Капля эта оказалась последней. Чаша терпения Сю Линя ею переполнилась. Развязался мешок с кулаками. Со смертельными. В крайнем случае — с калечащими. Издав неприятный металлический звук, веер Сю Линя выбросил из спиц узкие блестящие острия. Убийственное шелковое крыло затрепетало в воздухе, готовое распустить шкуру Джулии на тысячу тонких полосок.
Сделавшего почти неуловимый выпад Сю Линя встретил длинный чешуйчатый хвост. Обернулся вокруг его торса множеством толстых, украшенных зигзагами колец, оторвал от пола и перевернул вниз головой. Через мгновение кольца сжались. Китаец, почувствовавший, как трещат его ребра (это и я услыхал), из последних сил прошептал какие-то слова. Потом лицо его покраснело, глаза стали круглыми, точно у презираемых им европейцев. Он широко открыл рот и начал быстро молотить в воздухе ногами. Перед смертью, говорят, не надышишься. Несчастный Сю Линь сполна испытал справедливость этой истины на себе.
С разинутым ртом он и умер.
Из-за стола, раскачиваясь в такт движению, появился Джулия. Он стал значительно меньше ростом — голова возвышалась над паркетом на неполный метр. Платье завернулось, обнажив нижнюю часть тела. Примерно от подвздошной области начинался тот самый мускулистый удавий хвост, которым Джулия столь жестоко и мастерски расправился с китайцем. Змеечеловек с некоторой натугой поднял обвисшее тело Сю Линя выше и бросил на стол. Бокалы, так и оставшиеся пустыми, опрокинулись. Звякнув лезвиями, упал на пол сложившийся Сю Линев веер. Голова китайца свесилась вниз; один глаз закрылся; другой, по-прежнему распахнутый, закатившийся, был розов от сетки лопнувших сосудов. Изо рта вывалился неестественно темный язык. Казалось, мертвец кривляется — подмигивает и дразнится. На серебряных штанах расплывалось отвратительного цвета мокрое пятно. Комнату наполнил невыносимый смрад.
Merde[11]! Джулия был ламией. Сволочь Сулейман, говоря о репутации трансвеститов, утаил от меня самое важное. То, почему она у них такая и каким змеям в случае чего я пойду на корм.
Совершенно, как видно, не страдающий брезгливостью Джулия отсалютовал себе бутылкой, тихонько хохотнул и, запрокинув башку, стал хлебать пузырящееся шампанское прямо из горлышка. Платиновый парик свалился. Череп монстра отливал синевой, был гол, пятнист и перепоясан сплетением варикозных вен.
В этот самый момент черт дернул меня снова икнуть. «Приплыли!» — подумал я с горьким трагизмом Аль Капоне, получившего ордер на арест за неуплату налогов и понявшего: это — конец. Но у Аль Капоне были, по крайней мере, адвокаты. Мне же оставалась лишь зыбкая надежда, что предательский звук будет принят аспидом за шум опорожняемого черепашьего кишечника.
Джулия насторожился, высоко поднялся на хвосте и вперил подозрительный взгляд в террариум.
Надежда моя разбилась об этот взгляд вдребезги.
Не двигаться, уговаривал я себя. Только не двигаться! Свет падает так, что разглядеть меня без фонарика практически невозможно. Для того чтобы заподозрить человеческое присутствие в этой крошечной конурке, нужно обладать совсем уж больным воображением, заклиненным на мании преследования. Следовательно, я в безопасности. В полной.
Бе-зо-пас-но-сти — громогласно стучала в ушах кровь. Пол-ной — подергивалась левая щека. Мертвый Сю Линь, казалось, глумливо подмигивал мне, далеко высунув толстый черный язык: Скopo встретимся, братка! Я был близок к обмороку.
Змей рывком приблизился. Перехватил бутылку, как гранату. Характерным движением близорукого человека, оставшегося без очков, оттянул кожу в уголке глаза к виску и вперился в каменную горку немигающим взглядом. Во времена оны ламии завлекали жертву к своему логовищу нежным свистом. Противиться зову могли только выдающиеся личности. Герои и полубоги. Остальные становились закуской.
Если повадки не изменились и чудовище засвистит…
Джулия вытянул губы трубочкой.
— Кто там? — спросил он ласково. — Выходи, негодный.
Закусив губу, я молчал. Только бы не икнуть.
Джулия шумно дышал и понемногу подбирал напряженные кольца под платье.
Наверно, я даже не успею заметить, когда он бросится.
Прошла долгая-долгая минута. Или две. За это время я успел великолепно понять старенького Пастернака, чей день длился дольше века, а также глубочайший философский смысл пошловатой, казалось бы, фразы: «Ох-ох, что ж я маленьким не сдох?»
— Показалось, — пробормотал змей неожиданно для меня. — Кому там быть? — И, неуловимым движением развернувшись, пополз назад.
«Какая хитрая гадина, — подумал я с ненавистью, — купить меня хочет, как последнего кретина».
Но, похоже, я все-таки ошибся. Джулия демонстрировал высшую степень беззаботности. Он завалился на диванчик, раскатал хвост по полу и продолжил пировать, время от времени обращаясь к удавленнику с какими-то тарабарскими высказываниями. Древних китайских мыслителей, наверное, цитировал. На языке оригинала. Что-нибудь вроде: «Опустошение — это то, что приносит пользу». Именно этой строкой из «Дао Дэ Цзин» любил сопровождать падение из сосуда последних капель вина один старичок из бабушкиной деревни. За что имел прозвание Мао Цзэдун. Правда, произносил он это по-русски и только при наличии приятного общества. Желательно, женского и, уж во всяком случае, общества живого. Однажды, упившись до чертей. Мао Цзэдун сиганул с крыши сарая, сломал шейку бедра и был отправлен родней в «старческий дом».
Интересно, у ламий бывает белая горячка?
Прикончив шампузо, Джулия со вкусом зевнул и сунул руку за корсет. Достал малюсенькую мобилу, потыкал в кнопочки, поднес к морде, сказал:
— Я. Угу. Как мы и полагали. Угу, в силе. Целую нежно.
Небрежно отшвырнув трубку, он полез в бар за новой бутылкой.
Пока он там орудовал, гремя стеклом, читая вслух этикетки и комментируя самому себе прочтенное, я смылся.
Оказавшись в своей кабинке, первым делом привел в порядок шланги, быстренько оделся и вывалился наружу.
Здрасьте! На меня изумленно таращился зверовидный кавалер рыжей щучки. Сколько же он тут торчит, хотелось бы знать?
— Пиво, — доверительным тоном нечаянного собутыльника сообщил я ему, застегивая штаны. — Выпьешь глоток, а течет потом, как из ломовой кобылы.
Взгляд громилы озарила радость понимания и восхищение животной мощью моего организма.
— Пойду, еще накачу, — насколько мог жизнерадостно, сказал я, моя руки. — А чего не накатить, место-то освободилось…
— Ты как будто осунулся, — сказала Лада.
— И взгляд какой-то диковатый, — добавила Леля.
— Осунешься тут. — Я набулькал себе в бокал тоника, выпил, с сожалением посмотрел на опустевшую бутылку. — Еле жив остался.
— Ей-богу.
— Чего ж такого опасного для жизни в этих итальянках?
Пришлось рассказать, как я в поисках туалета забрел непонятно куда, как меня там чуть не укусила «вот такая гадюка» и как я спасся бегством, когда рептилию отвлекли гиганты с уродливыми лицами.
— Они тебя заметили? — озабоченно спросила Леля.
— Кажется, нет.
— Это хорошо. И все равно, лучше тебе уйти отсюда. И поскорей. То место, где ты случайно (Леля ехидно усмехнулась) побывал, для посторонних закрыто. Оттого и ядовитые змеи ползают. Сторожат. Давай-ка вместе выйдем. Меньше подозрений.
— А как они определяют, кто свой, кто посторонний? — спросил я, подымаясь из-за столика и беря сестренок под ручки.
— Дрессура.
