Лица, которые подверглись такому суровому и тщательному допросу… должны быть ликвидированы вместе с осужденными.
Казненные должны быть захоронены таким образом, чтобы родственники не могли найти могилы и откопать их трупы».
Еще примитивнее выглядел, по мнению Пауля, генерал Рейнгардт — этот солдафон даже не требовал допроса пленных: «Партизаны в бою должны быть уничтожены. Любые методы допустимы».
Нет, Пауль Радомский не так-то прост. Он знает самые утонченные методы дознания. Ведь о нем уже отозвался с похвалою сам Гиммлер. «Этот гамбургский молодец, — сказал он как-то, — заставит безногого плясать и глухонемого петь романсы»! В свои зондеркоманды[2], входившие в эйнзатцгруппы Д [3], Радомский набрал отпетых «ребят», ни в чем не уступавших «браконьерам» эсэсовца Дирлевангера [4]. Он считал этих отпетых наиболее надежными исполнителями своих приказов. Донесения Пауля, разработанные им подробные дифференцированные схемы допросов для военнопленных и штатских, для рабочих, крестьян и интеллигентов, для женщин и детей вызывали одобрение райхсфюрера. Идея «морального пресса», призванного подавлять в зародыше любое проявление недовольства «новым порядком», — постоянные виселицы вдоль железных дорог, охота на заложников, публичные истязания их и расстрелы — сделала имя Радомского широко известным и в гестапо, и в СС, и в СД. В начале августа 1942 года райхсфюрер собственноручно прикрепил к его мундиру офицерский крест.
Встреча произошла в Берлине, и Пауль возвратился на Сырец в приподнятом настроении. Теперь его не удивляла почтительность даже старших по чину; за нею таилась зависть. Своими рассказами о памятной встрече Пауль эту зависть сознательно подогревал: он словно бы проговаривался об особой благосклонности райхсфюрера к семье Радомских — создавалось впечатление, что Гиммлер не чаял в нем души. Впрочем, интимные подробности этой встречи в его разговорах проскальзывали очень осторожно; он умел вовремя остановиться и многозначительно промолчать.
Но власть все явственней сосредоточивалась в его руках, даже начальники службы СД его опасались. Хотя служба безопасности — СД — была прикомандирована к армиям, однако основные указания она получала от райхсфюрера СС. Принимая тысячи арестованных, Радомский всегда мог завести дополнительное следствие, и это было его контролем над местными органами СД, а «контроль» Радомского мог заподозрить гуманность даже там, где ее не было и в помине.
Вечерами, отдыхая от дел, штурмбаннфюрер строил все новые планы. Вот и теперь, в связи с продовольственными затруднениями в оккупированных областях, он обдумывал проект одновременного уничтожения всех детских колоний.
«К чему, — рассуждал он, — расходовать продовольствие на питание каких-то сомнительных сирот, чьи отцы, возможно, сражались в армиях врага?» Далее он намечал уничтожение всех раненных советских солдат и офицеров, оставшихся в захваченных госпиталях, всех, кто находился в психиатрических больницах, в домах для инвалидов и престарелых. Он был уверен, что Гиммлер одобрит этот проект дополнительной экономии продовольственных ресурсов — посильное дополнение Пауля к плану «Ольденбург» [5].
В общем, Радомский был доволен «лестницей служебного восхождения», ступени которой он явственно ощущал под ногами; с этих ступеней перед ним открывались уверенные перспективы богатства, высокого чина и почета. Если бы только в этом чужом городе время не тянулось так медленно и тоскливо! Если бы не зловещие слухи о мстителях — подпольщиках, партизанах… Если бы не случаи убийства немецких офицеров и солдат… Но в конце концов ведь можно же было и здесь придумать какое-то развлечение, создать условия для спокойного отдыха в кругу своих людей — островок безмятежности в море бушующей войны.
Где-то он читал о путешествии знатного англичанина по Сахаре. Этот пройдоха англичанин, даже находясь в гиблых песках, ежедневно принимал ванну. Носильщики доставляли ему воду за сотни километров. Они умирали от жажды, но англичанин с удовольствием принимал ванну. Разве нельзя было устроиться с комфортом и в Киеве и весело проводить время? Пусть войска сражаются на передовой, а избранные пусть пожинают первые плоды победы…
Близко послышался голос, и Пауль испуганно вздрогнул. Кто это? Ах да — Томас. Штурмбаннфюрер забылся, увлеченный своими разнообразными планами.
— Что ты сказал, Томас? — спросил он. — Я слышал слово «спортсмены».
Изогнувшись над креслом, Томас доложил почтительно:
— Все в порядке, мой шеф. У вас теперь найдется любимое развлечение. Спорт…
— Наверное, велосипед? Он подо мной треснет.
— Футбол, мой шеф!
— Я перестал играть…
— В Киеве имеется команда!
«Придется отправить эту дубину Томаса на фронт, — подумал Пауль. — Футбольный матч меж виселицами! Если здесь случайно и осталось несколько футболистов — кто их разыщет, да и зачем?»
Голос Томаса доносился словно издалека:
— Я только сегодня узнал эту историю, мой шеф, а рассказать вам забыл. В Киев прибыла команда «Рух» — это украинские националисты. «Рух» вызвал команду хлебозавода. Народу собралось на стадионе полным-полно. И не подумаешь, что в Киеве столько народу…
— Ну и что же? — равнодушно спросил Пауль. — Эти лизоблюды из «Руха» знают, кого вызывать. Теперь они припишут себе победу.
— Никак нет, не припишут, мой шеф…
— Почему же?
— А потому, что «Рух» убрался с поля с разгромным счетом — 0:6.
Радомский медленно поднялся с кресла.
Ты это точно знаешь? Смотри, а если соврал…
— Да как же соврать, мой шеф, — испуганно забормотал Томас, пятясь к стене, — как же соврать, если мне сам лейтенант Гедике рассказывал. Он был на матче.
Радомский затрясся от смеха, обвислые щеки его побагровели, на лбу заблестел пот.
— Как же они оскандалились, лизоблюды? Вот уж, действительно, подонки: проиграть какому-то хлебозаводу!
— А на матче, говорят, — заметит Томас, — было много офицеров, даже генералы…
Пауль задумался:
— Даже генералы?
Томас продолжал что-то увлеченно бормотать, но Радомский больше не слушал. Он представил огромную чашу стадиона, заполненную тысячами людей. Странно, почему доктор Геббельс до сих пор не использовал для пропаганды стадионы? Где еще можно собрать такие толпы! Главное, что люди придут добровольно; их не нужно будет сгонять дубиной, как на различные сходки, объявляемые оккупационными властями. Все же молодец — Томас! То есть Томас, конечно, дурак-дураком, но идею подал очень ценную. Где еще как не на матче столь откровенно проявляются страсти толпы! Если, к примеру, против немецкой команды выступила бы украинская… Тут, пожалуй, не трудно будет изъять с трибун особенно ретивых патриотов. Но и само состязание может иметь огромное пропагандистское значение. Только неделю назад в Киев прибыла блестящая футбольная команда немецких летчиков «Люфтваффе». Она должна встретиться с командой венгров. Многие офицеры с нетерпением ждут этой встречи. Это понятно: офицерам, прибывшим с передовой, да и тем, кто вынужден нести тыловую службу, хочется зрелищ, гуляний, веселья. И другое: скажем, газеты сообщают: «В Киеве состоялся футбольный матч». Как эту заметку прочтут за линией фронта? Значит, в Киеве установилась нормальная жизнь: люди посещают футбольные состязания, болеют за своих любимцев, смирились с новым порядком, — как говорится, вошли в колею… Замечательно! Это, пожалуй, сильнее победных реляций и речей. А если еще дать широкую рекламу: «Преимущество арийского спорта!» Да, «Люфтваффе» продемонстрирует это преимущество в поединке против команды киевлян! О, это будет громкая победа! Как раструбят ее газеты! Что стоит «Люфтваффе» разгромить какой-то хлебозавод. Но, вообще говоря, согласится ли «Люфтваффе» играть? Не сочтет ли она такую встречу унизительной?
