сплетения
Мне тотчас представилось, что брюшная полость, тазовая область, ноги у страдальца растворены до состояния киселя, в котором извиваются, мало-помалу дотаивая, остатки кишок и внутренних органов, а также плавают сильные, неторопливые, короткие и толстые рыбы. Разумеется, это была форменная чушь. Если бы у толстяка не было ног и прочего, он ухнул бы в мешок по самую шею: сверху его ничего не поддерживало, руки свисали вдоль тела, притянутые к нему всё теми же резиновыми ремнями. Скорей всего, он сидел на коленях или в позе лотоса. А может, на подставочке. Умом-то я это понимал, но отделаться от навязчивого видения студнеобразных конечностей, среди которых движутся толстолобые рыбы, похожие на поленья с плавниками не получалось.
Я отвернулся от 'лейденской банки', уставился в стену и начал поспешно хлебать минералку, совершенно не ощущая мерзостного вкуса. Служители, привёзшие человека-мешок, принялись поправлять провода, вполголоса сообщая Гойде какие-то специальные сведения о здоровье подопытного.
— А вы, оказывается, брезгливы, батенька, — сказал Гойда, небрежно отмахнувшись от помощников. — И напрасно. Напрасно взгляд отводите. Вглядитесь внимательней — да ведь это же красиво! Перед вами великолепный, великолепнейший результат научной деятельности. Феноменальная 'лейденская банка', накопитель психической энергии. Он заряжен до краёв, он вобрал в себя столько психического электричества, что разряди его сейчас в один момент, и несколько близлежащих кварталов окажется поражено жутчайшим эмоциональным ударом. А в моём распоряжении более десятка таких конденсаторов. Вот он, мой многозапальный детонатор. Но направлю я его колоссальную вспышку не в пространство, нет. Её воспримете вы!
Дальнейшие события я запомнил как-то неважно, смутно. Наверное, в минералку, пока я спал, чего- нибудь психотропного всё-таки добавили. Вроде мы ещё говорили с Гойдой, вроде Гойда склонял меня к какому-то соглашению, а я упирался, но мозги мои были забиты одной, чудовищно раздувшейся мыслью, подавляющей все прочие.
В меня воткнут шланги, заклеят рот липкой лентой, обреют наголо и засунут в холодный зелёный пузырь, где плоть мою примутся объедать химические растворы и рыбы-мутанты. А потом, когда полоумный Гойда решит, что пришло время преподнести нашей многострадальной державе строгого, но по-отечески доброго президента-сатану, меня кокнут. В России ничего не изменится, конечно. Гойда придет в ярость и прикажет вышвырнуть изуродованные останки несчастного Капралова на помойку. Где их дожрут крысы, растащат по окрестностям бродячие собаки да воронье.
Конец истории.
Exit, Капрал.
В какой-то момент Гойда понял, что я брожу мыслями далеко, но истолковал это по-своему.
— Да вы мне не верите! — воскликнул он. — По глазам вижу — не верите ни единому слову. Качаете головой согласно, а сами, небось, думаете: 'Мели Емеля, твоя неделя'. Так я вам докажу, что всё сказанное мною относительно пси-конденсаторов — истинная правда. А ну-ка, милейший, — обратился он к служке, состоящему при 'лейденской банке'. — Хватит скучать, беритесь-ка за дело. Пора устроить для нашего недоверчивого гостя небольшую демонстрацию силы.
По-видимому, муштровка вспомогательного персонала в сатанинской епархии велась основательная. Служка немедленно стал «смирно» и едва ли не прищёлкнул каблуками сапог. На худой очкастой роже написалось живейшее рвение. Он снял с верхней полки «этажерки» продолговатую эбонитовую коробку на толстом кабеле (я заметил блеснувшее окошко дисплея и ряд переключателей) и пальчиками осторожно повернул шишечку верньера. Чуть-чуть.
Сначала ничего особенного не происходило, только человек-мешок как бы едва заметно встряхнулся, замычал сдавленно, расправил плечики, и взгляд его приобрёл некоторую осмысленность. Внутри пузыря усилилось движение. А потом навалилось!!! Такой безысходности я в жизни не испытывал. Тоска взяла — до полной коагуляции мрака душевного. Чёрная меланхолия. Сгущение жути. И осадок выпал — в виде мыслей о суициде. У меня ручьем побежали слёзы, и только чудом я не разрыдался в голос. Я понимал, что всё кончено. Для меня. Для всех людей. Распахнулся космический колодец величайшей беды, чёрная дыра отчаяния, и обреченная Земля валится в неё, претерпевая бесконечные страдания и не умея их прервать.
Однако страдали, оказывается, не все. Сергей Сигизмундович Гойда напротив, был весьма весел. Как и один из его помощников. Они заливисто хохотали, прямо-таки давились хохотом, гулко хлопали друг друга по плечам и по спине и медленно сползали на пол, не в силах устоять на ногах. Другой служка — тот, что крутил верньер, не был ни радостен, ни печален. Он был деловит. Он точными выверенными движениями ревизовал оборудование 'лейденской банки', хмурясь, всматривался в дисплей и строгим тоном отчитывал напарника за какую-то небрежность. Досталось от него и самому Гойде. Потом он вернул верньер в исходное положение, и всё кончилось.
Я неловко утирал слёзы, выворачивая голову то вправо, то влево и шмыгал носом. Гойда, держась за сердце, глотал пилюльки. А служки, превратившиеся в соляных истуканов, пялились на него с испугом. Очевидно, демонстрация состоялась с превышением потребного уровня излучаемых сил.
— Ублюдок, — прошипел Гойда и сильно ткнул провинившегося помощника тростью в лицо. Попал в рот. У того выступила кровь. — Немедля убирайтесь прочь, недоумки! Я с вами потом разберусь.
Он ещё несколько минут шумно дышал и пил апельсиновый сок, поднесённый Ильдаром. Затем спросил:
— Как вы, батенька? Теперь верите? Конечно, верите. Пусть этот идиот перестарался, но зато, согласитесь, показ удался на славу. Эмоции взвились в поднебесье. У вас было отвратительное настроение, после подпитки от 'лейденской банки' стало невыносимым. Я и один из этих бездарей скупо радовались жизни, вследствие чего едва не надорвали животики. А ведь была выпущена лишь крошечная часть скопленной нами психоэмоциональной энергии. Мизерная. Нет, всё-таки я гений. А мой конденсатор… ах, мой конденсатор… Я просто не нахожу слов.
— Аккумулятор, — сказал я. — Конденсатор отдает накопленную энергию за раз, аккумулятор — постепенно.
— Ну что ж, аккумулятор, так аккумулятор, — с готовностью согласился Гойда. — Вам виднее. В конце концов, я не технарь. Подобные частности мне неинтересны…
Тут его прорвало. Похоже, этот 'mad scientist', безумный учёный крайне нуждался в слушателе, не способном от него сбежать. И, обретя такового в моём лице, сделался по-настоящему счастлив. Я мало что запомнил из его продолжительной речи, там было намешано всякого, но некоторые полезные сведения в голове сохранились.
Например, кое-какие фамилии координаторов «Предстоящих». Организация не имела единовластного лидера, руководил ею координационный совет. За силовые органы отвечал один из высших чинов губернского УВД, за PR — бывший сотрудник влиятельнейшего 'Фонда интенсивной политики', за деятельность фанатиков-сатанистов — известнейший некогда понтифик 'Нагорного Братства АУМ'. Между прочим, разыскиваемый Интерполом по подозрению в организации кровавых терактов, прогремевших несколько лет назад в крупнейших европейских и азиатских столицах. За финансы — важный чиновник Казначейства. Ну, и так далее. Свора честолюбцев, готовых на совершение любой пакости. Наукой медициной руководил, само собой, Гойда.
Грязные их делишки, разумеется, не имели ничего общего с тем мёдом, который разливал Гойда с телеэкрана в своём нашумевшем выступлении. Успешная реморализация преступников и возвращение их, 'тёплых и пушистых' обществу? Ложь! Убаюкивающая сказочка для обывателя. Все бедняги, пойманные «Фагоцитом» и двумя десятками подобных ему боевых групп (причем, не только негодяи и отщепенцы,
