Бапси Сидхва
Огнепоклонники
Глава 1
Фаредун Джунглевала, Фредди для своих, был броско красивым проходимцем, обладавшим вкрадчивым голосом и настолько полным отсутствием уважения к морали, что сумел и весьма комфортабельно устроиться в жизни, и завоевать всеобщую любовь и признательность. Когда он скончался в возрасте шестидесяти пяти лет, величественным седовласым старцем, земляки удостоили его редкой чести — внесли имя Фаредуна Джунглевалы в «Зороастрийский календарь великих людей».
По большим зороастрийским праздникам полагается поминать великих людей прошлого: древних персидских царей и святых, а также тех, кто верой и правдой служил парсам с той поры, как они, покинув Персию, обосновались в Индии.
Теперь во всем Пенджабе и во всем Синде в их число входит имя Фаредуна Джунглевалы как нетленное доказательство успеха его обольстительной жуликоватости.
В зрелом возрасте, в пору процветания, Фаредун Джунглевала любил предаваться поучительным воспоминаниям. Завершив нелегкий трудовой день, он располагался в плетеном кресле, с наслаждением вытягивал свои длинные ноги и обращался к восхищенно внимавшей ему молодежи:
— Знаете ли вы, дети мои, что слаще всего в этом мире?
Поток ответов он останавливал благословляющим жестом, улыбался, качал головой.
— Нет, нет и нет! — говорил он. — Не сахар. Не деньги. Даже не материнская любовь.
Семеро детей Фаредуна и их друзья, пришедшие в гости, замирали, стараясь не упустить ни слова. Красивый голос Фаредуна как музыка ласкал их слух.
— Слаще всего на свете ваши потребности. Вы вдумайтесь! Ваши потребности — это движущая сила ваших желаний, залог вашей удовлетворенности и благополучия.
По мере того как Фаредун развивал эту мысль, слова «потребность, желание» перерастали привычно отводимые для них пределы, охватывали собою новые просторы и заполняли умы молодежи.
— Потребность заставляет нахала угодничать, в жестоком сердце пробуждает доброту. Как ни зовите это — обстоятельствами или эгоизмом, — все равно все сводится к удовлетворению потребностей. Все доброе на свете проистекает из желания сделать лучше самому себе. Ну что заставляет ладить с человеком, которому вы охотней всего плюнули бы в глаза? А что держит в узде нашу всепоглощающую самовлюбленность? Слушайте меня: только желание удовлетворить потребность может заставить полюбить врага своего как родного брата.
Билли так и вбирал в себя каждое слово отца. Этому подростку с землистым цветом лица, с пробивающимися усиками в пять волосков отцовские разглагольствования казались выше мудрости самого Зороастра.
Больше всего молодежи нравилось слушать Фаредуна, когда отсутствие женщин не стесняло его свободную манеру изложения. В этих случаях Фредди просто очаровывал собравшихся своей откровенностью:
— Да, всякое приходилось мне делать в жизни. Помню, в Пешаваре был такой надутый сукин кот — полковник Уильямс. Уж как я вокруг него увивался! Саламы отвешивал до самой земли — прямо штаны на заду лопались, — и умасливал его, и джемом обмазывал, пока не начал он у меня из рук есть. А потом не прошло и года, как я прибрал к рукам всю торговлю Пешавара с Афганистаном!
А когда появляются денежки, их можно пустить на множество добрых дел. Я пожертвовал на строительство сиротского дома, на больницу. Водопроводную колонку установил и распорядился надпись выбить — посвящение моему другу Чарлзу П. Аллену. Он тогда только приехал из Уэльса. Должность у него была маленькая, но для моих дел очень нужная. Был он тогда самым настоящим сахибом — жару не переносил. Но он еще так-сяк, а вот его мэм-сахиб! Вся ее кожа блеклая прыщами пошла от жары, а она их, бедная, в кровь расчесывала.
И вот как-то признается мне Аллен, что погубила жара его мужскую силу. Все от жары, говорит. Этот дурачок во многом шел мне навстречу, и я решил выручить его. Сначала жену отправил в горы, чтоб прыщи прошли. Потом его самого взялся пользовать грудастыми танцовщицами и шотландским виски. В скором времени опасные симптомы как рукой сняло.
Так что, дети мои, добрые дела можно творить и творить.
Тут, однако, жизнелюбивый праведник, к чести его будь сказано, подмигнул.
Речь Фаредуна бывала обильно уснащена английскими заимствованиями, которые он проговаривал с забавно утрированным акцентом.
— Нет, мои милые юные друзья, — продолжал он. — Никогда я не допускал, чтоб гордыня и надменность становились помехами на моем пути. Кем бы я сейчас был, носись я со своей гордостью как с редкостным цветком, — сидел бы на ней своей редкостной задницей? Нет, я следовал своим потребностям и нуждам, а это воспитывает в человеке гибкость, изворотливость, скромность. Христос же сказал: нищие духом получают царствие земное. Очень умно сказано. И в другом изречении есть глубокий смысл. «С ветерком качайся, перед бурей склоняйся», — ораторствовал Фаредун, уверенно перевирая цитаты.
— Парсов во всем мире едва ли сто двадцать тысяч наберется, а все-таки мы держимся. Почему? Тысячу триста лет назад, когда арабы вторглись в Персию и нас оттуда выгнали взашей, горсточка наших предков захватила с собой священный огонь и бежала в Индию. Князь Ядав Рана предоставил им убежище, но поставил условие: не есть говядину, не носить обувь из невыделанных кож и не обращать доверчивый народ в нашу веру. Парсы склонились перед княжеской волей. И по сей день мы никого не уговариваем поклоняться огню и не допускаем смешанных браков.
Со многими я сходился — даже близко — не без задних, как говорится, мыслей, а получилось, что как раз эти люди оказались моими самыми верными и надежными друзьями. И по нынешний день дорожу я дружбой с ними.
Фаредун помолчал, вздохнул и совершенно неожиданно брякнул:
— Взять хоть нашу бабушку — благослови господь ее сердечко злобненькое, — вы даже не представляете, сколько я натерпелся от нее. На что она меня только не толкала, на что я только из-за нее не шел! А я всегда хорошо с ней обращался — чтоб в семье мир был. Если б не я, она бы всех загрызла и никакой семьи бы у нас не было!
Короче говоря, думайте о своих потребностях, а бог подумает о вас.
Так доверительно звучал его бархатный голос, так убедительны были его слова, что слушатели чувствовали себя избранниками, единственно удостоенными откровения. Вначале позабавив их своими рассуждениями, Фаредун — теперь даже жена не звала его Фредди — наслаждался своей властью над ними:
— А где, позвольте вас спросить, восходит солнце? О нет, не на востоке! Солнце и восходит в английской ж…, и в нее же садится. Англичанин — наш властелин. Где бы мы, парсы, были, не пользуйся мы его благоволением? После навабов, махараджей и прочих старательней всего пресмыкаемся перед англичанами мы. И заметьте себе, я это не в укор парсам говорю — мы следуем нашей великой потребности выжить, существовать в мире и благоденствии. А иначе что было бы с нами? Дерьмо таскали бы вместе с неприкасаемыми? Понюшкой табаку торчали бы в громадной ноздре Индостана — до первого чиха! А так, заботясь о собственных интересах, мы сохранили и веру свою, и силы, которые нам нужны, чтобы выполнять космическое назначение, предначертанное Ормуздом, чтобы следовать путем аши, великого духовного закона, управляющего вселенной.
Как они любили Фаредуна в эти минуты! Сияя глазами, полуоткрыв рты, они преданно впитывали в себя красноречивую мудрость своего хорошо пожившего гуру. Однако был у гуру один враг, которого он при всей своей мудрости, при всем красноречии одолеть не мог.
