Страхи кроются внутри нас самих. Стараюсь отвести их от себя методом дыхания.
Кажется, телам не будет конца. Но, стискивая челюсти, с безумным упорством я продвигаюсь дальше. И, вскоре, миную их страшный плен.
Камень под ногами сменяется мягкой землей. Пытаюсь отдышаться, согнувшись пополам. Время утекает горными ручьями, вливаясь ледяной правдой в мое нутро.
Слишком долго.
Отхаркиваю никотиновую слизь. Обтираю рукавом вспотевшее лицо. Грудь вибрирует жарким сердцем.
Где-то впереди хлопает дверь. Словно кто-то специально, с силой ударяет ею о косяк, поторапливая меня. Давая подсказку верного пути.
Вовлекаясь в жуткие салки, поддаюсь игре. Бегу.
Туннель заканчивается деревянной лестницей в пару-тройку перекладин, и дощатой дверью сверху, сквозь щели в которой пробивается тусклый свет. Оглядываюсь назад. Пути отступления затянуты черной ширмой.
Вчера утром, когда все мы были в доме, убийца стоял под лестницей и наблюдал. Бродил по подземелью, и вновь возвращался к нам. На расстояние вытянутой руки. И если бы я не был столь надменен, то придал бы значение скрипу ступеней. Увидел бы, в узких щелях между ними, его белые глаза.
Взбираюсь по лестнице, и понимаю, что место, в которое убийца заманил меня, полыхает огнем. Выбираюсь из подпола в раскалившуюся атмосферу.
Это дом. Соседний дом через дорогу. Вижу в окне Лерину «Тойоту». Справа от меня, сопровождаемые хлопком, разбегаются по стене ярко-рыжие огненные волны. Вонь бензина пленкой обволакивает рот. Слева лопается стеклянный кувшин, расплескивая по полу закипевшую воду. Голубой, едкий дым, заполняет комнату, выталкивая меня к окну. Бью по стеклу ногой, и оно с глухим звоном рушится на крупные, острые куски. Дышу.
Огонь расползается по деревянному строению, как тысяча неизвестных науке пауков.
Перешагиваю через занявшийся половичок, и вступаю в сумрак соседней комнаты. Делаю несколько шагов вглубь. И вдруг, застываю на месте. Чувствую его за своей спиной.
— Тварь!..
Пытаюсь развернуться. Что-то тяжелое обрушивается мне на голову и взрывается брызгами осколков. Падаю на пол. Мерцающий дождь накрывает меня с головой, стучит по деревянному полу, искрится. Темная боль внутри черепа заливает глаза. Теряю сознание. Всего на миг. И когда прихожу в себя, черные измазанные грязью сапоги, стоят перед лицом. Сильные руки переворачивают меня на спину, и я вижу.
Его лицо. Но не могу поверить…
Веки закрываются.
Я соскальзываю в забытье, будто кусок злого мяса, вытолкнутый с пирса в темные воды…
…открываю глаза.
Лера сидит у стены, раскинув ноги. Это она, узнаю по одежде. Черная юбка, куртка…Лица нет. Красная тень.
Стараюсь подняться. С удивлением обнаруживаю, что пистолет снова зажат в руке.
Дом полыхает, как факел. Огонь подступает к комнате, щелкая зубами. Дрожит в дверном проеме ярким стягом, преграждающим путь.
— Лера?! — я все еще надеюсь, что она жива.
Опираюсь на руки, встаю с пола. Иду к ней. Сквозь помутневшую от дыма комнату. Сквозь закипающее пространство. Наплевав на заплетающиеся ноги. Забыв о пробитом затылке…
Падаю возле нее на колени.
Дышит. Держится окровавленной рукой за шею. Между пальцами стекает бордовая кровь.
Не видит меня.
— Лера?
Нежно касаюсь плеча. Трясу.
— Слышишь меня, девочка моя? Слышишь?..
Поднимает тяжелые веки. Кажется, приходит в сознание.
Вся в крови!
— Ан… — Узнает. Силится сказать мое имя. Сипит, не в силах совладать с разорванным горлом. — Ан…
Не может. И из глаз ее, от этого, горькими бриллиантами, ползут слезы.
— Тсс…тихо. Не говори, девочка. Ты сильная… Дай я посмотрю, что там…
Отнимаю ее руку от раны. Она не желает, чтобы я видел, но силы не равны, и спустя всего секунду, передо мной раскрывается страшная правда.
Из округлого пулевого отверстия плещет темная кровь.
Обойма выскальзывает из пистолета и падает на пол. Смотрю на нее, от злости стискивая зубы. Один патрон. Господи!..
Лера дрожит. Пытается что-то сказать. Слышу только кровь, бурлящую в горле. В слепых попытках она нащупывает мою руку и сжимает. Крепко-крепко.
— Не… не…
Красный кашель.
— Я не отпущу, Лера.
В комнату, с грохотом врывается пламя.
— Я не отпущу…
Закрывает глаза. Успокаивается.
К какой любви готово мое сердце?
И пока я думаю над этим, она отпускает мою ладонь. Оставляет свою жизнь полыхающему дому.
— Прости… Я так виноват…
Из-под опущенных век ее продолжают течь слезы. В них отражается огонь.
Поднимаюсь с колен, разворачиваясь к голодной стихии, рвущейся мне навстречу. Тело закипает от безумного жара, но я не двигаюсь с места.
— Я оставляю ее тебе.
Оранжевые языки извиваются, облизывая стены. Они готовы к дарам.
Мы в самом сердце тьмы.
— Прощай, Лера.
Стена справа занимается все сильней, прогорая до черноты. Поднимаю с пола обойму. Вставляю в рукоять и передергиваю затвор.
Эта горечь не будет иметь конца.
Гарь забивает легкие.
Стреляю в стену, выбивая из нее красные угли. Ставлю плечо и, что есть мочи, с разбега врезаюсь в горящий сруб. Проламываюсь сквозь преграду, обрушивая на себя горящие обломки. Пламя бьет в лицо, опаляет кожу. Горячие искры брызжут за шиворот, грызут спину, въедаются в пальто. Вываливаюсь на улицу, в мокрую грязь, и тут же, за спиной, с диким грохотом обваливается крыша, взметая в ночное небо тучу огненных насекомых.
Яркие нити оплетают дом, превращая его в один полыхающий клубок.
Поднимаюсь на ноги.
«Антон…» — она говорит со мной.
«Да?»
«Я люблю тебя, Антон»
В глазах моих отражается свет. Он сползает по лицу, повисает на подбородке, падает на грудь.
Я вижу ее внутри себя. И протягиваю дрожащую руку, не в силах удержаться.
«Не отпускай меня, Антон…»
«Я не отпущу»
— Я никогда не отпущу…
