая рукой засаленные губы. — Шурпа была классной, даже афганцы так сготовить не могут.
Александр молчал. Он мысленно уже распоряжался своими деньгами. Только не мог окончательно решить, сколько отправить по почте родителям, сколько определить на закупку водки, оставить себе на личные расходы и, конечно, выделить на «культурное обмывание успеха».
В военной гостинице в своем номере их ждали Серебров и Паршин. В пепельнице — полно окурков.
— Почему так долго? — хмуро спросил Серебров.
— Шурпой угощали, — начал объяснять Кулешов и осекся, встретив суровый взгляд Сереброва.
— Какая такая шурпа? — спросил Паршин.
— Суп из баранины с курдючным жиром, — поспешно пояснил Хромов, — Перекупщик обед устроил.
— Деньги привезли?
— Так точно! Вот двадцать тысяч! — Беляк отодвинул пепельницу с окурками и выложил деньги на стол.
— Считали? — спросил Паршин, поглядев на купюры.
— Выборочно, — ответил Александр.
— Надо было каждую пачку пересчитать, — назидательно произнес Серебров и, неодобрительно оглядев сытые лица подчиненных, добавил приказным тоном. — Собрать сюда всю группу!
Летчики собрались быстро. В комнате стало тесно и шумно. Каждый мысленно уже распределял вырученные деньги, отправлял их родным и тратил на свои нужды.
Серебров встал. Все примолкли.
— Товар реализовали, деньги получены и больше, чем планировали. С хорошим наваром. Это заслуга лейтенанта Беляка. Общая сумма составила двадцать тысяч рублей, — доложил командир звена и показал рукой на стол. — Деньги перед вами!
Послышался одобрительный гул. Раздались возгласы:
— Ну, Беляк, ты даешь!
— А мы и не знали про такие твои таланты!
— Молодец, Санек!
Серебров, унимая восторженный гул, поднял руку. Все притихли.
— А теперь внимание! Слушайте мой приказ! — капитан сделал короткую паузу и четко произнес: — Никто из нас ни одного рубля, ни одной копейки не отправит отсюда домой, своим женам и родным.
Наступила глухая тишина, которая тут же взорвалась гулом общего возмущения. Особенно бурно выражали свое несогласие Одинцов, Друзьякин и Кононов.
— У меня вчера сын родился, понимаете вы! — негодовал Кононов. — Только по телефону и узнал, а вы мне запрещаете выслать пару сотен жене?
— Прекратить бодягу! — властно произнес Паршин.
Летчики, хмурые и недовольные, нехотя притихли.
— Вася, мы все от души и с радостью поздравляем тебя! — обратился Паршин к Кононову. — Это же здорово! Сын!
Раздались дружные приветствия и шумные аплодисменты.
— Так я ж о чем? — уже улыбался Кононов. — Деньги послать жене надо? Надо! И отметить тоже положено!
— Отметим обязательно! — сказал Серебров. — Но денег отсылать не разрешаю! Подставляться не будем! Поясняю для тупых и несообразительных. Термез — город пограничный. Все под контролем, особенно почта и телеграф. Мне в штабе летчики предупредили, что попасться можно запросто.
Командир группы рассказал о том, как здесь, в Термезе, недавно пошли под трибунал несколько уличенных в контрабанде офицеров из Кабула.
— Мы служим в Афганистане, где рублей нам не выдают. Чем ты, Кононов, объяснишь появление у тебя такой крупной суммы, если официально ты их не получал и ни в одной ведомости не расписывался?
Василий нахмурился, закусил губу.
— Молчишь? И пришьют тебе статью о незаконном перевозе товаров из-за границы в служебное время военным транспортом. Одним словом, обвинят в контрабанде. И нас всех заодно. Но это еще не все! Только одна сторона медали, — рассуждал командир группы. — Есть и вторая сторона. Но она далеко отсюда.
— Мудришь командир, — не утерпел Друзьякин.
— Никакой мудрости, один здравый смысл. Где наши семьи? В Цхинвали? Там вторая сторона медали и проявится, — сказал Серебров.
— Почему там? — удивленно спросил Кононов.
— Да потому, что в гарнизоне начнется бабий бунт, — объяснил капитан. — Наши семьи получат
