С острых краев стола капает кровь.
Переступаю порог, стараясь держаться стены. Комната не открывается мне. Прячется за переполненными стеллажами. Вижу только ржавую раковину в дальнем углу и кучу черных мешков под нею. Из крана, извивающимся ручейком, бежит вода.
Никого из живых.
Задеваю плечом висящую на стене болгарку. Скрипит. Раскачивается на шнуре. Замечаю, что вилка подключена к сети.
У анатомического стола, на подставке, лежат кривые реберные ножницы. Измазанные кровью. На лезвиях — куски сырой плоти.
Подхожу ближе.
На столе что-то есть. Наклоняюсь, пытаясь разглядеть.
Коробка компьютерного диска. И несколько букв, выведенных на крышке.
М… Д…Е…ИК.
Отшатываюсь к стене, спиной ударяясь о кафель.
Господи!
Рука ныряет под пальто, но вместо пистолета хватает пустоту. Оружие осталось у стаи.
В испуге гляжу по сторонам.
Эта тварь здесь! Не знаю как, и не знаю зачем, но убийца снова пришел в то же место, что и я. Как будто знал. Словно следил за мной.
Тянусь к диску. Пальцы погружаются в свернувшуюся вязкость. Достаю. Обтираю об рукав…И, в это время, замечаю в стеллаже единственный просвет. Щель, за которой кто-то стоит.
Не спуская глаз с белой фигуры, снимаю со стены болгарку. Прорезиненная рукоять вливается в ладонь. Длинный провод кольцами сползает на пол.
Теперь мой черёд играть не по правилам.
Бесшумно прижимаюсь к полкам. Шнур пилы повисает в воздухе. Его длины как раз хватит, чтобы обогнуть угол стеллажа. И нанести удар.
Когда-то давно, мы верили, что мир можно изменить иначе. Что темнота, это удел убийц.
Теперь все те думы кажутся сном.
Кладу палец на красную кнопку.
И выхожу из укрытия.
Взвизгивает резочный круг. Но тут же утихает.
Манекен в белом халате улыбается мне пластмассовыми зубами. Тянет руку для приветствия. Голубые глаза, подведенные тушью, глядят в стену.
— Чтоб тебя…
Кладу пилу на полку стеллажа.
За тонкой спиной манекена, прячется заваленный бумагами стол. Он жмется к стене — деревянный изгой в мире стальных подонков. Его кривые ножки, под тяжестью взваленной ноши, грозятся разъехаться в стороны, разметав по полу листы, с именами ушедших. Белые прямоугольники, испещренные морщинами строк.
На столе горит лампа.
Щелкаю выключателем.
Сквозь вонь химикатов пробивается запах человеческого пота. Среди мертвых ароматов спутать его с чем-то не представляется возможным.
Здесь кто-то был. Еще совсем недавно.
Работал — засаленный табурет отодвинут к стене. Писал — ручка, с обгрызенным колпачком, лежит у одной из бумажных кип.
Откуда столько смертей?
Просматриваю несколько отчетов о вскрытии. Каждый, похож на предыдущий, словно близнец, испачканный родовой слизью. И только имена не имеют сходства. Черные буквы, наполняющие смерть жутким многообразием.
Заглядываю под стол. В пластиковом ведре — окровавленные комки резиновых перчаток и то, что я искал. Смятый листок бумаги. Рассказ о том, что привело молодую девушку на разделочный стол.
Выуживаю его двумя пальцами.
Бережно разглаживаю ладонью, смазывая чернила. Читаю.
Худые, уродливые слова, сливаются в колючую проволоку, терзающую глазные нервы.
Ее тело вскрывали. Поле внутреннего исследования, заполненное до краев, пестрит научными терминами.
Вспоминаю пыточный столб, почерневший от крови. Жуткие, ржавые крюки, вбитые в него сильной рукой. Убогую клетку, изготовленную в спешке. Страшную цепь.
Ее лицо. Там, у раскрошившегося от времени плинтуса. Темная яма рта, под бледными скулами. И зеленые глаза, с красными трещинами лопнувших капилляров.
Там, где она искала любовь, жила только смерть.
В обстоятельствах дела, в самом верху листка, предположение о том, что жертва пыталась сбежать. Объяснение тому, почему убийца применил к ней такую физическую силу. Ее смерть не доставила ему удовольствия. Она была быстрой.
— Так значит, ты могла спастись…
Почему я не подумал об этом сам, после того, как побывал в подвале?! Почему не смог понять? Поднимаясь по ступеням, убийца уже не жаждал смерти так, как внизу. И только когда гнался за Оксаной, пытаясь остановить, хватая пальцами ее тощие предплечья, только тогда… В нем пробудился настоящий зверь. И он выпустил его на волю.
Пробегаю глазами по описаниям ран.
Вижу, как он бьет ее. А кровь, искрящимся бисером разлетается в стороны. Слышу, как она кричит, пытаясь защититься. Как ломаются и отходят от мяса ногти. Как ударяется о пол ее затылок. И как волочится по доскам тяжелая цепь.
Боже…
Она лежала без сознания, у стены, а он в это время ломал ей колени. И понимал, что не сумеет остановиться.
И, какой бы быстрой ни была смерть, он успел наполнить ее болью.
«Потеря крови, вызванная травматическим шоком»
Перечитываю диагноз несколько раз.
Умерла от боли.
Кладу отчет на крышку стола.
Почему они так доверяли ему? Почему шли за ним?
Перед глазами плывут образы грязного рва, заполненного чавкающим месивом. Сколько тел похоронило под собой обрушившееся подземелье? Вижу бледные пальцы, с налипшей грязью. Черноту, забившуюся под синие ногти.
Их было много. Слишком много для простой случайности. Следуя за ним, девушки не должны были видеть его лица.
Вспоминаю тела, болтающиеся на крюках. Блеск обнаженной плоти…
За стеллажом что-то щелкает и падает на пол. Резко оборачиваюсь и вижу, что шнур болгарки больше не провисает в воздухе. Лежит кривой линией на кафеле.
Замираю. Слышу, как шелестят полиэтиленовые занавески. Кто-то проходит сквозь них, удаляясь в коридор. Улавливаю еле различимые шаги босых ног.
Рассматриваю прозектуру через щель, старясь унять испуганное сердце. Но вижу только анатомический стол, залитый кровью.
Во что верил я, борясь с собственными демонами? В справедливость закона? В свет, разгоняющий тьму? В людей, в чудовищ? Та девочка, что умерла под колесами моей машины, во что верила она? И почему в этой темноте, я до сих пор не увидел проблеска ее широких глаз?
Осторожно выхожу из-за стеллажа, держась холодной стены. Замечаю огрызок провода, торчащий из
