— Вы здесь! А мне говорили, что вы уехали в провинцию!
— А я, — ответил Люрбек, — считал, что вы где-то далеко — преследуете прекрасную Перетту!
Лейтенант невольно сделал усталую и скучающую мину, что тоже не укрылось от внимательного взгляда Люрбека.
— Я ничего не добился у хитрой комедиантки, — объявил он, — но путешествие оказалось для меня небесполезным.
— О! Вот как!
— Да, дорогой друг, я во время вояжа выяснил, совершенно твердо, что Фанфан-Тюльпан живехонек и что он обвел нас вокруг пальца, как младенцев.
— Это невозможно! — ответил шевалье, который понимал, как надо относиться к воскрешению первого кавалера Франции, ибо на собственной шкуре почувствовал, как мастерски молодой солдат владеет кавалерийской шпагой, хотя и считается мертвым.
А Д'Орильи продолжал:
— Мальчишка прекрасно себя чувствует, эскортируя актрис в костюме кучера. Но, несмотря на покровительство маршала, я полагаю, что обращусь лично к его Величеству и попрошу справедливости у него, если только не буду вынужден завтра же выехать в армию.
Шпион, вдруг заинтересовавшись, спросил:
— А что за бумага у вас в руках, не приказ ли об отправлении в свой полк?
— Да, шевалье, я должен немедленно вернуться во Фландрию и там принять важный пост.
— Могу ли узнать, какой именно?
— В отделе секретных срочных донесений.
Люрбек вздрогнул от радости. Теперь у него будет там свой человек!
И в самом деле, Д'Орильи предстояло держать в руках не только самые важные и самые секретные приказы, но также и ключ, с помощью которого можно будет расшифровывать все поручения командования, написанные условным языком. И Люрбеку показалось, что добыть их и воспользоваться ими для него теперь будет просто детской игрой. Он уже меньше сожалел о том, что упустил маршала Саксонского, поскольку будет иметь возможность получать сведения, бесценные по важности, и срочно отправлять их герцогу Камберленду, а уж главнокомандующий английской армии употребит их по своему желанию. Как он собирался достичь этой цели? Наверно, знал путь к этому и был уверен в результате, так как в его глазах опять зажегся странный огонь.
И, когда он снова начал говорить, его голос слегка дрожал.
— Дорогой лейтенант, примите мои самые пылкие поздравления. Я не сомневаюсь, что вы блистательно справитесь со сложными обязанностями и что ваши заслуги после кампании будут должным образом оценены и принесут вам честь и преимущества высокого чина!
Тем временем толпа придворных незаметно поредела и затихла. И вскоре полная тишина, сменив шум и говор, возвестила о выходе короля.
Люрбек и Д'Орильи быстро заняли свои места.
Официальная встреча короля и его фаворитки должна была произойти в Зеркальной галерее.
Огромный неф во всю свою длину был занят по обеим сторонам рядами придворных, с одной стороны мужчины, с другой — женщины. В середине галереи находилась та, кто была более чем королевой, сияющая торжеством и окруженная дамами высшего ранга. Все придворные дамы были хороши собой и изысканно одеты. Но ни одна из них не могла соперничать с маркизой, настолько она затмевала всех блеском глаз, умом, прелестной живостью лица, а главное — удивительной, неподражаемой грацией движений, которая придавала каждому ее жесту неизъяснимое очарование, а каждому взгляду и улыбке неограниченную власть.
В этот день она была прекраснее и обольстительнее, чем когда бы то ни было. На ней было платье из тяжелого белого шелка, вышитое золотом и отделанное золотыми кружевами, которое делало еще ослепительнее ее красоту. На белоснежной груди переливалось двойное жемчужное ожерелье, стекавшее почти до талии. Радость торжества окрасила нежным румянцем щеки, обычно несколько бледные. Но, при всей радости победы, заставлявшей биться ее сердце быстрее, чем всегда, она сумела придать лицу выражение скромности, которое не только контрастировало с ее туалетом, но и подчеркивало его великолепие.
Наконец, предшествуемый приближенными придворными, появился король. Костюм светло-серого шелка, украшенный серебряной вышивкой, подчеркивал его стройную фигуру. Большая лента ордена святого Людовика с бриллиантовым крестом на конце опоясывала наискосок его камзол. Он выглядел очень жизнерадостным и довольным, ибо снова обрел ту, кого в данный момент любил, — как он был уверен, — больше всех на свете…
Вельможи церемонно и торжественно поклонились, приветствуя монарха. Дамы грациозно присели в глубоком реверансе. Но Людовик XV видел только ту, которая крепко держала его сердце в своей маленькой ручке. Он остановился перед маркизой, предложил ей согнутую в локте руку и нежно сказал:
— Я счастлив, мадам, видеть, что вы вернулись ко двору, где все вас так любят.
— Сир, — ответила маркиза, стараясь говорить громче и придавая голосу уверенность, так как знала, что за ней следит множество глаз, начисто лишенных всякой благожелательности и снисходительности. — Сир, я глубоко вас благодарю за внимание, проявленное к моей скромной особе. Ваше величество может быть уверено, что я сделаю все, чтобы оказаться его достойной!
Под одобрительный шум — искренний и неискренний, — который был ответом на слова фаворитки, король склонился к ее уху и сказал очень тихо:
— До скорого свидания, моя прекрасная, несравненно прекрасная подруга!
Маркиза не ответила ни слова, но ее глаза дали ему согласие на свидание без свидетелей. И монарх, сияя, эскортируемый офицерами королевского дома, продефилировав перед длинными рядами придворных, вернулся в свои апартаменты.
После этого фаворитка тоже продефилировала перед придворными, принимая предписанные этикетом приветствия и поклоны блестящей толпы, о которой она знала, что большая часть ей завидует, а остальные — всей душой ее ненавидят.
Проходя мимо Люрбека, она подчеркнуто не ответила на его поклон и удалилась с высокомерным и презрительным видом.
— Ого! — сказал себе шпион. — Здесь становится горячо! Пора исчезать, а то, если я задержусь в Версале или даже просто в Париже, можно и погореть!
После парада и официальной встречи придворные покинули Зеркальную галерею и разошлись, кто — в соседние гостиные, кто — в парк, где фонтаны разбрасывали свои струи и зеркальные каскады в бассейны и пруды и где сияли на фоне зелени мраморные статуи богов. Маркиз Д'Орильи и шевалье де Люрбек не были свободны и, по разным причинам, не могли остаться пофланировать в дворцовом парке.
Лейтенант, поскольку ему надлежало в тот же вечер уезжать, должен был вернуться в Париж, чтобы сложить свои вещи, а шпиону тоже пора было удирать из города, где ему, с момента возвращения фаворитки, стало трудно дышать.
Протягивая руку Д'Орильи, он сказал:
— Удачи вам, мой друг!
— И вам! — ответил офицер.
Датчанин продолжал:
— Мы расстаемся, и, может быть, навсегда. Позвольте мне дать вам один совершенно бескорыстный совет!
— Я слушаю!
— Так вот, откажитесь вы от вашей очаровательной Фикефлёр! И постарайтесь не брать воспоминания о ней с собой.
— Попробую! — вздохнул Д'Орильи, прощаясь со своим злым гением.
Шевалье проводил его глазами, иронически сжав губы. Потом извлек из кармана свою ониксовую табакерку, взял из нее щепотку испанского табака и, провожая глазами стройный силуэт молодого офицера, медленно и глубоко вдохнул табак. Затем, отряхивая, как всегда, крошки с жабо, тихо сказал:
— До скорого свидания, мой милый лейтенант, до более скорого, чем ты думаешь!
