Да еще разводите контрреволюционную агитацию… Вы славьте своего бога, что сохранили вам жизнь. По вашим прошлым делам — в расход вас, и весь разговор.
— На все воля божья, — понуро сказал Бодылин. — Не разживетесь вы моим золотом. Обчистили до нитки.
— Даю вам срок три дня и приказываю выдать все спрятанные ценности. Не советую упираться. С саботажниками у нас разговор короткий. Республика переживает тяжелый момент. Тут не до церемоний. Распишитесь в предупреждении. Ступайте и подумайте, что вам дороже — золото или собственная шкура.
— Все в руках божьих, — сказал Бодылин, расписавшись в бумаге, поданной Валдисом. — И жизнь, и смерть, и честь, и бесчестье…
На дорожке сада бесшумно шевелились тени узловатых веток. В просветы листьев сочилось солнце, и в домике даже в полдень стоял зеленый сумрак, будто на лесной опушке. Бодылин прошел в горницу. Перед иконами в богатых окладах теплилась лампада. Он рухнул на колени, в земном поклоне коснулся лбом домотканого половичка. Молился истово, страстно об одолении врагов, о сбережении тайны.
Вышел во двор, заглянул в летний погреб, в завозню, сарай, хлев. Не то проверял хозяйство, не то прощался с ним. Долго стоял на крыльце, думал: что же все-таки предпринять?
Когда в калитку постучали и Бодылин увидел хорошо знакомого ему человека, то решил, что господь внял его мольбам, сотворил чудо и ниспослал ему спасение.
Вместе с неожиданным гостем они вошли в дом. В кухне было прохладнее, и Бодылин заботливо усадил пришельца. Щедро выставил на стол богатейшее по тому времени угощение: бело-розовый брусок сала, пряно пахнувшие малосольные огурцы, чугунок молодой картошки, толстыми ломтями распластал золотистую, домашней выпечки, ковригу пшеничного хлеба, а в довершение всего водрузил в центре стола — нет, не самогон-первач, а опечатанный сургучом штоф, царской выделки, водки.
Гость провозгласил тост за приятное свиданьице. Бодылин, думая о своем, пригубил стопку и сказал:
— Для меня приятное вдвойне. — Замолк, собираясь с мыслями, и наконец решился: — Мы с тобой съели пуд соли. Знаем один другого вдоль и поперек. Ты не таил от меня находок, не льстился на мое добро… И от меня ты никогда не видел ни зла, ни обиды. Богом заклинаю тебя, окажи мне великую услугу… — И проворно вскочив с места, поклонился гостю по-старинному в пояс, коснувшись пальцами руки пола…
— Да ты что, Климентий Данилович! — воскликнул гость, ласково удерживая Бодылина за плечи. — Да я тебе завсегда, чем только могу…
— Не стану таиться перед тобой, — начал Бодылин, — сберег я кое-что на черный день. Сущую малость от прежних моих достатков. Да, видно, вконец прогневал я господа-вседержателя гордыней своей и по грехам моим послал он мне испытание.
— Неужто дознались? — ахнул гость.
Бодылин, проникаясь к себе все большей жалостью, рассказывал печально и выспренне, точно с амвона:
— Был сегодня я препровожден в их казенный дом, глумились надо мной слуги антихристовы. И сам их главный воевода Валдис мне приказал через три дня выдать ему все, что сберег я на скончание дней моих. А как не выдам, то он велит меня заточить в острог и казнить лютой казнью… — Бодылин умолк, обессилев, и договорил спокойнее: — Да, видно, сжалился господь над моей бедой. Послал тебя ко мне в самое вовремя. Богом прошу, возьми, что укажу тебе. И сохрани до моего спросу. А я уж как-нибудь потерплю от Валдиса. Я тебе верю, но дело-то, сам понимаешь… Клянись перед иконами, что не польстишься на добро моих детей. А коли сбережешь, я раб твой по гроб жизни.
Они вошли в горницу, гость осенял себя размашистыми крестами, повторял за Бодылиным слова клятвы.
Потом они отправились в летний погреб, покряхтывая, сдвинули кадку с солеными огурцами.
— Здесь, — хрипло сказал Бодылин.
Взметнулись ломы, с хрустом вонзились в доски пола. Глухо звякнули заступы. И вот извлечена на свет пузатая глиняная корчага. Гость расковырял ножом круг воска под крышкой, в полумраке блеснули слитки. Бодылин зажмурился, отвернулся, чуть слышно сказал:
— Забирай.
Они вышли из погреба. Бодылин, стараясь не глядеть на мешок в руках гостя, чужим голосом попросил:
— Ты для пущей убедительности крылечко еще поддень ломом. — Посмотрел на развороченные доски и сказал с угрозой: — Клятву-то не забывай. Я тебя из могилы достану. И сын мой Афанасий…
Они опять подсели к кухонному столу, молча, думая каждый о своем, выпили. Бодылин поднялся первым.
— А теперь повяжи меня… — И сдернул с гвоздя на стене ременные вожжи.
Гость проворно опутал старика сыромятным жгутом, крякнув, перевернул лицом вниз, воровато оглянулся, осенил себя мелконьким крестом. Рука скользнула в карман. Гость вытянул руку и, едва не упираясь в затылок Бодылина стволом нагана, выстрелил…
В окно горницы тянулись ветки яблони, тугие, янтарные плоды покачивались на ветру. На домотканом половике лицом вниз лежал бывший хозяин Ярульской тайги. Длинные седые волосы побурели от крови. Сверху равнодушно взирали на него лики святых…
…Зубцов перечитал утвержденное Валдисом постановление полувековой давности, задержал взгляд на словах: «Поскольку все предпринятые в течение месяца оперативно-следственные действия по розыску похищенного золота в количестве одного пуда и преступников не дали никаких результатов и, руководствуясь революционным правосознанием, постановил…»
Соломоново решение! Месяц поискали да и прекратили розыск. Странная логика у этого Валдиса. Почему он решил, что похищен именно пуд золота? Судили по размерам корчаги? Зачем понадобился трехдневный антракт после вызова Бодылина? Что мешало произвести у Бодылина обыск и конфисковать ценности? Зачем надо было отпускать Бодылина? Чтобы понаблюдать за ним и вскрыть другие тайники? Но что за наблюдение, если кто-то мог беспрепятственно проникнуть к Бодылину, выманить ценности, убить хозяина и скрыться. И какая поразительная синхронность: предупреждение Валдисом Бодылина и сразу…
Что за всем этим? Ослепленность собственной версией? Профессиональный брак? Нежелание и неумение вести трудный поиск? Или для Валдиса так же, как для Овсянникова, все определялось тем, что убит классово чуждый элемент, эксплуататор? Но ведь речь шла не просто о розыске убийцы, который свел счеты со своим благодетелем или врагом. Исчезло Бодылинское золото. По подсчетам самого Валдиса, не менее пуда.
Пуд золота в Советской России двадцать первого года…
Газеты Европы и Америки ликуют: в России неурожай. Профессиональные прорицатели с университетских кафедр и парламентских трибун отсчитывают последние недели Советской власти: большевики не смогут справиться с положением, голод и сыпнотифозная вошь довершат то, в чем оказались бессильны английские дредноуты, французские танки, полки Колчака, казачьи дивизии Мамонтова…
В России на искореженных рельсах ржавеют остывшие паровозы, в заводских цехах только ветер нарушает тишину запустения. И самое распространенное слово «Помгол» — Чрезвычайная комиссия помощи голодающим В этом слове все: мера бедствия и безмерная надежда. Советское правительство конфискует церковную утварь, чтобы накормить голодных детей, а вся «свободная пресса» надсажается воплями о каннибализме большевиков. Фритьоф Нансен среди ледяного безмолвия обывателей объезжает страну за страной, взывает к долгу и совести европейцев спасти голодающую Россию.
Пуд золота — это хлеб, топливо, медикаменты, мыло. Это спасение тысяч людей от неминуемой смерти…
Валдис знал все это и все же через месяц прекратил розыск похищенных сокровищ. Неужели поимка преступника не входила в намерения Валдиса и неизвестный, которому Бодылин выдал золото, был вхож не
