искренности своих чувств. – У нас с мистером Бойко были деловые отношения. Понимаете?
Я не понимал.
Я проводил детектива Паламбо по коридору до лифта: хотел проверить, не собирается ли он заглянуть к кому-нибудь еще, но он пошел прямо на выход. А я так и не врубился в его замечание: «У нас с мистером Бойко были деловые отношения».
Какие такие отношения?
Лишь впоследствии, прокручивая в голове наш разговор, скрупулезно анализируя вопросы и ответы и стараясь понять, не оступился ли я, не дал ли – пусть незначительный – повод детективу усомниться в моих показаниях, я догадался, что за отношения могли быть у офицера полиции и бывшего зека.
Вот что меня беспокоило. Люди пропадают постоянно. Разве не об этом твердят скучные копы в вечерних новостях? Родители, потерявшие от горя рассудок, обвиняют полицию в бездействии, мол, их сын или дочь Бог знает где, им ясно: что-то случилось. А им отвечают: если полицейские станут бегать за каждым подростком, который вовремя не явился домой, то не смогут ловить опасных преступников.
Полиция не имеет обыкновения бросаться на поиски даже пропавших детей. А Уинстон был отнюдь не ребенком. И к числу важных персон не принадлежал. Если на то пошло, по меркам полиции он занимал предпоследнее место, опережая только черного трансвестита, сидящего на героине.
И вдруг его разыскивает полиция.
Я снова мысленно прокрутил слова детектива: «У нас с мистером Бойко были деловые отношения. Понимаете?»
Да, теперь понял.
По фильмам, телешоу, газетам я знал: полицейским разрешалось принуждать бывших заключенных к сотрудничеству. Те делились с ними информацией, боясь снова загреметь в тюрьму. Или рассчитывая, что полиция закроет глаза, если им вздумается поправить свое материальное положение воровством компьютеров.
«Давай-ка повторим условия… Чтобы потом не было никакой путаницы».
Так он сказал в машине у линии железки номер семь.
Почему он так настаивал? Почему хотел, чтобы я произнес это вслух? Да потому, что мои слова обеспечивали ему свободу. Он должен был предъявить мои слова полиции.
У полицейского и бывшего зека могут быть только такие отношения: один спрашивает, другой отвечает – доносит, нашептывает.
Не будет слов, не будет записи на пленке, кто тебе поверит? Такая большая шишка – и ты, который курил дурь, продавал травку, а теперь освобожден под честное слово… «И что он от тебя хотел? Ну-ка, повтори, Уинстон».
Паламбо ведь признался, что опрашивал не всех.
Только меня.
Сошедший с рельсов. 29
Все, что случается, имеет причину и цель. Так полагала Диана.
Я всегда относился к подобному образу мыслей недоверчиво, но теперь мой скептицизм дал трещину.
Взять хотя бы субботу после встречи с Паламбо. До странности теплую, с лужами размокшей грязи, которая засасывала мои ботинки, пока я собирал мусор на заднем дворе. Я целиком сосредоточился на этом занятии – лишь бы не думать о другом.
Я пребывал в страхе и панике, но пытался не дать тревоге вырваться наружу.
И когда Диана спросила от задней двери что-то насчет автостраховки, я едва понял, о чем речь.
– Нужно возобновить страховку машины, – сказала она.
Я кивнул, как болванчик на панели автомобиля, мотающий башкой от малейшего колебания воздуха. Жена поинтересовалась, где лежит полис. Я ответил и вернулся к мусору.
Через десять или пятнадцать минут Диана снова появилась у задней двери. На сей раз у нее было такое лицо, что у меня холодок прошел по коже.
Сначала я, естественно, подумал о дочери. Что-то стряслось с Анной. Надо бросать мусорный мешок и бежать в дом, выводить ее из коматозного состояния. Но в этот момент я увидел Анну: дочь продефилировала мимо окна своей спальни на втором этаже под самые свежие вопли П. Дидди. Дочь выглядела вполне нормально.
