— Фу ты, завёлся, — сказал с досадой Женька, возвращаясь к рукописи, но не удержался и вновь гоготнул оскорбительно: — Капрал, что у тебя в сумке-то было?
— Детали системы наведения сверхсекретной носимой тактической ракеты 'Коточик-1', — парировал я. — Для передачи ирано-пакистанскому резиденту Асхату Батырову. Знаешь такого?
Матрос, понимающе оттопырив нижнюю губу и наморщив лоб, кивнул дважды. Резидента Батырова он знал. Ещё бы: Асхат был нашим общим другом с младых ногтей. Именно он выступал по обыкновению арбитром, когда мы с Матросом в очередной раз лупили друг друга, не сойдясь во взглядах на жизнь. Именно его попросила Светланка сообщить мне, что карты мои не играют, ибо избранник её сердца — Женька. Ныне Асхат, «золотой» выпускник сельхозакадемии, строгий отец целой своры сорванцов, крестьянствует где-то в потрясающей башкирской глуши. Мы не виделись уж лет пять.
А многофункциональный ранцевый ракетный комплекс «Коточик-1», компактный, мощный, предназначенный для поражения бронетехники, укреплённых огневых точек и боевых вертолетов, пытался некогда запустить в производство Петуховский 'станкоинструментальный' завод. Почти уже запустил, но тут настали новые времена и… Выпуск конверсионных мирных трубогибов по чертежам девятьсот лохматого года успешно заменил собою тиражирование сверхсовременных средств поражения.
Чертовски этично. Чертовски гуманно.
Мечи — на орала.
Женька, видимо, тоже вспомнивший многодетного землероба и недоделанную ракету, смотрел на меня долгим задумчивым взглядом, а я смотрел на него. Женька усмехнулся, погрозил мне толстеньким своим пальчиком, плеснул в стаканы «смородиновки», мы молча звякнули кромками и пригубили. Я вторично развернул журнал.
На этот раз молчание в избе-читальне сохранялось значительно дольше. Наконец Женька одолел «Фуэте», хмыкнул и одним глотком допил остававшееся в стакане вино.
— Кто автор? — спросил он деловито. — Этот мальчишка, Констант
— Автор анонимен, но я тоже думаю, что он, — согласился я. — Все факты говорят за то. А что? Тебе повезло наткнуться на ранее неизвестные свидетельские показания? Выходит, позапрошлым летом кровавая бойня в Серебряном действительно была, слухи не врали? Да? Да? Отвечай, Матроскин, не мнись, — навалился я на него.
Матрос неопределенно дёрнул головой, в раздумье пожевал губами и предложил:
— Давай-ка, брат Капрал, мы с тобой ещё выпьем. Как-то мне, знаешь, нехорошо стало. Осадок от повести твоей какой-то неприятный. — Он взялся за бутыль и взглянул на меня в упор, необыкновенно серьёзный. Похоже, расстроенный вдобавок. И сказал: — Была бойня, мать её так. Была…
Мы выпили. По полному стакану, не отрываясь и не закусывая. Собственно, закусывать было уже нечем. Разве конфетами? Сладкое — очень сладким. Бр-р… Матрос тут же разлил ещё, но я пока решил воздержаться. «Смородиновка» Матроса — коварная штука. Пьётся словно сок, «градусы» при том практически не чувствуются, но очень скоро оказываешься не на шутку пьяным. Впрочем, выветривается хмель столь же быстро. Так вот, я воздержался, а Матрос нет.
— Это в июне было, — начал рассказывать Женька, кушая конфетку и тряся большой головой — ударная порция сладости и алкоголя стала ему таки поперёк горла. — Мы уже спать легли, а тут телефон. Коля-однорукий звонит. Он у меня вроде внештатного ответственного по Серебряному. Надежнейший человек. Советская войсковая разведка за плечами — это, брат, понимать надо! 'Приезжай, — кричит, — махом. Тут, блин, хрен поймёшь, что такое случилось. Стрельба, едри её… Солдатики мёртвые вповалку. Жуть!' Я на «козла» — и туда. Приезжаю. Возле школы старухи топчутся — куда без них? «Уазик» с военными номерами стоит. Пустой. Коля ко мне. Так, мол, и так. Сам ничего не видал, не слыхал — в деревне его не было, когда всё произошло. Приехали, вроде, солдаты, все в масках, с оружием. Машину бросили, даже не заглушили, и в школу бегом. А там отдыхающие жили, брат с сестрой. Тут же стрельба поднялась да почти сразу смолкла. С полчаса никто не выходил, потом из двора «Москвичок» отдыхающих выкатил и уехал, не торопясь. И всё. Подробностей никаких, даже время происшествия точно установить невозможно. Видела-то одна Маня Зотеева, а с неё какой спрос — дурочка, она дурочка и есть.
Коля внутрь только глянул, трупы увидел — и сразу мне звонить.
У Коли 'летучая мышь' была, у меня фонарик. Вошли. Ну, всё почти как в твоей писанине. Четыре тела. У двоих шпигри из голов торчат, вовсе и не вынутые, как написано. Ещё один весь изрезанный, в луже крови скорчился. А тот, что у двери, жив оказался, хоть и поломан весь. Мешок с костями, да и только. Кстати, был он почему-то полураздет. В ссадинах весь, в синяках — страшное дело. На ремне у него аптечка обнаружилась. Я ему «промедола» вкатил, он и очнулся. И пошёл языком болтать, под кайфом-то. Тут, Капрал, я тебе открываю его слова, которые ни за что бы не сказал, если бы у тебя писульки этой не было. И если бы я тебе как себе не доверял. Так что цени да помалкивай. Он был капитан безопасности. Отдел его приверженцами оккультизма занимался, сектами разными — религиозными и не очень. Честолюбия у него было выше крыши, чувствовал он себя только начальником отдела, никак не меньше. А чтобы осуществить мечты, надо ему было шефа столкнуть. Ну, он и нарыл «компры». Да какой! Шеф бессовестно, а главное, противу всех писаных и неписаных правил, трахался с разрабатываемой подопечной, несовершеннолетней сатанисткой. С Екатериной Возницкой. Ага?! Чуешь, Капрал, повесть-то на документальную тянет! Н-да… Наш капитан, понятно, возрадовался, но решил дело довести не просто до должностной смерти шефа, но и одновременного своего триумфа вдобавок. Чтобы уж наверняка начальником стать. Сведения продолжали поступать. Среди них такое: эротичная сатанистка с брательничком-студиозусом решили сотворить настоящую 'чёрную мессу', для чего отправились к нам, в Серебряное. Вот она, удача, понял капитан. У него же в здешних местах свой информатор состоял на пайке! Для чего, кто именно, я спросить не сумел тогда: «ширнутый» капитан плёл и плёл без остановки. А теперь уж и подавно спрашивать некого.
Капитан взял группу надёжных бойцов, оформил командировку по выдуманному поводу и обосновался в Сарацине, ожидая сигнала от стукача. Решил брать злодеев с поличным. Тогда, дескать, «запоют» настолько чистосердечно и многословно, что шефу капитанскому останется только из окошка вниз башкой перекинуться. Сигнал поступил, воодушевлённые инквизиторы прыгнули в транспорт и отбыли навстречу страшной гибели… Только я приготовился непосредственно детали происшествия слушать, а капитанишка возьми, да и брякнись обратно в обморок. Предварительно, правда, сунул свою «трубу» и продиктовал номер. Что делать? Чую, жареным воняет и даже палёным. И уж не от моей ли задницы? Ну, позвонил. На другом конце волны суть уловили вмиг, командуют мне: ничего не трогать, никого не подпускать, свидетелей держать при себе. С руководством своим, спрашивают, ещё не связывался? Не успел?… Прекрасно! И не стоит, они сами это сделают… Уже делают… Ага, вот оно, руководство моё, на проводе!… Так они и знали: велит оно мне сидеть тихонько, как таракашку. А если я сдуру вздумаю самодеятельность устраивать, грозит мне пасть смертью храбрых. Нет, не начальство грозит — судьба. Рок. То, что превыше меня, превыше начальства моего, но, понятно, не ГБ.
Прикинь, Капрал, проходит меньше часа, летит вертолётина. Садится. Оттуда спецназ в противогазах, парочка умников очкастых с какими-то приборами… и мой непосредственный командир. Испуганны-ый — как кролик перед лисой. Старухи к тому времени по домам разбежались. А нам с Колей-одноруким гэбэшники такое промывание мозгов устроили, что только держись! Ничего не было. Ничегошеньки! Кино снимали, во как! Так и следует запомнить. Так и следует всем любопытным говорить. Про нежелательность самодеятельности и реальную возможность окончить жизнь смертью храбрых ещё раз напомнили. Мёртвых и раненого забрали, улетели. А фюрера моего на земле оставили. Чтобы, значит, 'господин подполковник политику партии на текущем этапе подоходчивее вам растолковал'. Ох, и потел он! Ох, и трясся! Молчите, говорит, ради Христа, мужики. Они же, говорит, ни хера не шутят. Как есть, угрохают. И вас, и меня. Несчастный случай, или там ещё что…
Я его трусливые слова в голову стараюсь не брать, но чую, паника и мне передаваться начинает. В брюхе холодно стало, аж п
Ну, Коля-однорукий характером покрепче нас обоих оказался. Тёртый, жизнью битый, всякое
