путая русские и эстонские слова. Он бедный крестьянин, у него семья, офицер же видит. Куда они денутся? Теперь уж и до зимы недолго.
— Сделаем всё, что можем, но взрывать надо, — снова объяснил Петров. — Дом всё же не голова, а сколько людей головы складывают каждый день? Почините дом.
На сердце у него тоже было тяжело, но что он мог сделать.
— Значит, к завтрашнему утру, — повторил он и пошёл прочь. Через час надо было поспеть в штаб на совещание офицерского состава, а до штаба предстояло порядочно отшагать.
Егор Степанович вернулся к домику на следующий день, сразу после завтрака. Было ещё рано, минёры не хотели терять светлое время. Подорвать стокилограммовую бомбу — не хитрое дело, с этим вполне справился бы и командир отделения. Но Егора Степановича растревожил вчерашний разговор с крестьянином. Хотелось ещё раз посмотреть самому, всё сделать, чтобы взрыв принёс меньше вреда. «Надо обваливать, бомбу, насыпать со стороны дома побольше земли, по возможности направить взрыв в другую сторону, — думал Петров. — Но, конечно, совсем дом не убережёшь».
Размышляя об этом, он подошёл к домику вместе с отделением бойцов и не поверил своим глазам. Всё выглядело здесь, как вчера. По двору гуляла курица с цыплятами, в окнах поблёскивали стёкла, одно окно было раскрыто настежь, и сквозь него Петров увидел хозяйку, неторопливо носившую по комнате какие-то вещи. Судя по её движениям, она их не собирала, а скорее расставляла. В палисаднике играли дети. Петров рассердился.
— Вы что, шутки с нами шутить вздумали? — накинулся он на хозяина. — У нас и так времени в обрез!
Егор Степанович резко повернулся и посмотрел в сторону, где вчера лежала бомба. Бомбы не было. Не было и поставленного Зиной флажка. Петров быстро шагнул туда, посмотрел внимательно. Что за наваждение! Бомба исчезла!
— Да вы в своём уме? — разозлился он уже не на шутку. — Кто вам разрешил трогать бомбу, куда её дели?
— Я не трогал, — заговорил хозяин, — я ничего не знаю. Вечером собирали вещи, утром встали рано: бомбы нет. Я не знаю.
— Немедленно покажите, где бомба. Нашли с чем шутить!
— Разрешите сказать, товарищ лейтенант, — раздался вдруг голос Зины Филимоновой, — он правда ни при чём… Это мы… Мы бомбу убрали.
— Да ты что, ума лишилась?
— Это мы, — повторила Зина, и голос её дрогнул. — Спрашивайте с нас. Очень жалко стало людей. Столько горя везде, такое разорение, а тут мы своими руками их без дома оставим. Унесли мы бомбу.
— То есть как унесли?
— Ночью, когда все спали. Взяли санитарные носилки, положили на них того поросёнка и осторожненько унесли. Мы ведь привычные, знаем, как надо. Она недалеко тут, в овражке. Хорошее место, там спокойно и подорвём. Вы поглядите сами.
Зина показала рукой, куда отнесли бомбу. Девушки стояли потупившись, готовые принять бурю, которая должна сейчас разразиться.
— Ну, знаете… — только и выговорил Егор Степанович, Он посмотрел на эстонца, стоявшего перед ним со своей трубкой, на ребят, копошившихся в палисадничке, на курицу с цыплятами…
— Ладно, — сказал он. — Пошли посмотрим, где ваша бомба. Надо скорее кончать с ней!
13
ЧЕТВЕРОНОГИЙ ВЕТЕРАН
Перед комбатом лежал лист бумаги, вверху которого стояла надпись; «Акт на списание». Лицо комбата было хмурым. Он читал: «Порода: немецкая овчарка. Кличка: Инга. Заболевание: потеря зрения…»
— Так, так, — проговорил комбат. — Совсем ослепла? По какой причине?
— Почти ничего не видит, — доложил ветеринарный врач, — и помочь мы не можем. Скоро ослепнет совершенно. Слишком поздно привели к нам.
— А вы сами не осматривали её, не наблюдали за животным?
— Она сюда очень редко попадала. Всё на разминировании была, в поле. Вожатый не жаловался на неё.
— Карточку собаки вы захватили? — спросил комбат. — Дайте сюда.
Он пробежал карточку глазами.
— Вот оно что! Была ранена в сорок третьем году… В голову, ранение серьёзное. Наверно, зрительный нерв повреждён? Вы обратили внимание?
— Зрительный нерв — это хуже всего, — отозвался врач. — Лечи не лечи, конец один. Зрительный нерв и человеку не починишь.
— Конец один, не починишь, — медленно повторил комбат.
Он отложил ручку, которую уже взял, чтобы подписать акт.
— Значит, Инга…
Собак в батальоне было много. Всех помнить по кличке подполковник не мог. Но Ингу он вспомнил. Большая светло-серая овчарка. Ну да, это её пускали искать взрывчатку на высоте у Дудергофа, когда Мизяев там склад снарядов открыл. Она отличилась и в истории с «мыльницами». Совсем недавно.
Было это на Карельском перешейке. Туда уже начало приезжать мирное население, но в посёлках и на полях происходили тяжёлые несчастья, люди подрывались на минах. Минёры работали на перешейке несколько раз. Они вытаскивали взрывчатку из дымоходов печей, находили хитрые ловушки в сараях, в колодцах, амбарах… Даже в старом почтовом ящике обнаружили мину.
Всё проверить и очистить до зимы не успели. Землю укрыло снегом, сковало морозом. Пришлось ждать весны.
В июне минёры попали в места, которые война обошла стороной. Боёв там не было. На полях, огородах, в садах минёры ничего не находили. Лишь кое-где валялись цинковые ящики с патронами, ручные гранаты… Их убирали, работа шла быстро, настроение у солдат было хорошее.
— Вот скоро разделаемся, а там, глядишь, начнут и по домам отпускать, — говорили они.
С такими мыслями вожатый Инги подошёл к небольшому домику, стоявшему отдельно от других в густом саду. Сильные кусты сирени перекидывали через забор свои ветви с тяжёлыми гроздьями фиолетовых и белых цветов.
Солдат постучал в дверь, ему отворила женщина, жена агронома. «Нет, — сказала она, — ничего подозрительного мы с мужем на своём участке не находили, живём в этом домике уже несколько месяцев и всё благополучно».
— А вы что, пограничник? — спросила женщина солдата.
Он отрицательно мотнул головой.
— Тогда почему с собакой? Это же пограничники с собаками ходят.
Солдат стал объяснять, что не одни пограничники, минёры тоже.
— Неужели она находит мины? — Женщина с удивлением смотрела на Ингу. — А как она делает это? Жалко, детей моих нет, они ещё в Ленинграде, завтра за ними поеду, им бы поглядеть на такую собаку.
Женщина соскучилась по людям в этом ещё пустынном в ту пору краю, ей не хотелось отпускать нежданных гостей.
— Можно, я угощу вашу собаку косточкой?
Солдат кивнул.
— До чего у вас сирень красиво цветёт, — заметил он.
— Правда, хорошо? — обрадовалась женщина. — Подождите, я вам нарву сирени. И она стала ломать тяжёлые грозди. Потом подала букет солдату и пошла в дом за косточкой для собаки. — А где же ваша красавица? — спросила она, вернувшись.
Инги возле домика не было. Солдат несколько раз позвал её, собака не приходила. «Вот неслух!» Он крикнул громче, но Инга не шла, только из глубины сада послышалось нетерпеливое тявканье.
— Чего она там застряла? — пробормотал солдат. Ему было неловко, что собака самовольничает и не слушается его.
— Вот она где, — сказала женщина, показывая вперёд. Инга сидела у смородинового куста. Она вытянула морду к хозяину, но не встала с места.
— Чего ты устроилась тут! — грубовато прикрикнул солдат. — Ко мне!
Собака чуть привстала, потом села снова. Она поворачивала голову то к хозяину, то к кусту, волновалась.
Солдат подошёл. Он уже почувствовал, что Инга сидит у куста неспроста. Осторожно приподнял ветки, свисавшие до самой земли, и увидел рыжий кусок картона, каким обивали стены в финских домах. Картон был набухший от влаги, видимо, лежал тут давно.
Солдат насторожился. Он сделал отстраняющий жест рукой, предлагая женщине отойти. Внимательно оглядел весь куст, проверяя, нет ли оттяжек, затем осторожно приподнял картон. И увидел две яркие пластмассовые коробочки. Очень похожие на мыльницы. Но солдат знал, что в таких «мыльницах» лежит тол.
Он снова махнул женщине рукой.
— Идите в дом!
Осторожно поднял одну «мыльницу», потом вторую. Так и есть. Взрыватели вставлены, они на боевом взводе.
— Недурные гостинцы, — проговорил солдат.
Он вернулся в дом, лишь обойдя с собакой весь сад. Встревоженная женщина стояла на крыльце. Солдат показал ей свои находки.
Не видали ещё где таких «мыльниц»? Их только возьми или прижми ногой. На тот свет — прямая дорога.
— Вот, подумать только, — растерянно проговорила женщина. Её голос дрожал. — Завтра же мои ребята приезжают. Они бы сразу эти коробочки нашли. Ребята всё видят!
