что забыл обналичить в банке хотя бы пару тысяч на жизнь. “Попросить разве Игоря Игоревича вернуться?” — без воодушевления подумал он. “УАЗ” чудом миновал нерегулируемый перекресток, и Филипп понял: нет, ни за что!
Песня тем временем закончилась, и ведущий сказал: “Как это ни печально, друзья мои, но карнавала, похоже, действительно не будет. Возможно, вы уже знаете, что сегодня погиб известный меценат Аскеров, ежегодно устраивавший в день Святого Валентина бесплатные балы для всех влюбленных на крупнейшей дискотеке нашего города “Папа Карло”. Он был взорван вместе с автомобилем неподалеку от здания, занимаемого частным охранным агентством “Булат”. Пострадал также охранник. В тяжелом состоянии он доставлен в седьмую городскую больницу. Органами дознания разыскивается водитель аскеровского лимузина, скрывшийся с места трагедии. Не исключено, что бомба была заложена именно им. Дело взял под личный контроль губернатор. Бывший сотрудник Аскерова, работавший у него секретарем-референтом и покинувший его всего около месяца назад, сказал в эксклюзивном интервью нашей радиостанции, что “шеф слишком уж уповал на свою депутатскую неприкосновенность и совершенно перестал слушать разумные доводы осторожных людей”. С кем конфликтовал известный депутат и предприниматель, бывший референт предпочел умолчать, ссылаясь на то, что точно не знает и знать не желает. Полное интервью с ним вы сможете услышать на волнах нашей радиостанции чуть позже, сейчас оно как раз монтируется. А пока давайте послушаем композицию Константина Никольского “Не уходи, мой друг”. Вместо реквиема”.
— Вы знали его? — спросил Филиппа Игорь Игоревич.
— Кто ж его не знал, — сказал Капралов. — Ветеран Афгана, кандидат в губернаторы, богатей, наконец. Хороший вроде мужик. А лично — конечно, не знал. Не та весовая категория. На что я ему?
— Отвратительная история, — сказал итальянец. — Где там старушке Сицилии до вас… Зря вы, Фил, не остались на Апеннинах. Мерзнете сейчас, а там небось градусов двадцать тепла. И депутатов лет уж тридцать как не взрывают.
— Мерзни, мерзни, волчий хвост… — неопределенно сказал Филипп. — Есть такое понятие, “РОДИНА”, дорогой вы мой Игорь Игоревич! Для кого — розовый цветник, а для кого — деревня, пропахшая навозом. Не могу я там, поймите!
— Понимаю, — сказал Игорь Игоревич. — Чего уж не понять.
Больше они не проронили ни слова до самого общежития.
Филипп раскладывал свои небогатые пожитки, а итальянцы топтались возле дверей, и пройти не соглашались ни в какую. С их обуви натекла уже изрядная лужица. Игорь Игоревич говорил:
— Все вопросы в институте улажены, но если возникнут какие-то непредвиденные проблемы, звоните. Визитка моя у вас есть. Скажите, может быть, вы захотите уволиться из этого бедного НИИ, Фил, вы же сейчас обеспеченный человек? Нет? Ну, в любом случае, если когда-нибудь решите вернуться к нам, — милости просим! Примем с радостью.
Паоло молча кивал, подтверждая, что тоже будет рад. Никудышный он водитель, подумал Филипп, хорошо, что “УАЗ” машина медлительная и прочная.
— Мы пойдем, пожалуй, — сказал Игорь Игоревич. — Вот, возьмите, Фил, это ваше. — Он протянул внушительный пакет, завернутый в плотную ткань. — До последнего момента не хотел отдавать. И не отдал бы, если бы не сегодняшнее сообщение о взрыве.
— Что это? — спросил Филипп, принимая тяжеленный сверток.
— Оружие, — сказал Игорь Игоревич. — Ружье, нож, пистолет, патроны. Через таможню провозили в составе диппочты. Постарайтесь не прибегать без необходимости. Постарайтесь больше вообще не прибегать к оружию, Фил.
— Да-да, конечно, — сказал Филипп, разрывая пакет нетерпеливыми руками. — Конечно, постараюсь. А почему “больше”? — спросил он, когда до него дошла двусмысленность последней фразы Игоря Игоревича.
Но итальянцы уже испарились.
В пакете находились совершенно фантастические вещи, владельцем которых Филипп не мог представить себя даже во сне. Огромный пистолет сорок пятого калибра, замечательный охотничий нож и разобранный по частям очень, очень богатый двуствольный штуцер. Часть патронов к пистолету была упакована не в стандартные картонные коробочки, а залита прозрачным пластиком — в виде лент по двенадцать штук. Внутри одной ленты — бумажка с каллиграфическим комментарием, выполненным твердой рукой: “Подкалиберные. Помни дядю Сережу, оболтус волосатый!”
Какой такой дядя Сережа? Зачем нужны бронебойные патроны, когда из такой пушки обычными завалить хоть бы и слона — не проблема? И вообще, для чего весь этот арсенал? “Что-то моя командировочка подозрительно припахивает, — подумал Филипп. — И не обгонными муфтами вовсе”.
Для того чтобы не выглядеть за ужином дикарем, следовало приодеться. Филипп вышел на улицу, чистую и светлую от свежевыпавшего снега, миновал несколько дворов и очутился на самом что ни на есть главном проспекте. Очевидным преимуществом общежития (едва ли не единственным) была его близость к культурному (и торговому) центру города. Филипп встал в раздумье. В нем боролись скупец-кержак и сноб-вертопрах. Победил последний, и Капралов направил стопы к магазину FIVE-O'CLOCK, обещающему посетителям: “Одежда из Англии”.
Впрочем, как оказалось, одежда была пошита все же не на берегах Альбиона, а вовсе даже в Лодзи, но по британским лекалам, на британском оборудовании и из настоящей британской мануфактуры. И на том спасибо, решил Филипп. Он еще при входе принялся крутить в пальцах свою “Визу” и тем самым решил вопрос с доброжелательностью персонала однозначно положительно. К нему была приставлена вполне симпатичная, хоть и немного грустная “консультант-продавец Долорес Кудряшова”, которая порхала вокруг него миленькой бело-черной птичкой и стрекотала, не переставая. С ее помощью Филипп приобрел однобортный пиджак сакко из ворсованной шерстяной ткани с накладными карманами насыщенного синего цвета со свинцовым отливом; роскошный жаккардовый жилет в крапчатый золотисто-коричневый ромбик; классические синие брюки со складками у пояса из тяжелого габардина в рубчик; пикейную бледно-голубую рубашку с белым воротником апаш и белыми манжетами; коричневато-бордовый шейный платок. Верхнюю одежду представляли: превосходное полупальто из верблюжьей шерсти цвета антикварного эбонитового телефона, — с шалевым воротником, поясом из искусственной замши и замечательно большими карманами (в карман с успехом поместился бы “Хеклер и Кох”, если бы Филипп дошел до такого края паранойи, когда даже на свидание являются с оружием); ослепительно белое кашне из шелкового твида с бахромой; и, наконец, классическое английское кепи — в цвет пальто и малозаметную клетку. Всей информацией, связанной с материалами и моделями одежды, Филипп был обязан Долорес. Девушка ему понравилась. Жаль, ее несколько портил слишком маленький подбородок, чуть скошенный назад и, — несмотря на общую субтильность печального создания, — двойной. Печаль девушки была запрятана глубоко внутри и наружу почти не прорывалась, но Филипп ее ощущал все равно.
Он осмотрел себя в зеркало и остался доволен. С одной стороны, его новый костюм отдавал какой-то пейзанской интеллигентностью, невыразимо приятно волнующей буколическую составляющую его сущности. С другой стороны, костюм был достаточно респектабелен для урбанистической среды мегаполиса, выгодно отличаясь в то же время от вульгарно-кичливой униформы современных скороспелых нуворишей и бандитов.
На ценники благоразумный Филипп старался не смотреть.
Выйдя из магазина с двумя фирменными пакетам “FIVE-O'CLOCK” в руках, он увидел киоск, торгующий живыми цветами, и, не раздумывая, купил белую розу с желтовато-розовой каймой на длинном стебле. Вернулся и преподнес розу Долорес. “Все будет отлично, поверьте”, — сказал Филипп грустной девушке широко улыбаясь. Она взяла цветок, руки ее безвольно упали, роза выскользнула, и она горько разрыдалась. Другие девушки-консультанты тут же увели ее, а охранник посмотрел на Филиппа с плохо скрытой угрозой. Филипп огорчился.
Когда он уходил, роза продолжала немо лежать на полу — как напоминание о вечном человеческом одиночестве.
Беглецы со всех ног устремились в спасительную щель. Они, наверное, уже почувствовали себя в безопасности, когда ароматная пенная волна накрыла их с головой. Сперва они барахтались, пытались выбраться из липкой пузыристой массы, но безуспешно. Движения их с течением
