Гудрид нарочно переводила разговор на обыденные темы и за обедом, и в лодке, когда они плыли назад в Братталид. Но едва они оказались посередине фьорда, Карлсефни отложил весла и высказался без обиняков:
– Значит, ты помнишь меня с тех пор, как мы увидели друг друга на альтинге? Или, во всяком случае, мой зеленый плащ…
– Да, Орм, мой приемный отец, рассказал мне, кто ты.
– А я спрашивал о тебе у моего дяди Снорри.
– Но он никогда не говорил мне о том, что ты спрашивал обо мне, – Гудрид обрадовалась, что в этот раз за веслами сидела не она. Сейчас ей казалось, что она не смогла бы шевельнуть пальцем.
– Я спросил у него, кому принадлежит красивая белая кобылка!
– О, да, Снефрид. Она действительно была великолепна.
– Еще бы, и на нее можно было положиться. Потому что в тот вечер я сказал ей, чтобы она помогла мне встретить свою хозяйку. Конечно, это случилось не сразу, но теперь мы сидим здесь вместе!
Они почти уже приблизились к берегу: люди из Братталида собирали у воды мидий и могли услышать их разговор.
– Очень любезно с твоей стороны, Торфинн сын Торда, что ты довез меня до Бревенного Мыса и обратно, – учтиво произнесла Гудрид.
Он быстро обернулся через плечо и ответил столь же вежливо:
– Не стоит благодарности, Гудрид дочь Торбьёрна. Я весьма доволен своей новой парусиной.
В последующие дни Гудрид была так наполнена присутствием Карлсефни, что всякий раз, когда она обносила домочадцев едой за столом, руки у нее начинали дрожать, едва она приближалась к его месту. Когда она ложилась спать, мысли ее текли к постели, которую Карлсефни делил вместе Лейвом. Теперь она понимала, как это бывает и как томление заставляет многих высокородных женщин нарушать обычаи и вести себя безрассудно. И она понимала теперь предсмертные слова отца. Но ощущал ли сам Карлсефни такую же тоску по ней, как ее отец – по Халльвейг?
По гренландским меркам Гудрид жила зажиточно и принадлежала к знатному роду, но Карлсефни был одним из самых богатых и могущественных людей во всей Исландии. У Гудрид не было никаких оснований надеяться, что он захочет всерьез посвататься к ней. Сможет ли она противиться ему, если он предложит ей быть его наложницей на то время, пока он находится в Гренландии?
Гудрид без сна ворочалась в постели и утром вставала еще более усталой, чем ложилась вечером.
Однажды, когда на дворе стояла хорошая погода, Гудрид решила сесть у дома прясть и направилась в кладовую за нечесаной шерстью. Она взяла такую большую охапку, что ничего не видела перед собой из-за шерсти. По дороге к дому она наткнулась на какого-то человека. Тот решительно потянул к себе ее охапку, и она увидела прямо перед собой бледное лицо Карлсефни. Глубоко посаженные, синие глаза смотрели неожиданно мрачно, и Гудрид почувствовала, что ноги ее подкосились.
– Я… я думала, что ты со своими людьми отправился ловить рыбу сегодня утром! – пролепетала она.
– Я – нет. У меня есть здесь дела. Почему ты не пошлешь в кладовую служанку и несешь такую груду шерсти сама?
– Здесь в Гренландии мы заставляем слуг делать только самое необходимое, и потом, у них и без того много хлопот… Я вовсе не думала, что наткнусь на тебя… – она смотрела в сторону.
– Вот как? А я искал встречи именно с тобой… Мне нужно поговорить с тобой кое о чем.
Он молча положил охапку шерсти на холмик под большим деревом, где, по поверью, жил дух этой земли, и потянул Гудрид за собой. Показав в сторону Бревенного Мыса, он сказал:
– Там лежит твой двор, Гудрид. Хозяйство у тебя хорошее и прочное. Торстейн Черный говорит, что двор твой на Песчаном Мысе еще лучше. Я не знаю, сколько заплатил тебе Лейв за корабль, но в любом случае ты имеешь богатое приданое, и я хотел бы знать, не помолвлена ли ты с кем-нибудь. Лейв рассказал мне немногое: он считает лишь, что ты сможешь жить в Братталиде до тех пор, пока Торкель не возьмет себе жену в дом.
Гудрид твердо произнесла:
– Могу сказать только, что никто ко мне не сватался. У меня действительно есть два двора и сумма, уплаченная мне за корабль отца. Но скорее всего, я не смогу больше рожать детей.
– Ты хочешь навсегда остаться в Гренландии?
Она беспомощно подняла на него глаза, чувствуя себя беззащитной перед ним, и это придало ей силы.
– Я не задумывалась над этим… Сейчас я живу здесь. Иногда мне кажется, что я жила здесь всю жизнь, а иногда – что я лишь жду, когда же начнется подлинная жизнь. Когда я была женой Торстейна, я верила, что живу по-настоящему, но это было похоже на зерно, которое проросло слишком рано и замерзло…
Никогда раньше она не высказывала свои мысли вслух. Теперь она словно освобождалась от тяжкого бремени.
Карлсефни наклонился над кручей, взглянув на фьорд. Внезапно он схватил Гудрид за руку.
– Выходи за меня замуж, Гудрид. Судьба хотела, чтобы мы встретились вновь. Не будем же понапрасну терять время!
Он прижал ее к себе, так что голова ее легла ему на грудь. Гудрид втянула в себя запах моря и шерсти и услышала, как гулко бьется его сердце. Она тихо и нежно ответила ему:
– Я с радостью пойду за тебя, Карлсефни! Не годится противиться своей судьбе. И потом, мне так хочется полюбоваться твоим красивым парусом, который я доделаю!
