же, как пребывание в ржавой бочке на беляевского Ихтиандра. Воздухом дышать они почти уже не могли. Вдобавок аквазависимость прогрессировала. Эх, если бы озеро было чистым…
– Да кто ж вам наплел, что Пятак загажен? – возмутились в голос друзья.
– Кто надо, – ответствовал уклончиво Семен.
Разобрать, что он говорит, было затруднительно. Семен принадлежал, в отличие от Петра Петровича, к новому, продвинутому поколению людей-акул. Жабр ему вживили две пары, перепонки имелись не только на руках, но и на ногах. Подкожный жир был столь толст, что позволял плавать за полярным кругом круглый год, а зубы росли в три ряда, мелкие и острые, как у щуки. Такими можно замечательно ловить рыбу для пропитания во время тайных операций и даже перегрызать подводные кабели или корпуса резиновых лодок. Одна беда, разговаривать они здорово мешали.
– Да и по телевизору об этом сообщают частенько, – добавил Петр Петрович. – На днях вон опять гринписовцы акцию протеста проводили. Наручниками себя к завалу приковали. Мы с Семой местные новости ежедневно смотрим.
– Я тоже это представление видел. И не по телевизору, а собственными глазами, – веско сказал Илья. – Заявляю ответственно, наблюдали вы натуральную лажу, товарищи амфибии. Гонево. Чистой воды и, что характерно, без малейшего содержания твердых взвесей.
– Выражаясь по-военному, дезинформация в действии, – уточнил Никита. – Да уж, с размахом вас дурят, братчики матросики. Похоже, лягушки – штука куда более ценная, чем мы предполагали.
– Как это – дурят? – прошамкал Семен.
– Да, как? – подхватил Петр Петрович.
– А кверху какой, – парировал злопамятный Леха. – Тоже мне люди-акулы, зубы в три ряда… Мальки вы. Головастики. Вам работодатели, эти подлинные акулы бизнеса, сколько платят за пленение земноводных? Ну хоть приблизительно. Да вы не тушуйтесь, господа голожаберные. Я ж не из праздного любопытства спрашиваю, а по служебной необходимости. Госналогслужба вашим бизнесом вплотную заинтересовалась. Я, к слову сказать, пристав таможенного отделения. Вот аусвайс для недоверчивых. – На свет появилась заветная книжица. – Илья представляет жандармерию. Мы пока неофициально тут, так сказать, без мундиров и чинов. Поэтому давайте и вы неофициально, по-дружески и… – он посуровел, – как на исповеди. Нуте-с, почем вы, мальчики, зеленых губите?
Ихтиандры, помявшись, сказали по чем. Невооруженным глазом было заметно, что приврали.
– За килограмм? – уточнил Попов.
– Нет.
– Неужели за десять?
– За центнер. Плюс премия за каждую третью тонну.
– Премия?
– Сотня денег на нос.
Друзья покатились со смеху. И так они заразительно хохотали, что дико заорали проснувшиеся от шума лягушки в садках, а спустя минуту присоединились к ним и сами ихтиандры. Петр Петрович оглашал болото раскатистым ржанием, которому позавидовал бы ломовой битюг. Семен гукал и пускал пузыри, словно сытый грудничок. Одна лишь собачка не приняла участия в общем веселье. Она широко, с подвыванием, зевнула и продолжила почивать.
– Слушайте, товарищи акулы, – отсмеявшись, сказал Илья, – я б на вашем месте забил на эти гроши вот такой толщины сваю и свалил отсюда со спринтерской скоростью. Обратно на Пятак лодки да купальщиков стеречь. Потому что эту контрабандную лавочку мы скоро прикроем. Всех причастных – за ушко и на солнышко. А вам, как я понял, на солнышке гарантированный абзац.
– Так там же голимый яд, в Пятаке-то! – взвыли обжуленные со всех сторон ихтиандры. – Погибели нашей желаете?
Пришлось тут и Добрынину помахать корочками санитарного инспектора. Дабы поверили «ксенаканты», что озеро Пятак чище слезы Царевны-лягушки, рыдающей по братикам и сестричкам, которых тоннами поедают иноземные гурманы.
В итоге через полчаса совместной деятельности квакушки были вызволены, садки разломаны и утоплены, а заветный Никитин багор, наоборот, выужен. Псину отвязали и отпустили на все четыре стороны (впрочем, она решила остаться). В радиоэфир посредством спутникового телефона послали условный сигнал «особо срочно», призывающий на черемушские топи браконьерское начальство. Людям-акулам на всякий случай порекомендовали нырнуть поглубже и залечь на дно. Выставлять их стукачами, даже и перед негодяями, наши витязи не собирались.
Оставалось дождаться прибытия главных злодеев.
Тревожный звонок спутникового телефона застал старшего специалиста по экспорту картафановской болотной фауны за макияжем. Нинель Виленовна Швепс, привлекательная сухопарая брюнетка возраста где-то между тридцатью пятью и пятьюдесятью, обладательница завидного бюста из силикона и чувственных губ от дорогого пластического хирурга, вздрогнула и ткнула оттеночным карандашиком не в бровь, а в глаз. К счастью, не слишком сильно. Глаз, впрочем, предстояло мыть и рисовать заново.
Нинель Виленовна шипя от боли и гневаясь на несправедливость судьбы, выразилась в адрес телефона разными тихими словами, после чего закричала уже в полный голос:
– Мурзик! – Вообще-то тембром она обладала весьма приятным; но сейчас его портили истерические нотки. – Мурзик, ты что, оглох? Возьми же чертову трубку!
– Уже взял, – ответствовал Мурзик, входя в туалетную комнату госпожи Швепс.
Оказалось, что это плешивый полноватый мужчина зрелых лет, не утративший, впрочем, военной выправки и любви к военной форме. Этакий крепыш-боровичок в камуфляже. Узри его сейчас наши герои, наверняка узнали бы в нем… Но не будем торопить события. Еще увидят, еще узнают. На шее под левым ухом у боровичка Мурзика виднелись продолговатые шрамы – точь-в-точь от заросших жаберных щелей. В одной руке он нес чертову трубку, в другой черный берет со строгой эмблемой.
