успевал сгонять туда на велосипеде в перемену, чтобы повидаться с Рози.
Неделю назад Язди не выдержал — отважился подойти к преподобному отцу Джонсу и отпроситься с уроков до большой перемены.
— У меня очень срочное дело, — заявил он.
Учитель отпустил.
Язди на бешеной скорости помчался в старую школу и слонялся у ворот, пока не прозвенел звонок.
Увидев за воротами унылую долговязую фигуру с велосипедом, Рози со всех ног бросилась к Язди. В полном молчании они поспешили скрыться за живой изгородью в своем излюбленном уголке.
Язди сбивчиво рассказывал, почему его забрали из школы, как отец отнесся к его намерению жениться.
— Ты только не сердись! — умолял он, перехватывая ее взгляд.
Рози пылала от обиды, слезы жгли ей глаза. Ударив в бессильной ярости кулачком по траве, она выпалила сдавленным, хрипловатым голосом, какого Язди никогда раньше не слышал:
— Ублюдок чертов! Кого он корчит из себя?
Язди сжимал ее тонкие руки, целовал горячие, мокрые от слез губы.
— Не нужно так! Прошу тебя! Ну какое это имеет значение? Все равно я на тебе женюсь, не знаю как, но все равно женюсь… Я клянусь тебе… Ты только верь мне… прошу тебя… ну я прошу!
Требовательно зазвенел звонок. Рози отстранилась.
— Когда я теперь тебя увижу? — спросила она.
— В пятницу. Я опять отпрошусь.
Язди заглянул глубоко в зеленые глаза, такие страдающие, такие громадные на осунувшемся личике.
— Не бойся. Я уговорю отца. Дай только время.
Рози поднялась, разгладила складки школьной юбки.
— Можешь передать ему от меня — пусть повесится!
На обратном пути Язди то краснел, то заливался слезами.
Весь урок математики Билли любовно ощупывал спрятанное в кармане кольцо. А Язди в это время в своем десятом классе изо всех сил старался побороть робость. Отец Джонс был чрезвычайно грозен в тот день. Язди уже дважды приподнимался с места, но отпроситься не хватало духу, и он в страхе садился.
«Меня ждет Рози», — напоминал себе Язди. Наконец, представив, как сердита и огорчена будет Рози, если он не явится, Язди расхрабрился:
— Извините, сэр. Можно мне выйти? По срочному делу. К следующему уроку я вернусь.
Плотный, лысый отец Джонс оторвался от проверки тетрадей и нахмурился:
— По-моему, ты уже отпрашивался в прошлую пятницу, разве нет?
— Да, сэр. Извините, сэр. В последний раз, сэр.
— Сомневаюсь, чтобы твой отец стал платить деньги за прогулки во время уроков. Срочное, видите ли, дело! Сомневаюсь, что надо отпускать тебя. В другой раз, если возникнут «срочные дела», принеси записку от родителей.
— Да, сэр.
Язди сглотнул и, кусая губы, в отчаянии побрел на место.
Билли всю перемену проторчал в сортире, любуясь колечком.
Вернувшись после уроков домой, Билли бродил из комнаты в комнату, рассчитывая перехватить Ясмин. Билли знал, что на ее лице — как мелом на школьной доске — будет ясно написано, обнаружена ли пропажа, а если да, то сильно ли Ясмин расстроена.
Осмотрев весь дом и не найдя сестры, Билли поднялся на крышу. Там ее тоже не было. Разочарованный Билли опять спустился и, увидев на кухне мать, поинтересовался:
— А где Ясмин?
— Я ей велела прилечь в моей комнате. У нее такой вид, будто она касторки приняла. Как бы не расхворалась.
Билли отвернулся, чтоб спрятать ухмылку.
Ясмин вышла только к ужину, и Билли с трудом скрыл восторг, увидев ее расстроенное лицо. Он низко наклонился над тарелкой и набил рот большими кусками хлеба.
Билли никогда не мог справиться со своей ухмылкой, растягивавшей его рот от одного оттопыренного уха до другого, как не мог удержаться от слез, враз появлявшихся на его глазах, если при нем плакали.
Билли считал, что плаксивость — свидетельство постыдного мягкосердечия. А уж что выдавала его знаменитая ухмылка — стоило ей появиться, как мгновенно вся семья набрасывалась на него, требуя, чтоб сам признался, где нашкодил.
Взяв наконец себя в руки, Билли невинно спросил:
— Ясмин, ты что притихла?
— Не твое дело, — нехотя огрызнулась сестра и продолжала хмуриться до конца ужина.
По субботам в школу не ходили. Билли дремотно ворочался в постели, ожидая, пока Кати оденется, причешется и выйдет из комнаты. Спать на крыше было уже холодно. Остренький воздух октября пробудил в Кати стремление пораньше позавтракать, а в Билли — желание понежиться под одеялом.
Когда Кати поела и вернулась, она увидела, что Билли спит, накрывшись с головой одеялом, из-под которого слышно было мирное похрапывание. Кати подошла к их общему комоду.
Под одеялом глаза Билли были широко раскрыты, уши ловили каждое движение сестры, однако он не забывал равномерно похрапывать. Кати, нимало не опасаясь разбудить спящего брата, подняла такой грохот, от которого и медведь бы вылез из берлоги. Кати хватала и со стуком швыряла на комод щетки для волос, баночки, скляночки. Потом все стихло.
— Ты моих денег не видел? — спросила Кати. — Я их только что на комоде оставила.
Билли ответил негромким храпом.
Последовала минута зловещей тишины. Билли ужасно хотелось посмотреть, что делает Кати. Может, пошла искать свои деньги? Эта мысль вдохновила его, он осторожно приподнял краешек одеяла и уперся взглядом прямо в сторожкие глаза Кати. Она присела у его кровати на корточки, и ее лицо было совсем рядом.
Билли не успел ничего сделать — Кати сдернула одеяло с воплем:
— Я знала, что ты не спишь! Ты взял деньги! Я их на комоде оставляла!
— Ауоэ. — Билли зевнул громко и протяжно, как лев, потянулся, перевернулся на живот и негодующе потянул на себя одеяло.
— Взял деньги! Взял!
Кати прыгнула верхом на Билли и замолотила кулачками по одеялу.
Билли заерзал, стараясь увернуться от мстящих кулачков Кати, выставлял вперед угловатые локти, чтоб хоть голову защитить.
— Хватит! Хватит! — увещевал он, но как только Кати остановилась, ловко вывернулся из-под нее и вскочил во весь рост прямо на кровати.
Вздев очки на нос, он назидательно погрозил Кати пальцем, похожим на сучок:
— Нечего бросать деньги где попало!
— Отдай немедленно! — потребовала Кати.
— Это почему же?
— Потому что они мои!
— Знаешь, не отдам. И пускай это тебя научит не оставлять деньги на виду. А если бы кто из слуг украл?
— Но я же знала, что ты в комнате! — кипятилась Кати.
— Слуги все равно могли украсть! Ты плохая девочка! Скажу маме, что ты приучаешь прислугу воровать.
Угроза на Кати не подействовала.
— Мама! Мама! — завопила она во весь голос.
