Агентства объяснил: у министерств обороны и туризма Израиля разные задачи. Они «не контачат» друг с другом… Предупредить покупателя путевок заранее? Половина не приедет, остальным «что-то покажется», тут же помчат обратно. Невыгодно!
Отдуваться, естественно, приходится им, гидам…
— Следующий звуковой эффект по программе — морской! — нарочито веселым тоном, на ходу импровизировал Юрий. — Пещера Рош Ханйкра на границе с Ливаном. Шторм, скалы, белая пена…
Шторма не было, но волны врывались в искрошенные промоины в скалах гулко, откатывались с размеренным успокаивающим шорохом.
Когда испуг прошел и все насладились пещерой Рош ха Икра, вернулся к своим вопросам аббат. Поднялся в машину, обрызганный соленой водой с ног до головы. Вытер платком довольное лицо. Льющийся голос профессионального проповедника зазвучал громче, требовательнее, словно Рош ха Икра и дальние взрывы, и грохот на границе чем-то ободрили его:
— В сегодняшнем номере «Джерусалем пост», уважаемый месье Джордж, напечатано о пресс- конференции Ицхака Рабина, вашего Премьера. — Он поднял газету, оставленную им в автобусе. — Вот несколько реплик. Не возражаете, я прочту?.. На каком основании происходит заселение арабских земель? — спросил его корреспондент.
«На основании закона государства Израиль», — ответил ваш Премьер-министр.
«Но насколько я понимаю, — продолжал корреспондент, — на основании еврейского закона, изложенного в Книге Книг, — не должно происходить то, что происходит…»
«Вы правы, — ответил Рабин, — но наше правительство не следует закону Торы. Здесь никто и не думает утверждать, что у нас еврейское государство или еврейское правительство.»
Аббат обвел взглядом своих земляков в несколько помятых костюмах, мол, каково?!
— Разрешите продолжить? — спросил он гида голосом самым смиренным, и снова язвительно:
«— Но если вы не следуете своим еврейским законам, чем в таком случае вы руководствуетесь? — вопрошал корреспондент. — Идеей экспансии, обанкротившейся еще в начале двадцатого века? В таком случае, извините, чем тогда ваш национализм отличается от национализма сербов, которые намереваются отобрать у Боснии половину ее территории и дошли до геноцида боснийцев».
— Месье аббат, вы могли бы допустить, — помолчав, отозвался гид, — что взгляды рядового служащего из туристского агентства, религиозного еврея, иногда могут не совпадать со взглядами главы атеистического государства?
Французы-евреи взглянули на гида с досадой, мол, уступил бестактности, не решился обрезать иноверца…
Когда группа разгрузилась у своей гостиницы «Кинг Давид», Юра был мокрым. Точно из парной выбрался.
Возле него задержался лишь известный адвокат, добродушный толстяк, в очках с толстыми линзами.
— Вы мне нравитесь, юноша, — буркнул он. — Вы честны и деликатны даже с хамами… У вас будут в жизни неприятности. Если что, вот моя визитная карточка. У меня есть израильская лицензия. Прилечу защищать…
— Нелегкий день сегодня, — признался Марийке за ужином. — Все время ощущаешь себя дипломатом на приеме: «Молчи, скрывайся и таи…» Держишь себя за язык обеими руками, чтоб никого не обидеть. Никого, не дай Бог, не стравить…
Марийка, в недавнем прошлом «учителька» младших классов, почувствовала: «молчи, скрывайся и таи…» — это, наверное, стихи: стихи сыпались порой из Юры, как горох из мешка…
— Самые умные стихи в русской поэзии, — подтвердил Юра и начал вполголоса, дети спали, декламировать:
— Не о тебе ли написано? — перебила его Марийка не без язвительности.
— Обо мне, — подтвердил Юра весело, и затем весь вечер упоенно декламировал своего любимого Федора Тютчева:
Следующий день начался веселее. По ошибке диспетчеров, Юра прикатил на работу на два часа ранее. Вышел на улицу, выпить кофе, прогуляться.
На улице толкотня. Одна молодежь. Пригляделся, увидел, тянется толпой демонстрация движения «Шалом ахшав» (Мир немедленно). Народу столько, что вскоре появилась конная полиция — сопровождать шествие, которому с тротуаров кричат то добродушно, в поддержку, то резкое, неодобрительное. Порой грубое. Когда-то, слышал, в такую демонстрацию — безумная страна! бросили гранату.
Над головой портреты Ицхака Рабина. «А Переса не несут, Не любят студенты Переса!..» — отметил Юра удовлетворенно и подхватил белую палку с портретом Рабина, едва не выпавшую из рук какой-то девушки, увлеченной разговором с соседом…
Партию Рабина-Переса Юра терпеть не мог. Вруны! Мчат навстречу арафатам в сапогах-скороходах из Осло. А поселенцев на заклание, поскольку их, по статистике, всего пять процентов населения. Видать, у Ицхака Рабина генеральский взгляд на «живую силу»: на войне, как на войне… А «шолом-ахшавцы» точно безусые дурачки: норовят отдать палестинцам больше земли, чем те просят… Но накричаться вдоволь с ними, ребятками… почему не вспомнить молодость?!
Юра протопал с демонстрацией до канцелярии Премьер — министра, поорал-пропел с ними ивритскую песню о мире, поглядывая на часы. Отдохнул душой…
Вернулся на работу освеженным, тут и его французы подоспели.
Спокойные французы. Без политики. Плавали на спине в Мертвом море с газетой в руках, как нарисовано на рекламном плакате. Убедились, что реклама не врет. Утонуть невозможно. Восторгались кибуцем-миллионером Эн-Геди, вышли из птичника с хохотом, все в перьях. Продрожали всю ночь на горе Кармель, чтоб встретить восход солнца. Пришли в экстаз. Французы, порадовался гид, чувство красоты в крови!
Очень понравилась Юре белокурая девчушка, студентка Сорбонны. Лицо у нее узкое, сметанно-белое, серьезно-сосредоточенное интеллигентное. Улыбкой лицо сразу преображается, становится округлым, почти детски-доверчивыми. Знала девчушка эту свою особенность… Французы пожелали, вопреки программе турпохода, осмотреть арабский Университет под Рамаллой. Когда они, прогуливались во дворе студенческого общежития, девчушка подошла к гиду. Произнесла застенчиво, что, попав неделю назад в Израиль, была в ужасном состоянии, почти шоке…
— На улице я улыбаюсь людям, и мне улыбаются в ответ, — объясняла она вполголоса. — В Израиле же мне никто не отвечает улыбкой на улыбку… Я решила было, что со мной что-то произошло. Но здесь арабские студентки мне улыбаются… Значит, дело вовсе не во мне, а в том, под каким прессом в Израиле жизнь человека улицы, сколь она напряженна, тягостна, невесела, во всяком случае…
Юра частенько вспоминал эту девчушку, кокетливую, наблюдательную, начитанную — умницу.
