что вместе вели революционную работу на Кавказе. Сталин все заметнее недовольно морщится, когда секретарь по давней привычке называет его Кобой. Но Назаретян не замечает, что эта деталь Сталину неприятна. Познавшему сладость власти генсеку хочется, чтобы на него смотрели, как на божество.
Наконец, Назаретян начинает ощущать, что в их личных отношениях появился холодок отчужденности. Встревоженный тем, что Сталин может отодвинуть его на задний план, а то и вовсе отделаться от него, Назаретян пытается вернуть прежнее доверительное отношение хозяина. И — с треском проваливается на остром желании угодить начальнику.
Сталин хотя и морщится недовольно, когда Назаретян называет его на «ты», но пока еще вполне ему доверяет. Генсека беспокоил ход дискуссии, развернувшейся в партии. Поступали сведения, что не все парторганизации разделяли точку зрения ЦК. Много было резолюций в пользу оппозиции.
И тогда Сталин придумал блестящий ход. Провинциальные парторганизации принимали свои решения вслепую, не зная общей картины результатов дискуссии в целом по стране. Если изо дня в день публиковать, скажем, в «Правде» сообщения определенной направленности об итогах дискуссии в разных регионах, то секретарь ячейки где-нибудь в Урюпинске перед подготовкой проекта резолюции не может не учитывать общую тенденцию. Видя из сообщений главного печатного органа партии, что ЦК выигрывает по всей линии, провинция станет более осторожной, более взвешенной и пойдет за Сталиным — то есть примкнет к арифметическому большинству.
И не надо посылать на места своих представителей. И, что немаловажно, — можно избежать упреков оппозиции в давлении на периферийные парторганизации. Внешне все выглядит респектабельно — никакого вмешательства в ход дискуссии, только ее правильное освещение в «Правде». Правильное? Ну, это зависит от человека, который формирует дискуссионный листок газеты. Если он стоит на позициях рабочего класса и беднейшего крестьянства — значит, предпочтение будет отдавать тем резолюциям, которые поддерживают ЦК. Если на позициях зажиточного крестьянства и гнилой интеллигенции — то преобладать будут мнения сторонников оппозиции.
Изложив свой план, Сталин испытующе посмотрел на Назаретяна. Тот понял замысел генсека.
— Коба, ты прав, — после недолгого раздумья сказал его главный помощник. — Идет драка и, рассказывая о ней, каждая сторона хочет подать себя в более выгодном свете. Объективности здесь нет и быть не может.
Генсека снова покоробило фамильярное «ты», но сообразительность помощника понравилась. Назаретян был умницей.
— Как ты посмотришь на то, если мы назначим тебя заведовать партийным отделом «Правды»? — в лоб спросил Сталин.
Назаретян скис, но когда Сталин добавил, что от обязанностей руководителя секретариатом не освобождается, а заведовать партотделом «Правды» будет по совместительству, на период проведения дискуссии, то выказал готовность немедленно приступить к исполнению новых обязанностей.
Решение Оргбюро ЦК состоялось в тот же день.
Однажды Назаретян перестарался. Несколько дней подряд в «Правду» поступали сводки о голосовании исключительно в пользу оппозиции. Публикации таких резолюций личный представитель генсека допустить не мог, и после некоторых колебаний он придал им противоположную направленность. В таком виде они и появились в газете. А чтобы хозяин оценил его преданность, прислал ему сводки о том, как проголосовали на самом деле.
Все бумаги, которые адресовались Сталину, проходили через его личного секретаря Мехлиса. Да, да, того самого Льва Захаровича Мехлиса, будущего главного редактора «Правды» и будущего начальника Главного политического управления Красной Армии и Военно-Морского Флота, будущего генерал- полковника и замнаркома обороны, будущего министра государственного контроля СССР. В двадцатые годы он начинал в секретариате Сталина.
И вдруг Мехлис, собираясь на доклад к Сталину, не обнаруживает на столе в своем кабинете сводок, присланных Назаретяном. Как раз тех самых, которые Назаретян переделал в пользу Сталина.
Их, к ужасу Мехлиса и Назаретяна, зачитывает на очередном заседании Политбюро Троцкий. Лев Давидович гневно швыряет злополучные листки на стол и требует расследования, обвиняя «Правду» в фальсификации хода дискуссии.
Сталин разделяет негодование Троцкого и обещает немедленно произвести тщательное расследование. Оно длится неделю. Выясняется, что представленные Назаретяном сводки похитил со стола Мехлиса и передал Троцкому его тайный сторонник Южак — работник сталинского секретариата, которого взял себе в помощь Мехлис. Южак информировал Троцкого обо всем, что видел и слышал в окружении Сталина.
— Пригрел змею! — в сердцах бросил генсек Мехлису, который не разглядел под маской простодушного, круглолицего и краснощекого молодого человека скрытого агента своего заклятого врага.
Мехлис не стал оправдываться, признав вину полностью и безоговорочно. Обжегшись на Южаке, он поспешил избавиться от второго своего сотрудника — Маховера. Маховер был управляющим делами ЦК комсомола, по возрасту уже не годился для работы с молодежью, и Мехлис, уступив чьим-то настоятельным рекомендациям, взял его к себе. Мехлис после скандала с Южаком сплавил Маховера в секретариат Орджоникидзе — подальше от Сталина.
Наверное, нет смысла говорить о дальнейшей судьбе Южака — она ясна без лишних слов. Впрочем это произошло значительно позже, в тридцатые годы. А тогда, в двадцать третьем, Сталин был еще не столь силен, чтобы принимать крутые меры. Он дипломатничает. На заседании Политбюро докладывает о результатах расследования. О Южаке — ни слова. Во всем виноват Назаретян, который уже понес наказание:
— Он отозван из партотдела «Правды» и удален из моего секретариата…
— На какой работе намереваетесь его использовать?
— Он поедет на Урал, председателем областной контрольной комиссии.
Генсек строг. Никакой потачки! Даже самым близким людям, с которыми делил тяготы подпольной работы. Провинился — отвечай.
Впрочем, Назаретян за собой вины не чувствует. Возвращенный через некоторое время с Урала в Москву, он будет занимать второстепенные должности в аппарате ЦКК и Комиссии советского контроля. Однажды в приватной беседе со старыми сослуживцами по сталинскому секретариату выскажет обиду на Сталина, который даже не попытался защитить его на том скандальном Политбюро, а наоборот, взвалил на него всю вину. А ведь он, Назаретян, действовал исключительно в интересах генсека, который сейчас знать его не желает, хотя многим ему обязан, в том числе и победой над оппозицией. Партотдел «Правды» тогда немало сделал, чтобы большинство партячеек перешло на сторону ЦК.
На другой день содержание этого разговора стало известно Сталину. В 1937 году оно стоило Назаретяну жизни.
Вся эта громкая история проходила на глазах героя нашего повествования. Попав в сталинский секретариат, он с любопытством присматривался к верным оруженосцам набиравшего силу вождя, пытался понять, кто надежнее, к кому прислониться.
Очень прочны позиции двадцатилетнего Мехлиса. Скандал с Южаком не повлиял на отношение Сталина к своему личному секретарю. Генсек по- прежнему уверен в его преданности. Случай с Южаком — досадное недоразумение. Мехлис со Сталиным с 1921 года, когда будущий генсек возглавлял Народный комиссариат рабоче-крестьянской инспекции. Став генсеком, Сталин не захотел менять личного секретаря, которому было двадцать два года от роду, и потом не раскаивался в этом. Обжегшись на Южаке, Мехлис не давал больше поводов для упреков в пригревании змей ни на одном из своих высоких постов, которые он впоследствии занимал.
Возглавив «Правду» в переломный для Сталина 1930 год, Мехлис сделал все для того, чтобы задать тон в восхвалении великого и гениального вождя. При Мехлисе-редакторе без таких материалов не выходил ни один номер газеты. Установленная им традиция продолжалась вплоть до смерти Сталина.
Мехлис скончался зимой 1953 года, будучи заместителем Председателя Совета Министров и министром госконтроля СССР. Он был одним из двух помощников Сталина, в похоронах которых принимал участие вождь. И это несмотря на то, что в годы войны у них случилась крупная размолвка из-за неудачного Керченского наступления, в результате чего Мехлис был отстранен от должности и понижен в воинском звании.
Первым помощником, которого Сталин провожал в последний путь, был Иван Павлович Товстуха. Он скончался в 1935 году от туберкулеза.
Герой нашего рассказа пришел в секретариат Сталина как раз в то время, когда Товстуха был всецело поглощен выполнением одного весьма конфиденциального поручения своего шефа. Впрочем, конфиденциальный характер оно имело только для них двоих. Всем остальным было официально объявлено, что создается Институт Ленина для сбора его теоретического наследия и что возглавляет эту работу Товстуха — помощник Сталина.
До революции он был в эмиграции, жил за границей. В 1918 году Сталин, тогда нарком по делам национальностей, взял его к себе секретарем. В аппарат ЦК он перешел до того, как Сталин стал генсеком. В ЦК они встретились снова. В 1927 году Сталин сделал его своим главным помощником.
Товстуха слыл книжным червем, неистовым собирателем исторических источников. Любимым занятием этого высокого, сухощавого интеллигента было рытье в архивах, изучение газетных и журнальных подшивок. У него было одно из богатейших по тем временам собрание большевистской литературы — протоколы съездов и конференций, огромное количество брошюр, листовок, прокламаций. Поэтому решение Политбюро о назначении Товстухи руководителем всех работ по сбору ленинского наследия ни у кого не вызвало возражений.
И только Сталин с Товстухой знали, что в действительности кроется за требованием Политбюро от 26 ноября 1923 года ко всем членам партии, хранящим в своих личных или в учрежденческих архивах какие-либо записки, письма, резолюции и прочие материалы, написанные рукой Ленина, сдать их в Институт Ленина, который должен представлять единое хранилище всех рукописных материалов вождя. Для партийной массы это означает, что ЦК озабочен изучением творчества Ленина. Для Сталина это один из инструментов борьбы за власть.
Ленинские рукописи? Изумленный новичок, попавший на сталинскую политическую кухню, узнает, что черновики некоторых записок и писем Ленина начинены динамитом. И если собрать их вместе, это будет такой убийственный арсенал, что оппонентам в пору складывать оружие и каяться.
И в пору дореволюционной эмигрантской грызни, и во время революции и гражданской войны Ленину приходилось делать острые высказывания о видных большевиках. Многие его уничижительные суждения неизвестны широкой партийной массе, поскольку изложены были не в печатных статьях, а в личных письмах и записках, а после революции — в секретных правительственных бумагах в виде резолюций, отзывов, пометок. Чего там только нет!
Зиновьев и Каменев поддерживают Сталина, пока они вместе — против Троцкого. Да, Ленин в пылу полемики наговорил немало обидного в адрес Льва Давидовича. Достаточно огласить одну-две оценки — вот видите, что говорил о нем Ильич! — и песенка Троцкого спета.
Зиновьев и Каменев не подозревают, что после Троцкого наступит их черед. Педантичный Товстуха неделями не вылезает из архивов Политбюро, извлекая ленинские записки, тщательно сортирует их. Принимает старых большевиков, откликнувшихся на требование Политбюро. Они приносят уникальные документы. Товстуха раскладывает их по именам. Невыгодные для всех, кроме Сталина, записки и письма Ленина концентрируются у Товстухи. В любой момент он может представить Сталину ругательную ленинскую оценку в отношении любого видного члена большевистской верхушки. А это смертельный удар по его карьере.
Ближе сойдясь с Товстухой и поняв, чем он занимается, наш новичок назвал его секретарем по «полутемным» делам. Стало быть, существовал и по «темным»?
Секретарь Сталина по «темным» делам внешне всегда весел и дружелюбен. Он, как и все в сталинском секретариате, кроме «коломенской версты» Товстухи, маленького росточка, ходит зимой и летом в сапогах. Волосы у него черные, барашком. Зовут Гришей, фамилия Каннер. Начинал он с Мехлисом в
