бессилия.
И в то же время какой-то уголок сознания «тихим огоньком» сигналил, что все не так. Что по своей воле он выбрал этот путь и идет по нему своим умишком и своим открывшимся даром пользуется.
Только неумело еще и потому не так скоро, как хотелось.
Сознание захватил на какое-то время поток паранойи, которая неизбежно затронет всякого человека, который узнает вдруг, что его преследуют.
Воронков проверил на предмет сухости трусы, счел их готовыми к употреблению и напялил, стряхивая с пяток приставшие хвоинки. Одна все же коварно прокралась внутрь и кольнула в задницу. Извлек и начал прокачивать происшедшие события от последних к предыдущим.
Охотящийся хищник не должен излучать агрессию. Это закон природы или нет?
Наверное, не должен. Сашка вновь прокрутил в голове аргументы, на основе собственных представлений о том, что может действительно чувствовать хищник. Вынужден был прокрутить, чтобы сделать безрадостный вывод:
Он может чувствовать голод…
Предвкушение удовольствия…
Охотничий азарт…
Но ненависть к жертве — это как-то не по-нашему. Может, по-местному, а? Но все же не такую лютую и отчаянную ненависть, как излучал зверь.
Тут напрашивается обычный аргумент: «Может, показалось?» С собаками люди тоже если и разговаривают, то не так, как Сашка с Джоем. Но про «может показалось» придется забыть. Не то придется поверять сомнением все, что угодно. Нет, это «Ж-Ж-Ж!» неспроста.
В свете обычных человеческих представлений, которых еще недавно придерживался и Воронков: дверь в другой мир бывает, только если это окно на 18-м этаже. И другой мир бывает только один. Ан нет. Оказалось, дело посложнее будет. Позаковыристее.
Так что не хотел ли ему кто-то что-то сообщить эту тварь насылая. Возможно, сообщить только один приказ: «Умри!» Тоже информация, не хуже и не лучше любой другой. Яснее даже как-то.
Если так, то постановим, что адресат временно выбыл. Информация не принята. «А если сообщить хотели что-то другое, — думал Воронков, — то, Значит, написали неразборчиво и я понять не в силах. Пишите письма крупным почерком. И символизма с околичностями поменьше», без шибко тонких намеков.
Проще жить, если сие было заурядное нападение безмозглого местного пожирателя травоядных у водопоя. Но какого хрена эта сволочь нападает на существо, которое в первый раз видит? Или не в первый?
Одеваясь в «условно просохшую» одежду Воронков понял, что закапывается в ворох вопросов, на которые никакая дедукция и никакая интуиция не может дать ответ.
Из всей одежи только куртка осталась влажноватой. Но медлить не хотелось. Хотелось двигаться дальше. Бог знает, когда здесь наступает ночь и какие твари скрываются в ней. И когда здесь наступает зима и «много снега» — может, к ночи. Ни в чем нельзя быть уверенным и надо быть начеку.
— Идем, Джой, — скомандовал Сашка, по-пионерски затушив прогоревший костер, и добавил, с раздражением от непоняток, старую, неизвестно к чему вспомнившуюся шутку: — Домашние животные украшают нашу жизнь, а в трудную минуту — стол.
Джой, к счастью, этой пошлости не воспринял и смотрел преданным глазом. Он был рад идти. Чего- чего, а бездействия пес не любил.
— Куда двинем? Вверх по течению? Вниз? Вглубь? Или снова будем форсировать? — поинтересовался Воронков.
Насчет «форсировать» был перебор, но тоже вариант, который полагалось огласить.
— Двигай, зверюга! — чуть успокоившись от вида пса, сказал Сашка и сделал шаг.
Лес окрест стал другой. Великаны сменились гигантами. Титанические деревья походили очертаниями на хвощи. Наверное так выглядел лес во времена юных динозавров?
Небо — закатно-предгрозовое. Пряный ветер тянулся над внезапно открывшейся перед Воронковым просторной поляной и колыхал траву, тонкую и острую, как щетина на холке кабана.
Пахло перечной мятой и чем-то еще неуловимым, аптекарским.
Оглянувшись в поисках пса и не увидев его, Сашка обнаружил, что стоит почти ровно посреди поляны, на кочке какой-то, поэтому и трава не по пояс.
Здесь было тревожно.
— Джой! — позвал Сашка севшим голосом.
Пес отозвался на краю ментальной слышимости.
Нет, не тревожно! Страшно было здесь! Очень страшно. А отчего, собственно?
Ни черных туч на небе, ни… Ничего, что ассоциируется со страхом. Но некое неуловимое нарушение пропорций, непривычное освещение и какое-то пронзительно-ядовитое сочетание зелени, сумерек, контрастных стволов деревьев вдали выводило из себя, вызывало обжигающее желание затаиться, скрыться, забиться в уголок, в щелку…
Трава зашевелилась супротив ветра, и снизу выглянул Джой, тоже напуганный, поджавший хвост.
Сашка осторожно спустился с кочки в траву, даже не по пояс, а по плечи. Спокойнее не стало.
Но мозг работал четко. Он вдруг представил себя со стороны: два существа посреди чужого мира. Отрадно было только то, что представителей местного населения не наблюдалось окрест, не визжали женщины, никто не кричал: «Убейте их немедленно!»
Какие женщины, почему крики? Что это такое пригрезилось?
«Ну, что же, я возжелал ускорить смену декораций и получил», — совсем без удовлетворения заметил Сашка, бредя в траве вслед за шуршащим впереди псом, потому что другого направления не изобрел.
Эта декорации ему нравилась куда меньше, чем предыдущие.
Вернее, она ему совсем не нравилась. И не объяснишь почему. Просто трудно вообразить более неуютное место.
Значительное пространство, отделявшее его от леса, оказалось куда больше. Хотя предыдущий лес, казалось бы, демонстрировал крайнюю степень гигантизма. И вот наглядный пример относительности.
И это пространство по всему окоему окружено непонятными деревьями, поначалу показавшимися первобытными древовидными хвощами и плаунами. Но теперь — расстояние не позволяло рассмотреть в точности — они больше напоминали хвойные, но только «ненормально хвойные».
Этакие чешуйчатые и весьма вытянутые по вертикали лиственницы с зелеными помидорами вместо шишек. Но в невероятном каком-то масштабе! Таком, что оторопь берет.
Он прикинул, что по горизонтальной ветке можно было бы маршировать в колонну по четыре, а «в помидоре» оборудовать однокомнатную квартирку, прорезать окошки и жить.
Может, кстати, и живут?
Но интуиция подсказывала, что никто здесь не живет. Величественный, как мемориал, чуждый чему бы то ни было человеческому, продуваемый гулким, холодными струями несущимся ветром, этот жуткий лес никому не подходил для жизни.
Нет, не по-людски тут.
Войдя под его своды, Сашка только уверился в этом. Он поминутно задирал голову. Зеленые с темными пятнами громадные шары таинственных плодов висели как гири. Деревья отвечали рокочущими голосами и покачиванием ветвей на удары ветра.
Да как же такие небоскребы земля-то держит? Это какая должна быть корневая система? Прочность древесины какая? Немыслимо.
— Вот, блин! — внезапно и предательски прорезавшимся голосом сказал Воронков.
— ИН! ИН! ИН! ИН! ИН! — немедленно отозвалось какое-то истерическое кислотное эхо.
И с воем и грохотом упал метрах в двадцати исполинский помидор, так что земля содрогнулась и осколки взорвавшегося плода просвистели над головой и тяжело с хрустом упали где-то далеко позади, с деревянным стуком ударились о стволы.
Джой лег, прыгнул, шарахнулся…
