Телефон зазвонил сильно и резко. Я знал, что ни в коем случае, ни за что на свете не должен поднимать трубку, и все-таки не выдержал…
– Алло… алло… алло… – прозвучал глухой и несчастный голос Лидии.
Я осторожно повесил трубку. Потом встал и опрометью бросился на улицу. Я просто не доверял самому себе, не знал, что сделаю, если она позвонит еще раз. Народу на улицах прибавилось, небо обрело нормальный цвет… Обедал я в тихой закусочной в глухом переулке. В сущности, я только заказал еду, но не притронулся к тарелке, хотя был нормально голоден. Я заплатил и ушел, не говоря ни слова.
К зоопарку я пошел пешком. Нарочно выбирал маленькие безлюдные переулки, чтобы избежать нечаянной и нежелательной встречи. Как знать, может быть, Лидия, отчаявшись, побежала в управление. По инстинкту, по внутреннему чувству. Я был уверен, что она не видела меня вчера, не могла видеть. И все-таки она поняла, что это именно я, иначе зачем бы она стала звонить мне на работу. Я очень хорошо понимал, что не могу избежать ни встречи, ни объяснения. И все-таки не хотел, чтобы оно произошло сегодня. У меня не было сил.
Меньше всего я стоял перед клеткой с павианами. Было грустно смотреть на этих животных с человеческими глазками. Наверное, они сами в отчаянии и от того, что родились, и от того, что существуют. Иметь больше всех других и в то же время не иметь ничего – может ли быть участь тяжелее и злосчастнее? Если мы действительно принадлежим к одному семейству, как уверяет меня энциклопедия, кто дал людям право сажать этих животных в клетку? Я ни на минуту не сомневался в том, что они несчастны, хотя казалось, что у них есть все необходимое – надежная крыша над головой, обильная еда. Или такова вообще судьба всех simie? Чем мы, люди, превосходим их? Может быть, и мы застряли на неком перекрестке? Может быть, наше положение еще трагичнее и безнадежнее, чем у них? Жизнь без смысла и смысл без жизни – не это ли две возможности нашего будущего существования?
Больше всего я простоял у клетки с выдрами. И заметно воспрянул духом. Они не капитулировали перед растлением, как обезьяны, они продолжали бороться. Я видел, как они непрерывно ныряют в проточную воду, как плавают в ней совершенными и изящными движениями. А ведь в воде не было ничего, что могло бы их привлечь – ни ожидания, ни надежды, ни еды. И все-таки они плавали и плавали, вылезали и снова ныряли, не обращая внимания даже друг на друга. Они делали самое разумное из того, что могли делать на этом свете – поддерживали свое совершенство.
В этом маленьком оазисе, который так удачно спрятал меня, я пробыл до пяти часов. Наконец тоска моя стала невыносимой. Тоска или предчувствие – не знаю. На улице я остановил такси и с облегчением откинулся на мягкую спинку. Я устал, меня слегка мутило – наверное, от сильных запахов.
– Давайте в Банкя, – сказал я. – Я вам объясню, куда именно.
Шофер включил счетчик, машина тронулась. Я рассеянно взглянул в окно и вздрогнул – мне показалось, что я увидел Лидию; она шла прямо вперед, по пустой улице, ни на кого не глядя, как сомнамбула, наталкиваясь на людей. Или так мне показалось.
Здесь воспоминание внезапно оборвалось, извратилось в трепещущий, весь в темных пятнах, бланк, как говорят киношники.
Я посмотрел на часы – без пяти два. Мина давно уже ушла, а я все еще сидел за столиком и пил третью мо счету чашку кофе. Теперь в кондитерской было гораздо больше народу, но никто на меня не смотрел, кроме новой официантки, которая время от времени обдавала меня благосклонным взглядом. Женщины любят мужчин моего возраста, особенно мрачных и одиноких. И хотя передо мной стояла чашка с кофе, она подошла ко мне.
Чего-нибудь желаете? Она совсем не походила на официантку. Скорее, на литерторшу или аптекаршу, которой не хочется ехать по распределению в провинцию.
– Спасибо, – сказал я. – В следующий раз воспользуюсь вашей любезностью.
Они улыбнулась и отошла. Господи, неужели это я сказал такое? Мне казалось, что говорил некто, сидевший во мне, о существовании которого, я и не подозревал. В следующие месяцы, пока я свыкался с возвращением в собственную шкуру, не раз попадал в подобные нелепые положения, даже перед близкими людьми. В чем вы и сами убедитесь.
Больше мне тут было нечего делать. И все-таки я не смел встать с места, как будто на ногах у меня коньки, а я не умею кататься. Однако надо было уходить; когда я вышел, день показался мне необыкновенно жарким и пустым. Только вечно веселые воробьи счастливо чирикали, прыгая босиком по раскаленным плитам. Чего еще ждать от бедняжек, которые и в самую большую жару не могут забыть холодную зиму.
Я думал о Лидии – как-то она меня встретит? – и не понимал, откуда эта тревога. Разве у меня на лице написано, что память вернулась ко мне? Невозможно! Наверное, я, как все мужчины, боялся женской интуиции. Это непонятное слово становится реальным, когда мы соотносим его с женщиной. Я шел медленно, стараясь держаться в тени – деревьев или домов, все равно. Пусть все будет естественно и по- человечески. Незачем загружать себе голову ненужными планами или стратегиями. Лучше реагировать спонтанно и доверять своим реакциям, тогда не будет места человеческой лжи и подлости.
Я встал у двери и позвонил. Послышался тяжелый, я бы сказал какой-то деревянный, стук шагов. Дверь открылась так стремительно, что воздушный вакуум всосал меня внутрь. Мы смотрели друг на друга выжидательно, и каждый был полон своих страхов.
– Господи, куда ты запропал? – радостно воскликнула она. – Я решила, что что-нибудь случилось.
– Что могло случиться?
– Откуда мне знать? Ведь вы вернулись в город около десяти…
– Да, кое-что случилось, – сказал я. – Но это не так важно.
Мы говорили в прихожей. Хотя там было темновато, Метил, как она вздрогнула. Я схватил ее за плечи и ел в холл. Она обернулась и посмотрела на меня, все с надеждой во взгляде.
– А что именно?
– Ко мне вернулась память. Я помню не все, конечно достаточно…
Я хорошо видел, как в глазах ее вспыхнули одновременно радость и отчаяние. Отчаяние и радость, уничтожили друг друга. Она вдруг одеревенела, стала совсем бесчувственной, каким был я все это утро. Надежда угасла. Маленькое, ужасное слово «достаточно» было тяжелее приговора.
