Под утро Нина немного задремала и вдруг, вздрогнув, вскрикнула: ей почудилось, что около кровати стоит большой волк и обнюхивает ее ноги…
Странная болезнь
После той страшной бессонной ночи Нина почувствовала себя настолько разбитой, что не смогла подняться с постели. Голову будто сковало железными обручами. Глаза налились кровью. Веки вспухли.
Днем она тоже не могла сомкнуть глаз. А когда временами забывалась в короткой зыбкой дреме, в голову лезли кошмары: большая серая собака, оскалив клыкастую пасть, бросалась на нее, и девушка вскрикивала.
К Нине подходили «отец» и Анна Никитична, спрашивали, что у нее болит. Но девушка ничего не могла им объяснить.
Когда ей становилось чуть легче, Григорий Михаилович приносил в комнату рацию, и Нина, превозмогая себя, передавала в Центр короткие радиограммы. А потом, Когда по улице опять прошла машина с пеленгатором и у девушки поднялась температура, «отец» запретил передачу.
— Я унес «Северок» со двора, — сказал он. — Пока не выздоровеешь.
— Куда? — встревожилась Нина.
— Потом узнаешь, а то ты… — он чуть было не проговорился: болтаешь в забытьи, но вместо этого сказал: — Все равно ведь батареи сели, а новых пока нет. Но нашим лесным друзьям сейчас не до этого.
Григорий Михайлович сначала побаивался приглашать русского врача на дом — врачи работали в местном госпитале РОА, а потом, когда девушке стало хуже, все-таки решил показать ее медику.
На другой день, вернувшись из города, «отец» прошел прямо в комнату Нины.
— Виделся с Верой, — сообщил он. — Обещала прислать верного человека.
С тех пор как Вера привела девушку в город, она ни разу не заходила в этот дом. Но Нина не забыла ее доброе лицо, быстрые глаза и попросила:
— Пусть она тоже придет!
— Давно бы это сделала, да опасается привести «хвост».
К вечеру пришел врач — средних лет, высокий, худощавый. В обращении с хозяевами и с пациенткой сух, немногословен, как будто выполнял обязательный визит. Одет в черный поношенный костюм, при галстуке, протертом в узле. Да и рубашка на нем была не первой свежести.
Тщательно осмотрев больную, выслушав легкие и сердце, врач проговорил, как бы размышляя вслух:
— Странно и… непонятно. Вроде гриппа, что ли. И нервы расшатаны. А почему? — спросил он, обратившись к Григорию Михайловичу. И посмотрел на него поверх очков пытливым взглядом. — Условия у вас как будто сносные, девушка нигде не служит…
— Да, да, конечно, — закивал хозяин. — Испытания войны.
— М-да… — согласился врач. — Испытания… Я выпишу ей порошки от головной боли. Хорошо бы и лимончиков, но где их теперь достанешь?
Предложенные ему оккупационные марки врач взял небрежно и, не глядя на них, сунул в боковой карман пиджака:
— Простите, не смею отказаться: как бы кто-нибудь не придрался к моей филантропии.
«Отец» ушел в город вместе с врачом и вернулся домой часа через два. На цыпочках вошел он в комнату Нины, боясь потревожить ее. Но она не спала — ждала его. Вынув из кармана порошки, сказал:
— Выручил доктор.
А из другого кармана извлек четыре лимона и, улыбаясь, выкатил их на постель.
— А это достал через друзей! И немного вот песочку. — Он горделиво показал пакетик.
На бледном лице девушки появилась слабая улыбка:
— Спасибо, отец. Веру видел?
— Видел и кое-что передал ей для наших друзей в лесу. Обещала зайти.
Нине было тягостно лежать в своем закутке. «Отец» и «мачеха», занятые делами, заглядывала к ней редко, а детям настрого запретили беспокоить «сестру». Девушку мучило одиночество и вынужденное бездействие.
«Может, в Центре думают, что я провалилась и меня схватили?..» — все больше тревожилась Нина.
На другой день после посещения врача пришла Вера и принесла пенициллин в таблетках:
— Новейший эликсир! Еле достала.
Она хотела тут же уйти, но услышала из-за занавески слабый голос Нины:
— Зайдите ко мне.
Вера заколебалась. Но Григорий Михайлович кивнул:
— Зайди, зайди. Не единым лекарством жив человек.
Когда Вера заглянула в маленькую комнатку, девушка протянула к ней руки, будто увидела родного человека. Они обнялись, поцеловались.
— Ты не тревожься, — успокоила женщина Нину. — Скоро выздоровеешь, и все наладится.
— А как они там?
— Пока держатся. Каратели жмут… Ну я пошла. Выздоравливай.
— Посидите со мной еще немножко!
— Нельзя. Я и так задержалась больше чем надо. После того как Вера удалилась, к Нине зашел «отец» и с улыбкой спросил:
— Ну, полегчало?
— Да-а… — протянула девушка. — Только скучно очень! Хоть бы радио, что ли, провели?
— Шуму от него много, — возразил Григорий Михайлович, — раздражать будет.
— Врага можно распознать и по вранью, — заметила Нина. — Кстати, неудобно писарю общины не слушать то, что говорят хозяева…
«И то правда», — мысленно согласился хозяин.
На другой день к ним в дом пришел радиотехник, которого звали Семеном. Это был молодой мужчина, неторопливый, но ловкий в работе. Он прихрамывал.
Радиопроводку начал делать в комнате, где лежала Нина. Та прикрыла лицо простыней: ей не хотелось, чтобы ее запомнили. Но девушка заметила, что, работая, мужчина не смотрел в ее сторону и, лишь закончив все, взглянул на нее с каким-то суровым любопытством.
Повесив на стене черный помятый репродуктор в виде крупного блюда и проверив звук, он вышел в большую комнату. Там его покормила Анна Никитична, а Григорий Михайлович расплатился с ним марками.
Когда радиотехник ушел, Нина спросила «отца»:
— Кто такой?
— Из конторы связи.
— А ты давно его знаешь?
— С войны.
— А почему он такой бирюк?
— Будешь бирюком. Эсэсовцы расстреляли у него жену-еврейку и двоих детей. А самого пощадили — признали помесью славянина с монголом, то есть рабочей расой. Был тяжело ранен. Много пережил.
Однако «отец» скрыл от Нины, что Семен — его информатор и доставляет ему ценные сведения об
