— Нет, сударыня, — ответила госпожа Ван-Штейнберг; в тоне ее уже проскользнуло беспокойство.
Маркиза, голос которой внезапно приобрел жесткость, теперь смотрела на свою камеристку пристально и строго.
— А мне сказали, что вы встречались в доме шевалье де Люрбека с какими-то подозрительными субъектами.
Шпионка почувствовала, что по ее лбу и вискам потек холодный пот. Она с усилием проглотила слюну и ответила почти не дыша:
— Кто мог, мадам, рассказать вам такие нелепые вещи?
Кивком головы маркиза дала знак лейтенанту, а тот подал знак Фанфану, что момент, когда пора действовать, наступил, и штандартоносец, вместе с Д'Аржансоном, вошел в комнату фаворитки.
Увидев их, голландка, бледная, как мел, вздрогнула. Фанфан вышел вперед и, приблизясь к ней, глядя ей прямо в глаза, воскликнул:
— Я сам видел вас там, мадам!
— Это ложь! Это клевета… — лепетала растерянная камеристка.
— Да, да, я видел вас! — вскричал Фанфан, дрожа от негодования. — Посмейте отрицать, что час тому назад вы были в рабочем кабинете Люрбека, что вы вели большой разговор с двумя бандитами самого скверного толка, что вы им передали пятьдесят экю за то, что они похитили молодую девушку по приказу шевалье и привезли ее в то место, которое было указано Люрбеком.
— Молодую девушку? — попробовала протестовать госпожа Ван-Штейнберг, приняв удивленный и оскорбленный вид.
— Да, молодую девушку, мадемуазель де Фикефлёр, мою невесту, — сказал Фанфан. — И вы сейчас же скажете мне, где она, иначе…
— Мне нечего вам сказать, так как я ничего не знаю! — объявила голландка, придя в себя и решив оказывать сопротивление.
— Ах, бесстыдница! Да ты заслуживаешь… — уже кричал Фанфан, доведенный до крайности ее бессовестной ложью.
Тут выступил вперед Д'Аржансон со словами:
— Оставьте ее! Теперь я буду продолжать допрашивать эту особу!
И с улыбкой, которой угроза придавала устрашающее выражение, добавил:
— Мадам, в моем распоряжении есть средства, позволяющие получать ответы на вопросы от тех, кто хочет молчать. Что касается вас, господин штандартоносец, то будьте любезны тоже следовать за мной. Вы будете не лишним и сможете помочь мне при допросе этой дамы.
Лейтенант полиции почтительнейше поклонился маркизе. Госпожа Ван-Штейнберг с ледяным видом сделала ей реверанс, а Фанфан-Тюльпан, счастливый от своего нового успеха, с торжеством поклонившись фаворитке короля, вышел вместе с арестованной камеристкой.
В то время как пойманная с поличным госпожа Ван-Штейнберг покорно дала увести себя лейтенанту полиции, аудиенция, которую Людовик XV давал Люрбеку, подходила к концу.
— Сударь, — сказал король, — я еще раз благодарю вас за сведения, которые вы мне предоставили и которые, без сомнения, принесут успех моей армии.
Люрбек, едва удерживаясь от иронической улыбки, но сохраняя серьезный вид, церемонно поклонился королю и сказал:
— Сир, ваша царственная благодарность согревает мне сердце, и я прошу ваше величество быть уверенным в том, что ваш смиренный и преданный слуга сделает во Фландрии нечто полезное для вас. Я думаю, впрочем, скоро вернуться и принести вашему величеству еще более ценные и точные сведения о намерениях герцога Камберлендского и генерала Трента…
Теперь Люрбеку уже некуда было спешить; ему оставалось только присоединиться к похитителям Перетты. Это он, разумеется, распорядился похитить невесту Фанфана-Тюльпана. С какой же целью? О, все было очень просто! Поскольку у него произошла неудача с маршалом Саксонским, средств для шпионажа больше не оставалось. Необходимо было завладеть планами военной компании. Дело ему представлялось совсем несложным с тех пор, как выяснилось, что Д'Орильи, которого он уже держал в руках, был назначен в отдел секретных сообщений. Но он все-таки опасался, что молодой офицер не пойдет на прямое предательство, и решил воспользоваться Переттой как заложницей, и с помощью шантажа преодолеть последние колебания маркиза Д'Орильи.
А Людовик XV отпустил благожелательным жестом человека, которого он искренне считал источником важнейшей для Франции информации. Он позвонил в серебряный колокольчик, стоявший на его бюро. Открылась дверь в кабинете, и в щели появился силуэт придворного мажордома. Людовик приказал:
— Проводите этого господина по моей личной лестнице.
Потайная лестница, которая сообщалась через узкий коридор с кабинетом правителя, вела вниз, в следующий этаж, расположенный над апартаментами фаворитки, а еще дальше — в вестибюль, откуда дверь выходила прямо в парадный двор. Ключи от нее были только у короля, у фаворитки и у личного камергера короля.
Придворный слуга короля уже приготовился открыть решетку, выходившую на площадку лестницы, когда сквозь ее прутья Люрбек увидел сцену, от которой ему стало скверно.
Сопровождаемая с двух сторон Фанфаном-Тюльпаном и Д'Аржансоном, его главная сообщница, госпожа Ван-Штейнберг, спускалась по ступенькам вниз. В мгновение ока шевалье понял, что положение очень серьезное. Шпионка наверняка где-то допустила оплошность, она попалась, и, если ее хорошо «поджарить», она непременно разболтает полиции всё.
И опять на его пути встал Фанфан-Тюльпан, он поймал его сообщницу!
Сердце у Люрбека сжалось от страха. Он понял, что погиб, и пришел в ярость.
А камергер уже открывал дверь. Еще минута, и Люрбек окажется лицом к лицу с голландкой. Кто знает, не выдаст ли она его Д'Аржансону, — может быть, от испуга, может быть — от гнева, может быть — для того, чтобы хоть частично снять с себя ответственность и перевалить ее на него?
Тогда, отступив как можно глубже в тень передней, датчанин сказал слуге тоном, которому старался придать игривость:
— Сударь, разрешите мне, пожалуйста, задержаться на минуту. Я никогда не ходил по потайной лестнице, а говорят, что это именно тот путь, который ведет от кабинета его величества прямо к божественной маркизе. Лестница в самом деле историческая, и мне хотелось бы полюбоваться ею, как она того заслуживает.
Камергер, смущенный столь вольным тоном, с удивлением посмотрел на Люрбека. Но те трое уже в этот момент спустились по лестнице вниз, и шевалье, изобразив, что с восхищением разглядывает ступени, покрытые роскошным ковром, заглушающим шаги, и восхитительными гобеленами, закрывающими стены, последовал за своим провожатым. Затем, попрощавшись с ним, он осторожно спустился по последним ступенькам, пересек вестибюль, где сидели двое слуг, ничего не слышавших и дремлющих на своих местах, и прошел по внутреннему двору как раз в тот момент, когда лейтенант полиции и Фанфан вместе с госпожой Ван-Штейнберг вошли в помещение кордегардии.
«Ох, ох, ох! — сказал сам себе Люрбек, терзаемый ужасным страхом. — Надо узнать, что будет там происходить! В данный момент мои дела, как видно, находятся в весьма неважном положении! Но я еще не сказал последнего слова! Хорошо смеется тот, кто смеется последний!» И он стал красться вдоль стены, до того места, где светились окна кордегардии. Большая комната, в которой стояли стол и несколько стульев, служила кабинетом главному писарю и управляющему королевскими зданиями. Когда главный лейтенант полиции должен был лично руководить первым допросом важного обвиняемого, арестованного в самом дворце или его ближайших окрестностях, он всегда пользовался ею и, как правило, не отправлял преступника в Париж, не попытавшись получить от него предварительного признания.
В помещении кордегардии в тот поздний час находились только главный писарь, его помощник и двое дежурных. Когда вошел главный начальник всей полиции Франции и Наварры, все присутствующие почтительно встали. Господин Д'Аржансон приказал им перейти в соседнюю комнату. Они, не выразив ни малейшего удивления по поводу такого позднего и неожиданного появления начальника, повиновались мгновенно. Такие происшествия не были редкостью в версальской полиции.
Через стекло в освещенном помещении Люрбек хорошо видел из темноты всех трех персонажей,
