не виноваты.
— Доказать, что я ни в чем не виноват, или доказать, что у меня есть гражданство?
— Это одно и то же, мистер Лу.
Вернувшись домой с обедом Верна, я ни о чем не рассказываю им с Джой. Я не хочу, чтобы они беспокоились. Когда Джой спрашивает, может ли она уйти вечером, я по возможности беззаботно отвечаю:
— Хорошо. Постарайся вернуться до полуночи.
Джой считает, что наконец-то взяла надо мной верх, но я просто хочу, чтобы сегодня вечером ее не было дома.
Когда Сэм и Мэй возвращаются домой, мы сдираем со стен картинки, о которых говорил агент. Сэм собирает все выпуски «Чайна дейли ньюс», которые мой свекор хранил, чтобы перечитывать те или иные статьи. Я приказываю Мэй вынуть из шкафа обложки, на которых З. Ч. нас с ней изобразил.
— Думаю, в этом нет необходимости, — говорит Мэй.
— Пожалуйста, хотя бы сегодня не спорь со мной, — отвечаю я резко. Мэй не двигается с места, и я нетерпеливо вздыхаю: — Это всего лишь журнальные обложки. Если ты их не принесешь, принесу я.
Сжав губы, Мэй направляется на веранду. Когда она уходит, я принимаюсь искать фотографии, которые могут — никогда не использовала это слово — скомпрометировать нас.
Пока Сэм осматривает дом, мы с Мэй складываем все найденное в печь для сжигания мусора. Я поджигаю пачку фотографий и жду, пока Мэй положит туда же журнальные обложки, которые она прижимает к груди. Она не двигается с места, и я вырываю их и бросаю в огонь. Наблюдая за тем, как лицо — мое лицо, так восхитительно изображенное З. Ч., — скукоживается в языках пламени, я спрашиваю себя, как же мы позволили этим вещам пробраться в наш дом. Ответ мне известен. Мы с Сэмом и Мэй ничем не лучше отца Лу. В том, что касается одежды, еды, языка и нашего стремления дать Джой образование, мы стали американцами, но за все эти годы мы так и не перестали тосковать по родине.
— Мы им здесь не нужны, — говорю я тихо, наблюдая за пламенем. — Мы им никогда и не были нужны. Они попытаются нас обмануть, но мы должны обмануть их.
— Может, Сэму стоит признаться, чтобы покончить с этим? — спрашивает Мэй. — Он получит гражданство, и все будет позади.
— Ты же знаешь, что недостаточно просто признаться. Ему потребуется выдать и остальных — дядю Уилберта, дядю Чарли, меня…
— Вы должны признаться все вместе. Тогда вы все получите гражданство. Разве тебе этого не хочется?
— Конечно хочется. Но что, если правительство лжет?
— Зачем ему лгать?
— А когда оно нам не лгало? А если они решат нас депортировать? Если они докажут, что Сэм находится здесь нелегально, меня тоже вышлют.
Поразмыслив, моя сестра говорит:
— Я не хочу тебя терять. Я обещала отцу Лу, что не позволю им выслать вас. Сэм должен признаться — ради Джой, ради тебя, ради всех нас. Это даст ему шанс получить амнистию, объединить семью и наконец-то избавиться от всех этих тайн.
Я не понимаю, почему моя сестра не желает видеть проблемы. Но, в конце концов, она замужем за легитимным гражданином, приехала сюда в качестве законной жены и над ней, в отличие от нас с Сэмом, не висит никакой угрозы.
Обняв меня и прижав к себе, моя сестра утешает меня, будто я —
— Не волнуйся, Перл. Мы наймем адвоката, и он все устроит…
— Нет! Мы уже проходили через это на острове Ангела. Мы не позволим им ничего сделать с Сэмом, со мной, с кем-либо из нас. Мы будем вместе противостоять их обвинениям, как мы это делали на острове Ангела. Мы запутаем их. Но главное — держаться своей истории.
— Это правда, — соглашается Сэм, выходя из темноты и бросая в огонь очередную пачку газет и воспоминаний. — Главное — доказать, что мы самые лояльные в мире американцы.
Мэй это не по душе, но она — моя
Мы ничего не рассказываем Джой, надеясь, что ее неосведомленность поможет нам. Их с Мэй не вызывают на допросы, и никто не приходит к нам поговорить с Верном. Но мы с Сэмом в течение следующих четырех недель ходим на бесконечные дознания. Когда специальный агент Сандерс передает наше дело агенту Майку Биллингсу, работающему на службу иммиграции, не знающему ни слова ни на одном из китайских диалектов и по дружелюбию сравнимому с председателем Пламбом, мы ходим на эти дознания вместе, и я перевожу своему мужу вопросы, а потом его ответы. Меня спрашивают о моей родной деревне, в которой я никогда не была. Сэма спрашивают, почему его так называемые родители оставили его в Китае, когда ему было семь лет. Нас спрашивают о месте рождения отца Лу. Нас со снисходительными улыбками спрашивают, не знаем ли мы кого-нибудь, торгующего местами бумажных сыновей.
— Кто-то на этом зарабатывает, — со знающим видом заявляет Биллингс. — Просто назовите нам имя.
Наши ответы не помогают расследованию. Мы рассказываем, что во время войны собирали оловянную фольгу и распространяли облигации военного займа. Мы рассказываем, что я пожимала руку мадам Чан Кайши.
— У вас есть фотография, которая могла бы это доказать? — спрашивает Биллингс, но именно этот момент мы не запечатлели на пленку.
В начале августа Биллингс меняет тактику:
— Если ваш так называемый отец родился здесь, почему он посылал деньги в Китай, когда это уже было запрещено?
Не дожидаясь ответа Сэма, я отвечаю сама:
— Он отправлял деньги в деревню, где живет уже пятнадцатое поколение его семьи.
— Поэтому ваш муж продолжал отправлять деньги за границу?
— Мы, как могли, помогали родственникам, которые оказались в ловушке, — перевожу я слова Сэма.
Биллингс подходит к нам, хватает Сэма за грудки и кричит ему в лицо:
— Признавайся! Ты отправлял деньги, потому что ты коммунист!
Мне нет нужды переводить эту фразу, Сэм и так понимает, о чем идет речь, но я все же перевожу — тем же спокойным, твердым голосом, который должен продемонстрировать: что бы ни сказал Биллингс, нас это не собьет. Но внезапно Сэм, который сам не свой с того момента, как Джой высмеяла его готовку и дурное знание английского, и плохо спит с того дня, как агент Сандерс впервые вошел в «Кафе Перл», вскакивает, тычет пальцем в лицо Биллингсу и называет его коммунистом. Они кричат, обвиняя друг друга в приверженности коммунизму: нет, ты коммунист! нет, это ты коммунист! — а я сижу и, подобно эху, повторяю их обвинения на двух языках. Биллингс все больше и больше злится, но Сэм держится спокойно и твердо. Наконец Биллингс умолкает, падает в кресло и сверлит нас взглядом. У него нет доказательств против Сэма, как и у Сэма нет доказательств против агента службы иммиграции.
— Если не хотите признаваться, — говорит он, — и не желаете говорить о тех, кто продает фальшивые документы в Чайна-тауне, может, расскажете немного о своих соседях?
В ответ Сэм невозмутимо цитирует афоризм, а я перевожу:
— Мети снег перед своим домом и не заботься об инее на крыше соседа.
Мы, казалось бы, одерживаем верх, но в серьезной борьбе тонким рукам не одолеть толстых ног. ФБР и служба иммиграции допрашивают дядю Уилберта и дядю Чарли, которые отказываются признаваться, что-либо говорить о нас или выдавать отца Лу, который продал им фальшивые документы.
Когда дядя Фред приходит со своим семейством на воскресный обед, мы просим Джой поиграть с его дочерьми во дворе, чтобы он мог рассказать нам о визите агента Биллингса к ним домой в Силвер-Лейк.
