— Григорий Иваныч? Я, Тихонов. Да-да… Попробуем. Значит, номер здесь… — Я посмотрел на цифры в рамочке аппарата. — Подождем его малость… Ага… Как позвонит, сообщим по рации, а вы уж через Центральную телефонную… Есть…
Положил трубку. В коридор снова вышли родители Веры.
Все ждут, напряженно глядя на телефон, друг на друга. Вера нервно теребит край передника… Звонок. Вера берет трубку…
— Алло… Алло… Слава… — Голос у Веры перехватывает от волнения. — Ну что ты молчишь? Слава…
Я моргнул Задираке, тот вихрем скатился на лестницу.
— Ну, Слава! — просит Вера. — Хорошо, не хочешь говорить — не надо! Но что ж ты меня-то мучаешь…
…Неизвестные преступники, взломав дверь киоска «Союзпечать», совершили кражу 5 руб. разменной монетой и скрылись. Розыск ведет 18-е отделение милиции.
26. Григорий Иванович Севергин
…Женский «телефонный голос» из динамика сообщил: «… из автомата „57-643“ на площади Маяковского, около выхода на Садовую-Триумфальную улицу».
— Спасибо! — дал отбой и через радиоцентр запросил патрульного: — «ПМГ-119», слышали?
— Слышали, уже едем! — Голос патрульного доносится из того же динамика, но слегка искажен радиопомехами. — Через две минуты будем!
Я быстро, подошел к блоку телевизионных экранов, включил панораму площади Маяковского. Нажал тумблер, панорама на экране начала круговое движение — косо метнулся памятник, проскользнули колонны Концертного зала, широкий проем улицы Горького, и вот высветилась деревянная облицовка входа в метро, а за ним — будки автоматов. Я остановил моторы телекамер, укрупнил кадр. В будках — двое: мужчина с буйной, по плечи, шевелюрой, в модных очках, с красивым надменным лицом; видно, что он разговаривает с достоинством, не спеша. И молодой парень, с короткой «боксерской» стрижкой, нянчит в губах замусоленную сигарету. Видна и третья будка, но там женщина. Вот теперь надо точно угадать: который из мужчин? Тю-у, чертяка, — я подбежал к пульту, схватил бумажку, включил связь:
— «ПМГ-119», сто девятнадцатый!
— Вас слышу, сто девятнадцатый! — отозвался сиплый голос патрульного, — Подъезжаем!
— Там двое мужиков в будках! — крикнул я. — Как подойдете, сразу номер смотрите: «57-643»! Ясно?
— Вас понял — «57-643»!..
Я рысцой возвратился к экрану и через секунду увидел, как с улицы Горького повернула к входу в метро милицейская «Волга» с крупным номером на борту — «119». Вот она прижалась к тротуару, из дверей выскочили милиционеры, перемахнули через невысокое ограждение проезжей части, бегут к автоматам…
— Центральная! — возопил я. — Разговор продолжается?
— Секундочку!.. Да, разговаривают…
Подбежавшие милиционеры блокируют двери будок, заглядывают сквозь стекла и… извлекают мужчину с шевелюрой. Он что-то орет, с возмущением жестикулирует, но милиционер вежливо и непреклонно показывает в сторону «Волги»…
— …Как мне пройти в МУР?
— А что у вас?
— У нас директор столовой сметану мешает!..
27. Станислав Тихонов
Рита сказала мне:
— Я вот все про кавалера этого думаю, который ложный вызов устроил. На «скорой» часто бывает, но чтобы с вашим братом так играли!
— Ты же видишь, чем это закончилось…
— Но ведь могли и не поймать?
— Конечно. Сегодня вообще невероятно удачный день. Как у нас говорится, исключительно высокий коэффициент раскрываемости. К сожалению, так получается далеко не всегда…
— Это благодаря мне, — засмеялась Рита. — Говорят, что на ипподроме всегда везет новичкам, которые во всех этих ставках-скачках ни бум-бум…
Я задумчиво посмотрел на нее.
— А ты, пожалуй права. Ипподром здесь ни при чем, но мы все сегодня хорошо работали… Лучше обычного…
— Да-а? — искренне удивилась Рита.
— У нас работа связана с азартом, с вдохновением, иногда с риском. Мужчинам нужно, чтобы на них во время работы смотрели женщины. Они становятся добрее, умнее, сильнее…
— В тебе очень глубоко сидит прекрасный первобытный человек, — улыбнулась Рита. — Тебе надо ходить не в форме, а в звериной шкуре и носить в кобуре пращу…
— Ты так думаешь?
— Безусловно! Тебя все время манит вкус мамонтятины. Неолитные декорации, этика патриархата…
— Сколько ты слов ученых помнишь, жутко и неуютно…
— Я не виновата. Помнишь, я всегда была отличница. Стыдно признаться.
— Да нет уж, ничего…
— Слушай, а парню-то, «вызовщику», достанется, видимо, крепко? Посадят, наверное?
— Нет, премию дадут! Конечно, посадят. А что же еще с ним делать, с дураком?
— От молодости, — тяжело вздохнула Рита. — Жалко все-таки. Он ведь… Да ты сам-то хорош был! Помнишь, как ты асфальтовый каток угнал?
— Было дело, — кивнул я покорно.
— Ко мне на четвертый этаж по водосточной трубе влез?
— Там был третий с бельэтажем, — механически заметил я. — Рита, а ты, оказывается, помнишь это?
— Помню. Конечно, помню. — Рита зажмурила глаза и неожиданно добавила: — К сожалению…
Помолчала и сказала:
— «В медной ступе не перетолочь судьбы, ворожи — не ворожи, не изменить». Ты очень любил эти стихи, Стас…
Я посмотрел на ее обручальное кольцо и спросил:
— Рита, а ты не живешь с мужем?
— Не-а… — Она хотела сказать легко, беззаботно, почти весело свое молодое избалованное «не-а», а не получилось — вышло грустно, почти горько.
— А почему?
