Зверь с той стороны

вы что, материал по ним готовите?

— Вот-вот, — сходу согласился Тараканов, — материал. Потенциально, «бомбу» с высоким тротиловым эквивалентом. Есть мнение, будто некие могущественные силы взялись объединять жидкие до тех пор ряды сатанистов нашей губернии, создавая из них жизнеспособную организацию со всеми вытекающими… Вербуют новобранцев, создают повсеместно партийные ячейки — «шрастры», обзаводятся «мозгами» и «кулаками». Денег не жалеют. Охранные предприятия, список которых вы держите в руках, с высокой долей вероятности и являются такими «кулаками». Детективное агентство из списка — 'глаза и уши'. Частная биржа труда — пункт вербовки рекрутов, так же, как и лже-церковь. Ваша задача, если возьметесь, такова: не влезая в собственное расследование и не проявляя излишнего любопытства, потереться вблизи, присмотреться и сделать резюме — то это или нет.

— Игорь Игоревич, а это точно наше с вами дело? — вкрадчиво спросил я. — Быть может, лучше передать материалы куда следует, пускай там с ними разбираются? Как бы не получилось оказаться между молотом и наковальней.

— Боитесь? — произнёс он как будто даже с облегчением. — Если так, откажитесь. Осуждать не буду.

— Не столько боюсь, сколько проявляю разумную осторожность. Вот начну я там работать, пообживусь, глядь — а вокруг уж ОМОН с автоматами. Бьют меня прикладами по чему попало, а ногами так вовсе в промежность метят. И попадают, разумеется, поскольку тренированы попадать… Очень мне не хочется в промежность сапогом получить.

— Так вот вы о чём беспокоитесь, — сказал с некоторым облегчением Игорь Игоревич. — ОМОН, Филипп, — это пустое, его нужно опасаться в последнюю очередь. ОМОН без приказа от власти предержащей никого по чему попало, а уж тем паче по… хм, гениталиям бить не станет, верно? А приказа, будьте уверены, не поступит. В том-то вся соль, Филипп, в том-то и перец, что власти оказывают новоявленным слугам бесовым какое-то подозрительное участие. Теплоту оказывают. Выделяют помещения из губернских фондов на немыслимо льготных условиях. Оргтехникой пособляют, кредитами, связью. Типографию неплохую в одном из райцентров за бесценок продали. Всего не перечислишь. Эта в высшей степени странная любовная связь длится вот уж в течение почитай, полугода. Подарки преподносятся тишком, без помпы, но кое-какая утечка информации случилась. Крошечная, ничтожная, почти никакая. Жиденький такой информационный ручеек. Струйка, почти сразу пересохшая. А вернее — надёжно затоптанная. Но всё-таки успела просочиться эта струйка по нужному адресу. Что скрыто за этим… хм, 'почтовым ящиком', вам, Филипп, знать ни к чему. Не обижайтесь. Замечу лишь, что он имеет богатую важными для державы событиями многовековую историю. А также непосредственное, хоть и не афишируемое отношение к… хм… — Он замялся и принялся с громким шуршанием елозить задом по креслу, а карандашиком постукивать по столу. Такую привычку замечал я за ним и раньше. Видимо, движения эти каким-то образом помогают ему сконцентрироваться. Подобрать подходящую, достаточно обтекаемую формулировку. Наконец он успокоился и медленно выдавил, с сомнением вслушиваясь в произносимые слова: — …К известной негосударственной организации. Объединяющей официальных носителей той самой православной парадигмы, которая вам, дорогой Филипп, столь близка. — Сказанное ему не понравилось, он поморщился и добавил: — Отмечу в скобках, один лишь раз, хоть и не стоило бы вообще. А вздумаете уточнять да переспрашивать — отопрусь от сказанного. — Он прекратил мучить карандаш, пристроил его аккуратно в стаканчик и поднял на меня глаза. — В такой вот… хм, перспективе. Решайте, Филипп. Больше я вам ничего не скажу.

'Ничего себе! — подумал я с восторгом, чуточку обмирая от обилия постигнутых стр-р-рашных тайн, наполняющих, оказывается, закулисье и изнанку привычной жизни. — Ай да Тараканов, ай да редактор беззубого развлекательного журнальчика! Какие у него, однако, связи! Не зря, видно, развесил он на стенах портреты церковных иерархов. Любопытно, что он имел в виду под 'почтовым ящиком', связанным с официальными носителями православной парадигмы? Этакий 'Отдел особых операций' при Священном Синоде? Ого!'

Мне тут же представился потаённый монастырь в пещере, где терпеливо ждут своего часа бородатые боевые иноки со скорострельными распятиями, вот такими кулачищами и знанием древнерусских боевых единоборств. А так же очаровательные монашенки с серебряной шпилькой-стилетом в пышных волосах и шёлковой удавкой на запястье. Мне представились особые операции по всему свету, горящие под лучами солнца гробы с издыхающими в страшных муках вурдалаками и тщательно срежиссированные самоубийства особо опасных еретиков. Мне представились остроумные комбинации по изъятиям христианских святынь из запасников контрабандистов, грабителей храмов, толстосумов-коллекционеров и следующие за изъятиями утопления кощунников в нужниках и унитазах. Мне представилось, как крупнейший церковный сан лично благодарит меня за службу, награждает чудотворным кипарисовым нательным крестом, отпускает все грехи ныне и присно и во веки веков, аминь, а затем самая прекрасная из «особых» монашенок, поразительно похожая на Милочку, одаривает своей неземной любовью. Мне представилось…

— Ну, так как? — крайне несвоевременно вторгся в поток увлекательных фантазий Игорь Игоревич.

— Не отказываюсь, — сказал я поспешно. — Рукопись, полагаю, по тому же ведомству проходит? — Я был невиннее ягненка, но лукавей матёрого лиса.

Тараканов на подначку, однако ж, не купился.

— По какому ведомству? — воздел он удивлённо брови, показывая, что обещание отпираться от связи с секретным отделом Русской православной церкви (или всё-таки Ватикана?) держит крепко. — Не понимаю, о чем вы. Ведомства какие-то выдумали. Рукопись поступила в журнал обычным порядком. Автор анонимен, обратный адрес — главпочтамт, предъявителю паспорта такого-то, до востребования. Меня в ней заинтересовали некоторые любопытные подробности. Которые, скорей всего, и вас не оставят равнодушным. Почитайте, поразмыслите. Вот вам аванс. — Он протянул мне раздувшийся от содержимого почтовый конверт с изображением Рублевской 'Троицы'. — Расписываться нигде не нужно. Возьмите на всякий случай и это.

В его руках возникла элегантная жёлтая подмышечная кобура из свиной кожи с небольшим пистолетом внутри. Судя по значку на рукоятке, то была 'беретта'.

— Берите-берите, — подбодрил он меня. — Пистолет «чистый», мой собственный. Так, что еще?… Патроны, дополнительная обойма, бумага из оружейного магазина. Инструкция, — он развёл руками, — увы, на итальянском. Ну, да вы и так разберётесь. Разрешения на ношение, к сожалению, пока предоставить не могу. Постарайтесь не отсвечивать.

— Мне не нужно, — сказал я убеждённо, неимоверным усилием воли отводя предательский взгляд, жадно ласкающий изумительные формы смертоносной вещицы. — У меня газовик есть, и довольно. Мы люди мирные.

— Газовик — баловство. — В голосе Тараканова звякнул металл. — Послушайте доброго совета, Филипп, не брыкайтесь, — заметно более мягко продолжал он. — Разрешение оформите самостоятельно. Помнится, у вас имеется знакомый околоточный пристав в отеческом селе и знакомый психиатр здесь? Кажется, ничего сверх того для получения разрешения и не требуется?

— У вас превосходная память, — похвалил я его, пытаясь вспомнить, когда это рассказывал Большому Дядьке о знакомстве с обворожительной Юлечкой Штерн. И не наплёл ли при том лишнего, интимного, для широкой известности не предназначенного?

— Замечательно. Значит, проблем не возникнет. Съездите к родным осинам…

— К ёлкам, — скрупулёзно поправил я.

— Ну да, разумеется, к ёлкам! Так вот, съездите, проветритесь. Зарегистрируете пистолет. Почитаете рукопись. Уверен, там, среди ёлок, она будет восприниматься особенно ярко. Сами увидите! Вернувшись, пойдете по адресам. Повторяю: вернувшись, Филипп, и не ранее. Больше не смею вас задерживать.

Поняв, что меня тактично выпроваживают, я смахнул оружие и деньги в спортивную сумку, поверх тяжелоатлетического пояса, пропотевшей на тренировке одежды и обуви, и откланялся.

Проходя мимо Милочки, я был остановлен лёгким, но властным жестом изящных наманикюренных пальчиков.

— Филипп, насчёт подснежников… Ты меня в самом деле не разыгрываешь?

Сердце сладко дрогнуло: 'Неужели?!'