В эти же дни Светляков распутывал историю с детскими часами.
На нее могла пролить свет жена Лаврентьева. Но как она отнесется к визиту Светлякова, захочет ли правдиво рассказать все? Да и сможет ли это сделать? Ведь игрушечные часы не такая уж значительная вещь, чтобы обязательно помнить, где они и что с ними произошло...
Светляков приехал в Лесное на следующий день после предварительного допроса Лаврентьева. Его встретила хозяйка — женщина небольшого роста, лет сорока, с черными, гладко зачесанными волосами — Татьяна Григорьевна Лаврентьева. Она удивленно поздоровалась и, видимо приняв Светлякова за кого-то из сослуживцев мужа, спросила:
— Вы, наверно, к Федору Петровичу? Он приезжает поздно и не каждый день. Но сегодня обещал быть.
Когда Светляков показал удостоверение, женщина испуганно спросила:
— Что случилось? Скажите скорее, что произошло? Где муж, что с ним?
— Успокойтесь, Татьяна Григорьевна, муж ваш жив и здоров. Но нам необходимо поговорить с вами, выяснить кое-какие детали одного важного дела. Потому-то я и вынужден вас побеспокоить...
Пошли на террасу. Светляков достал из портфеля плотный конверт, вынул детские часы, положил на покрытый скатертью стол:
— Татьяна Григорьевна, посмотрите внимательнее, не Сережины ли это часы?
Женщина взяла в руки игрушку, осмотрела, потрогала белую резинку и положила обратно на стол.
— Что скажете, Татьяна Григорьевна?
— Были у сына такие часики, отец ему купил. Но что-то давно я их не видела. То ли он потерял их, то ли дома оставил, когда на дачу переезжали. Сейчас мы у него спросим.
На ее зов откуда-то из-за кустов появился толстый розовощекий паренек лет шести-семи.
Мать спросила:
— Сережа, а где твои часики, которые папа купил?
— А я их в ящик с игрушками положил, — ответил мальчик. — У них стеклышко выпрыгнуло. — Увидев лежащие на столе часы, он схватил их: — Вот они! Папка их починил? Да?
Мать сурово остановила его:
— Нет, нет. Это часики не твои. Положи их и иди гуляй.
Мальчишка посмотрел на мать, но часы крепко держал в руке.
— Мои они, мои! — пустился он в рев.
Мать силой увела его от стола и вернулась с часами.
Светляков попросил:
— У меня к вам еще одна небольшая просьба, Татьяна Григорьевна. Посмотрите внимательно на резинку. Это вы сшивали ее?
Женщина вновь взяла часы.
— Может, я, а может, и нет. Многие женщины шьют внахлест. Но зачем вам все это? Почему вы меня вы спрашиваете?
— Понимаете, Татьяна Григорьевна, всего я вам сказать пока не могу. Мы выясняем обстоятельства одного серьезного дела. В нем, возможно, замешан ваш муж. Вы не пугайтесь. Пока это только предположение. И важно, очень важно выяснить все детали. Чтобы не было ошибки...
Женщина вдруг каким-то внутренним чутьем поняла, что над ее семьей собирается беда.
— Что вы такое говорите? В чем может быть замешан Федор Петрович? Не может этого быть. Слышите, не может!
Когда Светляков уходил, его провожали недоумевающие глаза Татьяны Григорьевны и ее сына.
Светляков понимал, какое страшное горе вскоре падет на голову и этой женщины, и этого беззаботного, избалованного паренька. Но что можно было сделать?..
Остановившись у калитки, Светляков сказал женщине:
— Татьяна Григорьевна, извините за вторжение. И вот что. Если в ближайшие день-два Федор Петрович не приедет, знайте, он у нас, на Петровке, 38. Вот вам телефон...
— Теперь нужен обыск в квартире Лаврентьева, и обыск тщательнейший, — подытожил Светляков свой доклад Чебышеву о результатах поездки в Лесное. — Хотя газета, которую вы откопали в Вострякове, — доказательство, как говорится, железное, но и оно не без изъяна. Лаврентьев скажет: выбросил, мол, газету, а ее кто-то, может этот самый преступник, подобрал — вот и все.
— Да, но на газете его визитка — оттиск обеих лап. Правда, и еще чьи-то следы есть. Видимо, почтальона.
— Вот эти чьи-то следы все и испортят. Нет, надо искать и найти стекло от часов.
Обыск в квартире Лаврентьевых шел долго. Коробок с игрушками было несколько. В одной лежали плюшевые медвежата, собаки, верблюды, заводные автомашины самых разных марок, в другой — дюжина игрушечных пистолетов, в третьей — детали замысловатых детских «конструкторов», гайки, винты.
Стекла от часов ни в одной из коробок не было.
— Кажется, придется уходить ни с чем, — сказал член домового комитета, присутствовавший при обыске в качестве понятого.
— Нет, не может быть, — уверенно отвечал Светляков. И снова стал осматривать угол за углом, коробку за коробкой.
Лаврентьев сидел на стуле и зорко следил за всем, что происходило в комнате. Татьяна Григорьевна, после бурной истерики обессилевшая, убитая свалившимся несчастьем, в который уже раз спрашивала мужа:
— Неужели это правда?
— Ничего за мной нет, Татьяна, совсем ничего. Это навет, оклеветали меня.
— Что же теперь будет, что?
— Все в руках божьих. Молись за меня, молись.
А Светляков продолжал осмотр квартиры. Тщательно, не спеша. Но все было тщетно. Наконец он обратился к хозяевам:
— Скажите, все игрушки здесь? Нет ли еще где-нибудь?
— Нет, больше нет, — уверенно ответил Лаврентьев.
— Припомните. Должны быть.
— Тогда ищите. Чего же спрашивать?
— Что ж, будем искать.
Вмешалась Татьяна Григорьевна:
— На днях я прибирала здесь, одну коробку, кажется, в верхнюю кладовку сунула.
Лаврентьев зверем глянул на жену. Она потерянно объяснила:
— Не преступники мы, чего же бояться?
В верхнем шкафу над дверью в кухню нашлась еще одна небольшая картонная коробка.
Светляков открыл ее и, волнуясь, стал перебирать игрушки. Опять медвежата, зайцы, юла, детали от конструктора...
И вот на самом дне что-то блеснуло, будто тусклый кусок слюды...
— Кажется, то, что мы ищем, — сказал Светляков, осторожно доставая круглое запыленное стекло от детских часов. — Видите, гражданин Лаврентьев?
Лаврентьев вскинул голову, посмотрел на стекло, лежавшее на ладони Светлякова.
— Ну, вижу. И что с того? Стекло? Значит, там и часы должны быть.
Он встал, с ненавистью глянул на Светлякова, на понятых и сам ринулся к коробке с игрушками. Лихорадочно порылся в ней, затем нетерпеливо высыпал все содержимое на пол, перетряс каждую игрушку.
Светляков посоветовал:
— Лучше пересмотреть все спокойно, не торопясь.
— Куда они могли деться? — с недоумением спрашивал Лаврентьев.