сам он занимал высокое положение, был принцем Горы, а также членом Совета регентства. И все же трудно было не поддаться влиянию Хорнкаста и его грозной власти. Он был старым… даже древним, и все же выглядел крепким, энергичным и проворным, как будто чары колдовства сбавили ему тридцать или сорок лет. Проницательные и безжалостные глаза, улыбка — беспокояще непонятная, голос — глубокий и сильный. С величайшей учтивостью он провел Хиссуна к столу и предложил ему какое-то редкое искристое вино, темно-красное по цвету, которого Хиссун благоразумно отпил только самую малость. Беседа, дружеская и общая вначале, стала более серьезной, оставаясь целиком под контролем Хорнкаста, чему Хиссун не противился. Сначала они говорили о бедствиях в Зимроеле и западном Альханроеле. У Хиссуна возникло впечатление, что Хорнкаст, при всей своей печальной мине, когда говорил об этом, был обеспокоен происходящим за пределами Лабиринта не более, чем событиями в каком-то другом мире. Потом главный представитель вернулся к смерти Элидата, по поводу чего выразил надежду, что милорд передаст глубокие соболезнования, когда вернется на Гору, и при этом пристально всматривался в лицо Хиссуна, словно говоря: 'Я знаю, что смерть Элидата вызвала большие изменения в наследовании, и ты занял самую сильную позицию, и, следовательно, о дитя Лабиринта, я внимательно наблюдаю за тобой'. Хиссун ожидал, что Хорнкаст, узнавший достаточно новостей из-за моря, кроме смерти Элидата, станет расспрашивать о лорде Валентайне, но, к его изумлению, главный представитель перешел к обсуждению совершенно других вопросов, в частности, о том, как общие продовольственные трудности сказались на состоянии продовольственных складов Лабиринта. 'Без сомнения, эта проблема занимала мысли Хорнкаста,— подумал Хиссун,— но не для этого же он предпринял свою поездку!' Когда главный представитель на мгновение замолчал, Хиссун, перехватив наконец инициативу, сказал:
— Может быть, пора обсудить самое, на мой взгляд, критическое событие — исчезновение лорда Валентайна?
На этот раз непоколебимое спокойствие Хорнкаста, казалось, было нарушено: глаза его сверкнули, ноздри расширились, губы искривились.
— Исчезновение? — спросил он с подчеркнутым удивлением.
— Пока лорд Валентайн путешествовал в Пиурифаине, мы потеряли с ним связь и до сих пор не можем восстановить ее.
— Могу я спросить, что Коронованный делал в Пиурифаине?
Хиссун слегка пожал плечами.
— Как мне дали понять, ему предстояла очень деликатная миссия. Но его оторвало от группы во время той же бури, которая унесла жизнь Элидата. С тех пор мы ничего о нем не слышали.
Может, Коронованный погиб, как вы считаете?
Я не знаю, а гадания ничего не дадут. Можете быть уверены, мы прилагаем все усилия, чтобы возобновить с ним связь. Но не исключено, конечно, что лорд Валентайн, увы, мертв. Мы в Замке обсудили возможность такого исхода. Возник план преемственности.
— Ах, вот как…
— И, конечно, забота о здоровье Понтифика — это то, что должно постоянно присутствовать в нашем планировании,— сказал Хиссун.
— О да, еще бы.
— Понтифик, я полагаю, остается в том же состоянии?
Хорнкаст ответил не сразу, он долго смотрел на Хиссуна с таинственной и сковывающей напряженностью, словно занятый сложными политическими расчетами, потом наконец спросил:
— Хотели бы вы нанести визит его величеству?
Это предложение было уже за пределами того, что Хиссун мог ожидать от главного представителя. Визит к Понтифику? Об этом он не мог и мечтать! Через мгновение он справился с изумлением и сказал так хладнокровно, как только мог:
— Это было бы большой честью для меня.
— Тогда идемте.
— Сейчас?
— Сейчас.— Главный представитель подал сигнал, появились слуги и начали убирать со стола остатки обеда. Через несколько минут Хиссун был уже в маленьком тупоносом плавуне рядом с Хорнкастом, и они двигались вниз по узкому туннелю, пока не достигли предела, за которым передвигаться можно было только пешком и где одна бронзовая дверь следом за другой перекрывала проход через промежутки в пятьдесят шагов. Хорнкаст открывал каждую из них, проводя рукой по спрятанной панели. Наконец последняя дверь с выгравированным золотом символом Лабиринта и императорской монограммой поддалась прикосновению главного представителя и впустила их в императорский тронный зал.
Сердце Хиссуна билось с ужасающей силой. Понтифик! Старый, выживший из ума Тиверас! Всю свою жизнь он почти не верил в то, что такая личность действительно существует. Дитя Лабиринта, он всегда рассматривал Понтифика, как некое сверхъестественное существо, спрятанное здесь в глубине, как скрытого от всех хозяина мира. Даже теперь, когда Хиссун перезнакомился с принцами и герцогами, домашними Коронованного и самим Коронованным, он считает Понтифика, обитающего в своем собственном царстве, невидимым, нереальным, непостижимо далеким от мира обычных живых существ.
Но вот он здесь.
Все было так, как в легенде. Шар из голубого стекла, трубы, трубки, провода и скобы, цветная жидкость, с журчанием текущая в эту камеру поддержания жизни и вытекающая из нее, и старый-старый человек внутри, сидящий неестественно прямо на троне с высокой спинкой, установленном на трех невысоких ступенях. Глаза Понтифика были открыты. Но видели ли они? Был ли он вообще живой?
— Он больше не говорит,— сказал Хорнкаст.— Это самое последнее из изменений. Но врач Сепультров утверждает, что мозг его все еще активен, а тело сохраняет жизнеспособность. Подойдите на шаг или два. Вы можете близко посмотреть на него. Видите? Видите? Он дышит. Он моргает. Он живой. Он определенно живой.
Хиссун чувствовал, что перед ним представитель прошлой эпохи, какое-то доисторическое существо, чудодейственным образом сохраненное. Тиверас Коронованный, Понтифик Осиера, сколько поколений прошло перед ним? Переживший историю, этот человек видел своими глазами лорда Кинникена. Он был уже старым, когда лорд Молибор пришел в Замок. И вот они давно уже ушли в небытие, а он все еще жив, если это, действительно, была жизнь.
— Вы можете приветствовать его,— сказал Хорнкаст.
Хиссун знал обычай: нужно сделать вид, что говоришь не прямо с Понтификом, а адресуешь слова главному представителю; подразумевалось, что тот передаст их монарху, хотя в действительности ничего подобного не происходило.
— Прошу вас передать его величеству приветствие от его подданного принца Хиссуна, сына Элзиномы, который смиреннейшим образом выражает свое почтение и покорность.
Понтифик не ответил. Тиверас ничем не дал понять, что услышал что-либо.
— Прежде,— сказал Хорнкаст,— он издавал звуки, которые я научился переводить, в ответ на то, что говорилось ему. Теперь он умолк и молчит уже несколько месяцев. Но мы все еще говорим с ним даже в таком состоянии.
— Скажите тогда Понтифику,— продолжал Хиссун,— что его любят во всем мире и его имя постоянно в наших молитвах.
Молчание. Понтифик был недвижим.
— Передайте также Понтифику,— сказал Хиссун,— что каким бы путем ни шел мир, какие бы беды и катастрофы ни потрясали его, величие Маджипуры будет сохранено.
Молчание. Никакого ответа.
— Вы закончили? — спросил Хорнкаст.
Хиссун смотрел на загадочную фигуру в стеклянной камере. Ему хотелось, чтобы Тиверас вытянул вперед руку в благословении, хотелось услышать какие-нибудь пророческие слова. Но Хиссун знал, что этого не случится.
— Да,— сказал он.— Я закончил.
— Тогда идемте.
Главный представитель вывел Хиссуна из тронного зала. Оказавшись снаружи, Хиссун заметил, что
