Что делать? Вот в чем вопрос.
Ничего. Может быть, это не столь абсурдно, как показалось на первый взгляд. Не так смешно.
Но неужели они способны отмахнуться от того, что с ними случилось? Неужели Лусинда в силах забыть об этом, как о грубом замечании или вульгарной выходке? Лечь спать, проснуться и жить дальше, как ни в чем не бывало?
– Я ухожу, – сказала Лусинда.
– Куда?
– Домой.
Домой. К белокурой пятилетней дочери, которая еще ни разу в жизни не встречала такие качели, чтобы ей не понравились. К помешанному на гольфе мужу, который то ли заметит у супруги, то ли нет внезапную бледность щек, прокушенную губу, затравленное выражение лица.
– Мне очень жаль, Лусинда, – сказал Чарлз.
– Да, – откликнулась она.
Он жалел обо всем. О том, что зазвал ее сюда. О том, что не заметил мужчину, слонявшегося по коридору на «их» этаже. Что сидел и наблюдал, как грабитель снова и снова ее насилует. Что не сумел ее защитить.
Лусинда поплелась к двери. Ничего не осталось от ее изящной походки – она с усилием переставляла ноги. Она не обернулась. Чарлз хотел предложить вызвать ей такси, но решил, что она откажется. Он больше не мог ей ничего дать. Она от него больше ничего не ждала.
Лусинда повернула ручку, вышла в коридор и закрыла за собой дверь.
«Аттика»
Извините, я должен здесь прерваться.
Нужно кое-что прояснить.
В среду в дверь позвонил человек. Он сказал, что хочет посмотреть дом, а адрес получил у агента по продаже недвижимости.
Ему открыла жена и сообщила, что дом не продается. Наверное, произошла путаница.
– Ваш муж учитель, так? – спросил он.
– Да, – ответила Диана. – Но все равно тут какая-то ошибка. Мы не собираемся продавать дом.
Мужчина извинился и ушел.
– Он не был похож на человека, который выбирает себе дом, – сказала мне позже жена.
– А кого он напоминал? – спросил я.
– Одного из твоих учеников.
– Из школы?
– Нет, из другого места.
Потом произошло вот что.
Парень из тюремной охраны по прозвищу Толстяк Томми сказал мне в вестибюле, что скоро я получу коленкой под зад.
– Что это значит? – удивился я.
– А то и значит, что тебе дадут коленом под зад, – повторил он.
В Толстяке Томми было больше трехсот фунтов. Мне рассказывали о его забавах – он укладывал в камере провинившегося заключенного лицом в пол и садился верхом.
– Почему? – поинтересовался я.
– Сокращение. Думаю, кто-то нашел лучшее применение нашим налогам, чем обучать придурков читать.
Я спросил его: не знает ли он, когда меня рассчитают?
– Не-а. Но на твоем месте я бы не начинал с ними проходить «Войну и мир».
Толстяк Томми рассмеялся, сотряся все три своих подбородка.
И наконец, третье событие.
В конце девятой части автор сделал приписку. Сначала я решил, что это продолжение повествования. Слова Чарлза Лусинде. Или самому себе. Но нет, вопрос был обращен ко мне. Авторское отступление.
«Ну как рассказик, пока нравится?» – вот что я прочитал.
Мне, кстати, не нравилось.
Прежде всего потому, что повествованию не хватало напряженности.
А напряженности не хватало потому, что отсутствовал основополагающий момент.
Неожиданность.
