— Мо-лод-цы, хлоп-цы!
По-прежнему торжественный и бесстрастный Глоба с усмешкой взглянул на Свиридова.
— Вы пожалеете об этом, капитан...
Ожидая сигнала судьи, игроки оценивающе поглядывали друг на друга. Но судья медлил. Держа перед собою хронометр, он выжидал какую-то известную ему секунду. Он слишком медлил, и с трибун уже донеслись нетерпеливые голоса.
Неожиданно и резко шум на трибунах стих, словно откатываясь к самым дальним секторам стадиона. Удивленный несколько странным поведением судьи, Русевич заметил, что Глоба поглядывает в сторону центральных трибун. Николай обернулся. Уже миновав беговую дорожку, к центру поля спешила стройная, яркая блондинка с огромным букетом цветов. Платье на ней было таким же цветистым и ярким, как букет, и шелк его переливался на солнце.
«Какая отчаянная! — с радостным удивлением подумал Николай. — Решиться на такое дело, да еще у гестаповцев на виду! Вообще странно, что ее пропустили на поле». Но тут же он узнал Нелю.
Гурьба фотокорреспондентов и кинооператоров мчалась вслед за ней, и она, по-видимому, нарочно медлила, чтобы те успели ее догнать.
Неля вбежала в круг футболистов и, заметно смущенная, оглянулась по сторонам.
— Спасибо, Нелечка! — воскликнул Корж и, сделав шаг вперед, протянул руки, чтобы принять букет. Но его опередил капитан «Люфтваффе».
Неля не отклонилась, ни единым движением она не показала, что этот букет предназначен другим. Здоровяк капитан перехватил руку, придержал, приблизил к губам. С офицерских трибун послышались аплодисменты, и тотчас защелкали аппараты корреспондентов. Поцелуй был долгим, так как не все корреспонденты подоспели. В общем же, все это произошло быстро, и люди на трибунах, казалось, не сразу осознали случившееся. Но вот откуда-то с высоты насмешливый бас произнес одно слово, и оно, подхваченное хохотом и свистом, пронеслось над рядами:
— Шлюха!
Судья поторопился бросить «орел и решку», а Неля, сопровождаемая улюлюканьем, опрометью кинулась к центральной трибуне.
Все это еще больше затянуло начало игры. Русевич успел шепнуть Коржу;
— Ты видел?.
Корж молчал, опустив голову.
Свисток судьи… Тройка «Люфтваффе» сразу же устремилась к штрафной площадке киевлян. Перебрасываясь мелкой пасовкой, она в темпе вошла в штрафную площадку. Свиридов и Климко были вынуждены вступить в игру.
Со скамей, занятых эсеесовцами, гестаповцами, просто шпиками, раздались звуки губных гармошек, топот, выкрики, несусветный визг. «Гости» поддерживали своих, как могли.
Свиридов самоотверженно преградил путь игроку с мячом. Обманным движением тот пытался сбить его с толку, но капитан легко разгадал маневр немца и отразил мяч. Подоспевшие на помощь своей «летящей торпеде» левый крайний Шницлер вместе с правым крайним Функе одновременно сильно толкнули Свиридова. Падая, он поднял руку, уверенный, что судья немедленно оштрафует их за «коробочку», но свистка не последовало — и Функе беспрепятственно пробил по воротам. К счастью, мяч ударился о штангу. Подоспевший Шницлер успел снова направить мяч в ворота, но Русевич оказался на месте, и серьезная опасность была ликвидирована.
Первые минуты игры не на шутку встревожили Русевича. Преимущество сразу же оказалось на стороне «Люфтваффе». В этом у него не было сомнения, как, вероятно, не было его у тысяч киевлян, словно затаившихся на трибунах. Защита динамовцев находилась в странном оцепенении, от которого, по- видимому, ей не так-то легко было избавиться. Она словно опасалась выходить за штрафную линию, неизменно оттягивалась непосредственно к воротам, чем облегчала нападающим «Люфтваффе» осуществлять их главную задачу — решающий удар. Русевичу уже неоднократно приходилось вступать в игру. Он понимал, что многие обстоятельства тяжело повлияли на психологическое состояние команды. Еще когда киевляне выбежали на поле, оставив позади себя строй солдат СС, Николай пристально наблюдал за лицами товарищей, на которые словно легла тень. А теперь он видел, что команда вела игру связано, нерешительно и слишком осторожно.
Не ускользнуло от его внимания и передвижение солдат охраны: едва лишь вместо «хайль» над стадионом прозвучало «физкульт-ура», как солдаты поспешно заняли скамейки первого ряда; дежурные офицеры из ложи командования то и дело появлялись у раздвижного стула тренера «Люфтваффе», что-то шептали ему или передавали записки.
Одна особенность в характере Русевича позволяла ему подмечать все переживания его друзей, чем серьезнее нависала опасность, тем отчетливее видел он каждую подробность события. Как бы удаляясь от самого себя, он, словно со стороны, успевал наблюдать и за самим собой — за мыслями и действиями вратаря по фамилии Русевич. Но не слишком ли часто он отвлекался?
Вот и сейчас, когда Николай стоял чуть впереди линии ворот, предчувствуя очередную атаку противника, в памяти почему-то возникали картины далекого детства: первые, красочные книжки, книжки о бесстрашных богатырях. Бесстрашие… Есть ли на свете люди, лишенные чувства страха? Что касается ею самого и его друзей — нет, но он не мог сказать, чтобы они отличались какими-то необычными качествами. Они любили спорт, веселье, книги, танцы, своих подруг, кино — это были самые обыкновенные советские люди. А сейчас каждый из них по-своему понимал, как важно подавить в себе страх, потому что речь теперь шла не о привычном спортивном успехе — речь шла о подлинной победе над врагом… А что же Корж? Он даже внешне не мог скрыть растерянности и почти не включался в игру. Он спокойно выжидал, пока ему подадут мяч в ноги, и, дождавшись, тотчас отпасовывал его левому или правому полусреднему, не пытаясь, со свойственной ему расчетливостью, организовать нападение.
— Что делать с Коржем? — спросил Русевича Свиридов, когда игра шла в центре поля. — Он и сам не играет и Ваню связывает на каждом шагу.
Русевич не успел ответить. Нападение противника развернутой цепью шло на его ворота. Николай издали видел, как Функе, чуть сутулый и поджарый правый крайний, с поразительной стремительностью вел почти у самой кромки поля мяч, словно на резинке привязанный к ноге. Легко было заметить сыгранность нападения «Люфтваффе», хотя Русевича радовало, что в игре противника не обнаруживалось многообразия тактических приемов. Короткие пасовки в одно касание между центром и полусредним, затем передача на край с целью стремительного прорыва, еще несколько почти аналогичных комбинаций — и это, собственно, все.
Однако что же делать с Коржем? Он совершенно выключился из игры. С трибун ему не раз уже кричали: «Перебежчик!» Он будто не слышал. Вопрос об этом игроке, на которого Русевич, вопреки всему, возлагал большие надежды, теперь не давал Николаю покоя… Функе снова точно передал мяч вездесущему Кнопфу, и Русевич едва успел снять мяч с ноги центрального нападающего «Люфтваффе».
Охраняя Русевича, пока тот пробил свободный, Климко успел сказать:
— В раздевалке мы душу из него вытряхнем! Окончательно сдрейфил Корж…
Центральный полузащитник Кузенко и центральный нападающий Корж обычно согласованными действиями завязывали тактические комбинации, в результате которых штурм ворот противника нередко завершался голом. За годы совместной игры они настолько изучили друг друга, что умели молниеносно обмениваться замыслом. Естественно, что теперь пассивность Коржа полностью обезоруживала Кузенко, а Птицын, Тюрин и Баланда, призванные выводить на мяч Кузенко или Коржа, были сбиты с толку.
Стремительный Функе снова прервал размышления Русевича: оставив свое обычное место на правом краю, он переместился в центр, передал мяч полузащитнику, вырвался к штрафной отметке и, точно приняв и притушив мяч, молниеносно с огромной силой пробил по воротам.
Это был «мертвый» навесной мяч в левый угол, каких боятся самые первоклассные вратари, так как запоздалая реакция, пусть даже на долю секунды, кончается неизбежным голом.
Русевич еще слышал восторженную овацию публики, потрясенной его изумительным броском, но той острой радости, которую он испытывал при подобных обстоятельствах, теперь он не ощущал. Даже воздух, казалось ему, был разрежен, точно перед грозой, даже деревья, окружавшие по взгорью стадион,
