М. Сизова
«Из пламя и света»
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА 1
Кончилась Отечественная война. В Московский Кремль свезли сотни пушек, отнятых у французов. Кузнецкий мост опять звенел французской речью, и московские дамы, стараясь во всем походить на парижанок, постукивали французскими каблучками по улицам, где еще недавно гремели сапоги французских солдат.
Прокатившись лавиной по русской земле, армия Наполеона растаяла, как снег на солнце. Вслед за ее отхлынувшим и порядком обмелевшим потоком по дорогам Европы зашагали русские полки, а многие пленные французы осели в дворянских и купеческих семьях, принимавших с полным радушием вчерашних врагов, и занялись воспитанием и обучением французскому языку малолетних представителей старых фамилий.
Санкт-Петербург был не тронут войной и оставался прежним. Но Москва, пережившая пожар и разрушение, теперь жадно возвращалась к жизни и деятельно отстраивалась.
Кое-где еще виднелись пустыри на местах сгоревших зданий. Но каменные особняки и большие дома о двух этажах, украшенные колоннами и балконами, воздвигались один за другим на узких московских улицах и заполнялись семьями москвичей, возвращавшихся на родные пепелища. С утра до наступления сумерек даже тихие переулки были теперь полны кипучей жизнью. Зато по вечерам и переулки, и площади, и улицы, слабо освещенные редкими фонарями, становились безлюдны и безмолвны.
В один поздний октябрьский вечер большая площадь, что у Красных ворот, была особенно пустынна. Откуда-то взялся туман, редкий гость в московском климате, и все окутал влажной пеленой.
Старик с седыми баками, состоявший швейцаром при большом особняке, уже второй раз выходил из подъезда посмотреть, не потух ли фонарь около дома.
Окна особняка, кроме двух, выходивших в сад и плотно завешенных темными гардинами, были ярко освещены свечами. В комнатах мелькали какие-то тени, беспокойно перебегали из одной части дома в другую. Иногда чье-то лицо приникало к оконному стеклу и кто-то всматривался в темноту.
Стук колес о булыжную мостовую издалека возвестил о приближении кареты. Швейцар в третий раз вышел к подъезду. Лакей и две дворовые девушки подбежали к дверцам кареты.
Доктор, чрезвычайно полный и чрезвычайно важный, известный всей Москве, не торопясь вышел из кареты и поднялся по широкой лестнице.
На площадке, опираясь рукой о перила, стоял еще совсем молодой человек с красивым, обрамленным небольшими бачками бледным лицом и растерянно смотрел на доктора.
— Я — муж больной, — быстро проговорил он, судорожно схватив мягкие руки доктора. — Я весьма, весьма благодарен вам за то, что вы согласились помочь ей!
— Я имею честь говорить с господином…
— Лермонтовым, — перебил, волнуясь, молодой человек. — Юрий Петрович Лермонтов… С 1811 года капитан в отставке. Прошу вас, пройдемте.
Доктор не спеша прошел в дверь.
— Очень польщен, — сказал он, потирая на ходу свои белые руки. — Но фамилия госпожи, в дом которой я приглашен, Арсеньева…
— Фамилия матери жены моей. Жена моя — урожденная Арсеньева. Мать ее — Елизавета Алексеевна… Впрочем, вот: разрешите вас представить…
В открытую дверь гостиной быстро входила высокая пожилая женщина. Манеры ее были решительны и свободны, губы строго сжаты. Уверенным жестом приглашая доктора войти, она проговорила вполголоса:
— Пожалуйте, доктор, мы уже давно вас ждем.
— Как чувствует себя больная?
— Плохо, — ответила она. — Наш постоянный доктор и его помощница в тревоге. Но мы надеемся на вас.
Она пропустила его вперед и плотно закрыла двери.
Молодой человек остался один. Он подошел к двери и прислушался. Оттуда, из большой полутемной комнаты, доносились тихие стоны.
Тогда он подошел к дивану и зарылся головой в подушку.
Юрий Петрович не видел, как мимо него ходили взволнованные люди, пробегали дворовые девушки, проносили откуда-то воду, лекарства и нашатырный спирт. Он лежал ничком на диване, стараясь ничего не видеть и не слышать.
Он не помнил, сколько прошло времени до той минуты, когда полная рука доктора легла на его плечо и неторопливый голос произнес:
— Ну-с, господин Лермонтов, спешу вас поздравить: у вас теперь сын, государь мой.
Молодой отец вскочил в волнении на ноги.
— Сын! — повторил он тихо. — Неужели у меня в самом деле сын?!
— В самом деле, — улыбнулся доктор.
— И она… здорова? Слава богу! Ах, слава богу! Я хочу пойти к ней! Можно мне к ней?.. И… к нему?
— Пока еще нет, — сказала решительно теща.
— Подождите немного, совсем немного, — успокоил его доктор, дотрагиваясь до его руки. — Ваша супруга только что пришла в себя после… небольшого обморока, и свидание с вами может ее взволновать.
Когда перед Юрием Петровичем открыли, наконец, дверь полутемной комнаты, он вздрогнул и стал машинально приглаживать рукой волосы. Потом быстро перекрестился мелким крестом, на цыпочках переступил порог — и остановился.
Канделябр с зажженными свечами стоял у изголовья широкой кровати. Темные волосы разбросались
