заносилось на чертежи.
— Кто делает чертежи?
— Не знаю.
— Верю. Кто привозит чертежи?
— Большие начальники на птицах.
— Имеются в виду наши знакомые птички, — пояснил Вадим. — Наверное, здесь их приручают.
— Кому нужны машины?
— Великому и могучему утёсу, сверкающему бою, с ногой на небе, живущему, пока не исчезнут машины.
— Что он делает с машинами?
— Кто?
— Утёс.
На лице пленника изобразилось смятение.
— Это же должность, Саул, — сказал Вадим. — Говорите полностью.
— Хорошо. Что делает с машинами Великий и могучий утёс, с ногой на небе… или на земле? Тьфу, чёрт, не помню… живущий, пока… это…
— Пока не исчезнут машины, — подсказал Вадим.
— Бессмыслица какая–то, — сердито сказал Саул. — При чём тут машины?
— Это титулование, — пояснил Вадим. — Символ вечности.
— Слушайте, Вадим, спросите его, что он делает с машинами?
— Кто?
— Да утёс же, чёрт бы его побрал!
— Говорите просто, — сказал Вадим. — Великий и могучий утёс.
Саул отдулся и положил трубку на стол.
— Итак, что делает с машинами Великий и могучий утёс?
— Никто не знает, что делает Великий и могучий утёс, — с достоинством произнёс пленник.
Антон не выдержал и засмеялся. Вадим хохотал, держась за подлокотники. Пленник глядел на них со страхом.
— Откуда привозят чертежи?
— Из–за гор.
— Что за горами?
— Мир.
— Сколько в мире людей?
— Очень много. Сосчитать невозможно.
— Кто привозит машины?
— Преступники.
— Откуда?
— С твёрдой дороги. Там очень много машин. — Пленник подумал и добавил: — Сосчитать нельзя.
— Кто делает машины?
Хайра удивлённо улыбнулся.
— Машины никто не делает. Машины есть.
— Откуда они взялись?
Хайра произнёс речь. Он тёр лицо, гладил себя по бокам и поглядывал на потолок. Он закатывал глаза и временами даже принимался петь. Получалось приблизительно следующее.
Давным–давно, когда ещё никто не родился, с красной луны упали большие ящики. В ящиках была вода. Жирная и липкая как варенье. И она была тёмно–красная, как варенье. Сначала вода сделала город. Потом она сделала в земле две дыры и наполнила эти дыры дымом смерти. Потом вода стала твёрдой дорогой между дырами, а из дыма родились машины. С тех пор один дым рождает машины, а другой дым глотает машины, и так всегда будет.
— Ну, это мы и без тебя знаем, — сказал Саул. — А если преступники не захотят двигать машины?
— Их убивают.
— Кто?
— Стражники.
— И ты убивал?
— Я убил троих, — гордо ответил Хайра.
Антон закрыл глаза. Мальчишка, подумал он. Славный, симпатичный мальчишка. И он говорит об этом с гордостью…
— Как же ты их убивал? — спросил Саул.
— Одного я убил мечом. Я доказывал начальнику, что могу разрубить тело одним ударом. Теперь он знает, что я это могу. Другого я убил кулаком. А третьего я приказал сбросить мне на копьё.
— Кому приказал?
— Другим преступникам.
Некоторое время Саул молчал.
— Скучно, — сказал пленник. — Служба гордая, но скучная. Нет женщин. Нет умных бесед. Скучно, — повторил он и вздохнул.
— Почему преступники не бегут?
— Они бегут. Пусть. На равнине снег и птицы. В горах стража. Умные не бегут. Все хотят жить.
— Почему у некоторых золотые ногти?
Пленник сказал шёпотом:
— Это были люди большого богатства. Но они хотели странного, а некоторые даже пытались сменить Утёс. Они отвратительны, как падаль, — сказал он громко. — Великий и могучий Утёс, сверкающий бой присылает их сюда со всеми родными. Кроме женщин, — прибавил он с сожалением.
— Вы знаете, — сказал Саул, — я испытываю огромное желание повесить сначала его, а потом всех остальных носителей мечей и копий на этой равнине. Но это, к сожалению, бесполезно. — Он снова набил трубку. — У меня больше нет вопросов. Спрашивайте вы, если хотите.
— Нас нельзя вешать, — быстро сказал побледневший Хайра. — Великий и могучий утёс, с ногой на небе жестоко накажет вас.
— Плевать я хотел на твоего Великого и могучего, — сказал Саул, раскуривая трубку. Пальцы его дрожали. — Будете ещё спрашивать, или нет?
Антон помотал головой. Никогда в жизни он не испытывал такого отвращения. Вадим подошёл к Хайре и сорвал с его висков мнемокристаллы.
— Что будем делать? — спросил он.
— Таков человек, — задумчиво проговорил Саул. — На пути к вам он должен пройти через это и многое другое. Как долго он ещё остаётся скотом после того, как поднимается на задние лапы и берёт в руки орудия труда. Этих ещё можно извинить, они понятия не имеют о свободе, равенстве, братстве. Впрочем, это им ещё предстоит. Они ещё будут спасать цивилизацию газовыми камерами. Им ещё предстоит стать мещанами и поставить свой мир на край гибели. И всё–таки я доволен. В этом мире царит средневековье, это совершенно очевидно. Всё это титулование, пышные разглагольствования, золочёные ногти, невежество… Но уже теперь здесь есть люди, которые желают странного. Как это прекрасно — человек, который желает странного! И этого человека, конечно, боятся. Этому человеку тоже предстоит долгий путь. Его будут жечь на кострах, распинать, сажать за решётку, потом за колючую проволоку… Да, — он помолчал. — А какова затея! — воскликнул он.
— Овладеть машинами, не имея никакого представления о машинах! Представляете? Какой это был дерзкий ум! Сейчас–то его, конечно, посадили бы в лагерь. Сейчас это всё рутина, что–то вроде обряда в честь могучих предков… Сейчас, наверное, никто и не знает и знать не хочет, для чего всё это нужно. Разве что как повод для создания лагеря смерти. А когда–то это была идея…
Он замолчал и стал усиленно сипеть трубкой. Антон сказал:
— Ну зачем же так мрачно, Саул? Им вовсе не обязательно проходить через газовые камеры и прочее. Ведь мы уже здесь.
— Мы! — Саул усмехнулся. — Что мы можем сделать? Вот нас здесь трое, и все мы хотим творить добро активно. И что же можем? Да, конечно, мы можем пойти к великому утёсу этакими парламентёрами от разума и попросить его, чтобы он отказался от рабовладения и дал народу свободу. Нас возьмут за штаны и бросят в котлован. Можно напялить белые хламиды — и прямо в народ. Вы, Антон, будете Христос, вы, Вадим, апостолом Павлом, а я, конечно, Фомой. И мы станем проповедовать социализм и даже, может быть, сотворим несколько чудес. Что–нибудь вроде нуль–транспортировки. Местные фарисеи посадят нас на кол, а люди, которых мы хотели спасти, будут с гиком кидать в нас калом… — Он поднялся и прошёлся вокруг стола. — Правда, у нас есть скорчер. Мы можем перебить стражу, построить голых в колонну и прорваться через горы, сжечь сюзеренов и вассалов вместе с их замками и пышными титулами, и тогда города фарисеев превратятся в головешки, а вас поднимут на копья или, скорее всего, зарежут из–за угла, а в стране воцарится хаос, из которого вынырнут какие–нибудь саддукеи. Вот что мы можем.
Он сел. Антон и Вадим улыбались.
— Нас не трое, — сказал Антон. — Нас, дорогой Саул, двадцать миллиардов. Наверное, раз в двадцать больше, чем на этой планете.
— Ну и что? — сказал Саул. — Вы понимаете, что вы хотите сделать? Вы хотите нарушить законы общественного развития! Вы хотите изменить естественный ход истории! А знаете вы, что такое история? Это само человечество! И нельзя переломить хребет истории и не переломить хребет человечеству…
— Никто не собирается ломать хребты, — возразил Вадим. — Были времена, когда целые племена и государства по ходу истории перескакивали прямо из феодализма в социализм. И никакие хребты не ломались. Вы что, боитесь войны? Войны не будет. Два миллиона добровольцев, красивый благоустроенный город, ворота настежь, просим! Вот вам врачи, вот вам учителя, вот вам инженеры, учёные, артисты… Хотите как у нас? Конечно! И мы этого хотим! Кучка вонючих феодалов против коммунистической колонии — тьфу! Конечно, это случится не сразу. Придётся поработать. Лет пять потребуется…
