перед ней чистую чашку, просит извинить за беспорядок, больше для видимости, чем всерьез, пододвигает к себе грязную чашку со словами: «Эта, кажется, моя» – и берется за кофейник.
– Кофе только что заварен, так что должен быть хороший. У меня теперь гостит Магга, ты, может быть, знаешь, ну, так она всегда заваривает кофе, пока я вожусь в хлеву. Она готовит кофе гораздо лучше, чем я. Я ведь скупердяйка, сама понимаешь, приходится экономить. И все же, когда возвращаешься в дом, так приятно напиться хорошего кофе. Обычно-то я, придя из хлева, для себя одной свежего кофе не завариваю, довольствуюсь тем, что в термосе осталось, чаще всего чуть тепленькой бурдой. – Ханна смеется, вид у нее жизнерадостный. Элли соглашается, что кофе, приготовленный Маггой, действительно очень вкусный. Отличный кофе.
– А где твой муж? – спрашивает она. Не так-то просто найти тему, которая интересовала бы их обеих.
– На работе, где же еще! У нас ведь хозяйство крошечное, пятнадцать коров всего. Но ты, Элли, конечно, ничего в этом деле не смыслишь, у тебя совсем другая жизнь. Вот уж не думала, что ты когда- нибудь к нам сюда выберешься!
– Почему? Ты считаешь, что я уже полная развалина?
– Что ты, я вовсе не о возрасте, к тому же ты на три года моложе меня. Просто мы не встречались, с тех пор как я переехала на хутор, а если и виделись когда в Рейкьявике, то мельком. Письма я пишу редко, ты тоже мне не пишешь, где уж тебе.
– Я вообще не пишу писем, разве что в случае крайней необходимости, – говорит Элли. А Ханна продолжает:
– Да, так уж теперь заведено. Раньше, помню, мама вечно кому-нибудь писала. И сама всегда получала много писем. У нее была масса подруг, двоюродных сестер и братьев. И родных, конечно, тоже. В ту пору так было принято. Не представляю, откуда люди брали столько времени для писем. Как подумаешь – просто диву даешься. Ведь вкалывали-то не меньше нашего… То есть я имею в виду свою семью и тех, кого хорошо знаю. Тебе-то, надо думать, вкалывать не приходится, вы с Гвюдйоуном живете в достатке, верно?
– Ну, это как посмотреть… – Элли явно не расположена обсуждать этот вопрос. Ханна украдкой рассматривает ее. Красивая, моложавая, шикарно одета, и все же… Нет, видно, у каждого свои заботы, и у тех, кому но приходится думать о куске хлеба для себя и своих близких, они тоже есть.
– Как ваш мальчик, что он изучает? Я слышала, будто он начал занятия в университете? – спрашивает Ханна.
– Хм, начал, и боюсь, что этому началу конца не будет, – отвечает Элли и тотчас жалеет, что это у нее вырвалось. Схватив сумку, она достает пачку сигарет и зажигалку, предлагает Ханне закурить и закуривает сама. Ханна берет сигарету – подумать только, деревенская женщина! Раньше она не курила, Элли не припомнит, чтобы она когда-нибудь видела Ханну с сигаретой. Ханна не очень-то умело выпускает дым изо рта и говорит:
– Как ни странно, Элли, я начала курить, правда, нерегулярно, но года три уж наверняка. Сама по знаю, как я могла заразиться этой дурной привычкой, в мои-то годы. Никаких особых причин, в общем, пе было, скорей всего, обыкновенное любопытство, ведь кругом только и твердят: курение, мол, очень опасно. А может, я просто понемножку выживаю из ума, и это первый признак?
Ханна беззаботно смеется, выпуская дым в потолок. Элли рассеянно улыбается:
– Интересно, что в подобных случаях говорят психологи. Может, ты в тот момент была беременна?
– Беременна? Что ты! Как раз незадолго до этого мне вырезали матку. Труде, моей младшей, тогда пополнилось три года. Ты, как мне сказали, в ту осень была где-то за границей, не удивительно, что ты тогда об этом не узнала, да и произошло все очень быстро, и я очень быстро встала на ноги, как будто ничего и не было. Врачи очень настаивали, всячески убеждали, что мне пи к чему беречь это сокровище, после сорока-то. Но для мужа и детей время, конечно, было трудное. Помощи ждать неоткуда, а кто-то ведь должен был выполнять мою работу, старшие дети целый день в школе. Труда у нас последыш, на свет появилась, можно сказать, в результате несчастного случая.
Элли молча слушает рассказ сестры, стараясь мысленно представить себе собственную жизнь четыре, три, два года назад. С той первой встречи, когда началась их связь, прошло уже почти полтора года. Все тогда совершенно переменилось. Тогда… Нет, надо гнать эти мысли, раз уж… А что, если он все же приедет сегодня? Неужели Ханна вправду стала такая легкомысленная, как можно заключить по ее болтовне и смеху, или она только притворяется? Несчастный случай, сказала она? Ребенок, рожденный в нормальном браке, – какой же это «несчастный случай»? А в такой семье одним ребенком больше, одним меньше… у таких людей…
– Я слышала, что у тебя была операция, только не знала точно какая, – говорит она (как-никак неудобно ничего не знать о болезнях ближайших родственников).
Ханна от удивления даже перестает выпускать изо рта дым:
– Правда? Вот уж не подозревала, что ты мной интересуешься, я была уверена, что ты обо мне и не вспоминаешь никогда. Я-то, честно говоря, настолько редко о тебе думаю, что, можно сказать, почти забыла о твоем существовании. Вспомнила как-то, когда один из наших общих знакомых сюда заглянул, и, знаешь, просто стыдно стало за свою забывчивость. Сестры ведь все-таки. Я не сомневалась, что с тобой все точно так же, что иначе и быть не может. Когда у человека есть свой дом, своя семья и он не встречается с теми, кого знал в прежние годы, так обычно и бывает. Или, по-твоему, я ошибаюсь?
– Да нет, ты в основном права, – соглашается Элли.
– Значит, и ты того же мнения? Меня, как видишь, занесло сюда, вот с тех пор и кручусь здесь. Ну, а вы с Гвюдйоуном, как только поженились, сразу уехали за границу и с тех пор…
– Перестань, стоит ли сейчас вспоминать об этом. – В голосе Элли слышатся нетерпеливые нотки. – Скажи-ка лучше, Магга давно у тебя гостит?
– Примерно неделю… Или нет, пожалуй, уже дней десять. – Немного помолчав, Ханна спрашивает: – Ты приехала из-за нее, верно?
– Из-за нее? Да нет, я понятия не имела, что она здесь, пока она не открыла мне дверь.
– Магга открыла тебе дверь?
– Ну да, и еще не хотела меня впускать, У нее что-нибудь случилось? – Ханна не отвечает, глядит в свою чашку, о чем-то думает. Элли пристально смотрит на нее, забыв на минуту про вонь и ужасающий беспорядок, царящие в этом доме. – А раньше она тоже тебя навещала?
Ханна бросает на сестру быстрый взгляд:
– Да, изредка.
– Вот как, я не знала. Я всегда была уверена, что она никуда не ездит дальше Тингведлира. Правда, она звонила тебе время от времени, но я считала, что вы с ней не ближе друг другу, чем мы с тобой.
Элли сама не понимает, почему ей так неприятно присутствие здесь Магги. Потому ли, что она не собиралась оповещать никого из знакомых о своем визите сюда? Или, может быть, потому, что у нее нет уверенности, что Магга не в курсе ее личных дел? Впрочем, ей абсолютно наплевать, что о ней говорят за глаза, она всегда умела балансировать на грани между приличием и скандалом, с тех самых пор, как стала взрослой, и ни разу еще не попала впросак. Но чем объяснить, что вторая сестра, Ханна, судя по всему, стоит за Маггу горой? Магга наверняка рассказала ей, как они поссорились из-за ее девчонки. Но ведь во всем виновата сама Магга, точнее, ее благодушие и врожденная склонность к самообману – это же ясно каждому здравомыслящему человеку, пожелай он только вникнуть. Похоже, Ханна на что-то решилась, потому что встала, выглянула в коридор, как бы желая удостовериться, что там, за дверью, никто не прячется, и заговорила вполголоса, словно давая понять, что все должно остаться строго между ними:
– Нет, таких уж близких отношений мы с ней не поддерживаем. Но Свана, ее дочка, жила у меня летом два года подряд, когда была еще ребенком, и с тех пор иногда заглядывала сюда, бывая в наших краях. Магге сейчас очень трудно, ты сама, наверное, знаешь. Человеку, заставшему ее врасплох, она может показаться странной, думаю, так и получилось, когда она неожиданно увидела здесь тебя.
– Ты хочешь сказать, что у нее не вполне благополучно с нервами? – Элли трудно заставить себя вдруг без всякой видимой причины перейти на полушепот, хотя вообще-то ее всегда отличало умение владеть своим голосом.
– Назовем это так, – отвечает Ханна по-прежнему тихо. – К ней нужно быть снисходительным. Ты,
