Лазарчук, И. Андронати, А. Мартьянов, В. Свержин, Л. Вершинин, А. Тюрин, П. Николаев, Л. Прозоров, В.Шарапов
«Священная война» (Сборник)
Владислав Гончаров
Зеркало для империи (вместо предисловия)
«Человек рождается без зеркала в руках и узнает себя, глядясь, как в зеркало, в другого человека», – сказал великий немецкий философ. Но страна, народ – как человек; чтобы понять свой смысл, им тоже надо отыскать свое зеркало в другом.
Когда-то для России таким зеркалом была Германия, затем – Англия, а едва ли не с позапрошлого века им служит Америка, Северо-Американские Соединенные Штаты. Даже осуждая или отвергая американские ценности, мы всегда ориентируемся на них. Как говорил министр в поэме А. К. Толстого «Сон Попова»:
И в то же время именно Америка долгое время была (не только для России) символом и олицетворением свободы.
Более того, мнилось, что России для достижения успеха надо всего лишь стать такой, как Америка. Если же Америка может быть только одна – значит, надо превратиться в нее. Как в притче Андрея Лазарчука и Ирины Андронати, «Заяц белый, куда бегал?..»
Главный же враг был совсем другой. Еще один отблеск зеркала – и вот в повести Александра Тюрина «Вологда-1612» мы видим, как орды «европейцев» предают огню и мечу этот древний русский город, ляхи грабят алтари, черкасы волокут пленников, британец подсчитывает барыш, а агенты Святой Инквизиции рыщут в поисках тайного знания. И все это, естественно, не без красивых слов.
Однако же причудливо тасуется колода. Небольшой поворот зеркала, маленький сдвиг реальности – и те же самые события приводят к совершенно иному исходу.
Но ведь были времена, когда Америка и Россия являлись геополитическими союзниками, когда американский адмирал Джон Пол Джонс служил в русском флоте, а блестящий гвардейский полковник Иван Васильевич Турчанинов совершал подвиги на полях сражений междоусобной войны Севера с Югом.
Однако игра на мировой шахматной доске жестока, не победишь ты – победят тебя. А у Истории пощады просить бесполезно.
Если мы не хотим оказаться
Но нужна ли нам такая история и такое будущее – в котором Россия становится центром цивилизации, распространяя свою культуру и свое могущество, политическое и экономическое, на все остальные континенты?
Россия, российская культура всегда была «литературоцентрична». Литература, художественный образ и художественное слово, всегда играли в нашей жизни и нашем мировосприятии решающую роль. Возможно, это мешало нам по-настоящему уметь делать дело, поэтому мы всегда мечтали, чтобы наше слово – любимое, лелеемое слово – наконец-то превратилось в дело!
Но если это случится – останемся ли мы самими собой? Нужен ли нам мир, в котором Пушкин перестал быть поэтом и стал Джорджем Вашингтоном, как в притче Андрея Лазарчука и Ирины Андронати:
Хотелось бы нам жить в таком мире?
Ирина Андронати, Андрей Лазарчук
Заяц белый, куда бегал…
– Елдыть тя, – горестно покачал головой Пафнутий Губин.
Зима, считай, только началась, а зайцев по лесам-долам было всего ничего, да и те тощие, быдлястые, что твоя саранча. Он вынул зверька из петли, бросил в торбу. Покряхтел, наново застораживая силок, потом выпрямился и побежал дальше. Морозец хватал за щеки. Издали, от дороги, несся перезвон поддужного колокольца. Тоись, барин, с досадой подумал Пафнутий. Не к добру, ох, не к добру…
Пушкин прижимался горячим лбом к ледяному стеклу. Под полозьями возка повизгивал убитый до льда лежалый снег, возок покидывало в стороны – кони бежали резво. В груди стыло отчаяние. Ещу никогда ему не было так томно и так безнадежно грустно. Крикнуть сейчас Ивану: эй, поворачивай! – да где там…
В слабом свете иззябшей луны проплыл мимо тихий призрак мужика в тулупчике и заячьей шапке. Завтра бы, подумал Пушкин. Завтра бы с ружьишком, с Разорваем и Покатаем, на лыжах, хрусткий наст, хрусткий воздух, а после… Добытых зайцев отдать дворне, пусть радуются и благодарят.
Он отслонился от стекла и тихо задумался. Потом представил глаза Рылеева. И Кюхли. Они ничего плохого не скажут, но как они будут на него смотреть…
Как на зайца.
Пушкин поправил полость, уселся поудобнее, протер успевшее подернуться узором стекло. Великие дела лежали впереди.
Две картечины так и застряли у него в бедре немного выше колена, он так и хромал до конца жизни, и когда его, совсем уже бессильного, старшие внуки выносили в носилках к океану, Пушкин долго молча слушал рокот огромных волн, всматривался в фиолетово-зеленые тучи у западного горизонта и чуть слышно что-то шептал.
– …а потом поднялся дедушка. Сам стоять не мог, его держали под руки. И начал говорить. Царь сначала и слушать не хотел, но дедушку разве уймешь! Да и любил его царь, только недоумен был сильно и всу повторял: «Саша, Саша, как же ты мог?» А потом вообще заплакал и сказал: «Есть у меня земля за Сибирью, за морем, отправляйтесь туда и творите что вздумается, хоть по Руссо, хоть по Дидро, только отчеты присылайте и подати платите». И посадили наших на корабли…
– Правей, правей наводи! – кричал так, что и сквозь канонаду широко разносилось, босой артиллерийский поручик. – Вон она, за сикоморой! Да куда ты смотришь!..
Он оттолкнул канонира и, схватив орудие за хобот, одним движением развернул.
– Пали!
Пушка выпалила; бомба взорвала черный фонтан земли и дыма.
– Не по нраву каша! – захохотал поручик. – Ишь, забегали, чертовы янки…
– Кто таков? – спросил Нахимов майора Панина.
– Граф Толстой, ваше сиятельство. Воюет – отважно!
– А почему не по форме одет?
