Сигизмунд Карпович Кенгураев очень любил перестраивать работу вверяемых ему учреждений.
— Надо идти в ногу с жизнью, — призывал он сотрудников.
Кто мог возразить против этого тезиса? Но странное дело — хождение в ногу с жизнью не мыслилось Кенгураевым иначе как через проломы в стенах, изувеченные окна, превращенные в двери, и двери, превращенные в окна. Куда бы ни бросала судьба Сигизмунда Карповича, он всюду проявлял бешеный административно-строительный восторг: прежде всего расширил свой кабинет до размеров хоккейной площадки, затем в комнатах отделов крушились стены, и вместо них возводились фанерные перегородки. Немного погодя сносились и перегородки — их заменяли стойки наподобие тех, что в пивных барах.
— Общность рабочей обстановки, — уверял Кенгураев подчиненных, — вырабатывает коллективизм, чувство совместной ответственности.
Однако неделю спустя, Сигизмуд Карпович, в целях повышения персональной ответственности сотрудников, давал новую команду. Пивные стойки сносились начисто. Людей заключали в крохотные кабинеты-одиночки с толстыми крепостными стенами…
Перестроечные работы Кенгураева заканчивались однообразно. Коллектив заявлял решительный протест, и Сигизмунда Карповича убирали, он уже заранее знал, когда это должно случиться и заблаговременно подыскивал предлог для своего ухода.
Все хорошо знали: Кенгураев бездарный руководитель, «номенклатурный нуль», но… Сигизмунд Карпович продолжал числиться в руководящих работниках. К нему как-то привыкли. К тому же Кенгураев не представлял собой ярко выраженного бюрократа с оловянным взглядом, не зажимал критики, не собирал под свое крылышко родственников и столь ненавидел бумажную волокиту, что подписывал всю корреспонденцию, не читая ее. Сигизмунда Карповича не за что было карать, снимать с работы с треском и оргвыводами. Он попросту не умел руководить, но очень привык стоять у кормила правления и в соответствующей графе листка по учету кадров писал: «Профессия — руководящий работник».
Давно уже выросли прекрасные кадры талантливых организаторов, специалистов, знатоков промышленности, сельского хозяйства. Им смело вверяют руководство предприятиями, колхозами, учреждениями. А в общей массе способных толковых людей и по сей день каким-то чудом прячутся «бутафорские начальники». Ох, как трудно поставить их на место, сказать: «Вы бездарные руководители. Ответственная должность не про вас».
Какой поднимут они шум! Их послужные списки и анкеты чисты, как слеза младенца. Они вовремя и истово каялись в допущенных ошибках, они старались, они не спали ночей, они не пьют, не курят и не разводятся с женами.
Ах, какие это кристальные люди!
— Десять лет руководил, линию проводил, — скажет этакий Кенгураев. — Ночей не спал. А теперь не гожусь?.. А кто мне помогал? Кто вскрывал и указывал мне на ошибки? Я докладывал уже о своих ошибках… Но кто указывал мне на них! Кто выращивал меня как кадр? Никто. Я рос самотеком, стихийно рос, товарищи!
Ныне таких «деятелей» особо старательно выковыривают из руководящих кресел. Благодарная работа, однако, пока еще не закончена.
— Так какое же совещание проводит сейчас Кенгураев? — осведомился «Викинг» у разговорчивого Аюпова.
— Видите ли, — оживился собеседник. — Мы, группа сотрудников, написали в газету статью. Считаем, что существование нашего треста приносит лишь вред государству: он дублирует функции соответствующего отдела министерства, пожирает массу средств — и все впустую. Если ликвидировать трест, освободятся люди. Их можно направить в колхозы, в эмтеэс, в промышленность… А дом! — под жилье, — Аюпов потер ладони и заключил: — Очень своевременная постановка вопроса!.. Однако заговорился я, перебираться надо. Кенгураев еще не смещен. Он и проводит узкое совещание… с одним своим приближенным. Статью нашу хочет опровергнуть… Ха-ха!
Аюпов убежал. «Викинг» присел на подоконник задумавшись. «Ненормальный этот Аюпов, или так — дурачка валяет, — соображал он. — Человек в здравом рассудке и твердой памяти, пожилой вдобавок, не станет требовать ликвидации учреждения, в коем он работает. Бросить все и уехать в какой-то колхоз! Рисуются граждане. Что может быть ближе к телу собственной рубашки?» Ему вспомнились глаза Аюпова: усталые и живые, они смотрели твердо, решительно, поблескивая искорками юмора. В душе «Викинга» шевелилась остренькая струнка.
— Лицемерит, — сказал Стенли вслух, стараясь заглушить сомнение. Но струнка не сдавалась.
— Конечно лицемерит! Это я вам говорю, — убежденно замотал головой Сопако.
И именно оттого, что Лев Яковлевич поддержал, Фрэнку стало совсем не по себе. Он чувствовал себя так, будто встретился с существами, чей разум подчиняется особым законам, недоступным простым смертным. Ведь по мнению Винокурова миром управляют «три кита»: деньги, власть, эгоизм.
Перескакивая через балки, груды цемента и кирпичей, «Викинг» с Сопако достигли приемной.
— Мне к Кенгураеву, — бросил он секретарше с густо подведенными бровями.
— По какому вопросу?
— По сугубому, — посетитель не сказал «по важному», ни даже «по личному». И это произвело впечатление.
— Конечно, конечно, — защебетала секретарша, играя холеными бровями. — Товарищ Кенгураев будет рад… Почему вы не пришли минутой раньше? Какая досада! Товарища Кенгураева только что замуровали.
— Что?!
— Управляющий приказал сделать новый вход в кабинет, — пояснила секретарша, указывая на свежезаложенную кирпичами дверь. — Телефонная связь не прервана. Могу соединить.
— Благодарю, — нахмурился посетитель. — Мне надо поговорить с глазу на глаз… А где можно видеть инженера Порт-Саидова?
— Он тоже замурован. Вместе с управляющим. Товарищ Кенгураев распекал его за аморальное поведение и…
— Знаю, — коротко прервал секретаршу Винокуров. В этот момент в приемную забрел Аюпов. Услышав конец разговора, он рассмеялся.
— Инженера Порт-Саидова лучше не ищите. Кенгураев и здесь проявил свою индивидуальность. Тихий и скромный, с уклоном к подхалимажу, сотрудник Порт-Саидов живет в двух лицах: шофер Порт и машинистка-стенографистка Саидов… согласно штатному расписанию, разумеется. В общем получается инженер. Чудес таких у нас изрядно. Недавно управляющий подписал приказ об увольнении одного экономиста. Экономист к юрисконсульту — на каком основании уволили? Оказывается, есть основание. Экономист числился в ведомости электромонтером, электромонтерскую единицу сократили. А экономист и отвечает: «Я не электромонтер, а экономист. Вам надо сократить монтера. При чем же здесь я?» До сих пор юристы не могут разобраться: кто прав, кто виноват!
В разговорах и ожиданиях бежали часы. Наступил обеденный перерыв. Рабочие, замуровавшие управляющего и Порт-Саидова, ушли. Как выяснилось вскоре, их перебросили на другой объект. Винокуров стал нервничать. Проявляли беспокойство и замурованные. То и дело раздавался звонок, и Кенгураев гремел в телефонную трубку:
— Когда прорубят новую дверь? Мне необходимо ехать на совещание!
Рабочие не появлялись. Сигизмунд Карпович струхнул, а Аюпов, изредка заглядывая в приемную, одобрительно крякал и мечтательно говорил любопытствующим сослуживцам:
— Вот так бы навсегда оставить!
Перед окончанием рабочего дня Кенгураев уже не рычал в трубку. Смущенно хмыкнув, он попросил к телефону «кого-нибудь из подчиненных мужского пола» и промямлил, с болью сознавая, что малодушным признанием рушит и губит свой авторитет:
— Э-э-м… кхм, товарищ Аюпов? Как бы это… освободить меня… не могу больше. Понимаете, кгхм-м… Выйти надо… Нет, не совещание. Не как руководителю… Как рядовому гражданину, простому человеку.
Узнав в чем дело, «Викинг» первым подошел к замурованному дверному проему и со словами: «Не
