— А это ваша старшая сестра. Помните, отец говорил о ней? Она пришла с Брянщины. У них там есть нечего.
Но и после этого никто из детишек не посмел подойти к Нине.
Тогда она подхватила с пола малютку и, подняв его над головой, воскликнула:
— Ой, какой же ты плотнячок!
И тут болыпенькие дети улыбнулись: очевидно, было приятно, что их любимчик понравился девушке. Ощутив в руках упругое, теплое тельце ребенка, Нина стала его тетешкать.
К ней робко подошла Милочка и дернула ее за юбку:
— И мине-е…
Опустив малыша, Нина подхватила под мышки девочку и высоко подняла ее.
— Ой, какая ты синеглазенькая!
— А гостинцев принесла? — спросила девочка.
— Какие там гостинцы? — вмешалась мать. — Хорошо, хоть сама-то живой добралась.
Нина опустила девочку на пол, и та, насупившись, отошла к братикам, которые стояли в сторонке, не сводя глаз со старшей сестры.
Анна Никитична направилась к печке, приговаривая на ходу:
— Сейчас я покормлю тебя, Нинушка. А отец с Артемом в город пошли! Видно, скоро придут. А там уж не знаю, как выйдет…
Постукивая ухватами, хозяйка засуетилась у закопченного шестка.
Нина сняла жакетку и присела на дерюжку, к детям. Володя опустился рядом с ней на колени. А девятилетний Сережа стоял рядом, молча разглядывая девушку, и, по-видимому, никак не мог принять ее за родную сестру: не было и вдруг — словно с неба свалилась… Анна Никитична подала Нине таз с водой:
— Умойся с дороги. И ноги освежи, а то небось сомлели.
Умываясь и споласкивая прохладной водой ноги, Нина вспоминала, как дома мама заставляла ее и брата мыть ноги перед сном, а они ленились…
Усадив гостью за стол, хозяйка налила ей полную миску густого картофельного супа, забеленного сметаной, дала пшенную кашу и жбанок молока. Анна Никитична села напротив Нины и, подперев подбородок рукой, не сводила с нее заботливо-скорбных глаз, изредка приговаривая:
— Ешь, Нинушка, ешь досыта!
Черно-пестрая, с бархатистым отливом кошка потянулась к Нине и, встав на дыбки, запищала, прося подачки.
— Да прогони ты эту блудню, — сердито сказала хозяйка. — Пусть лучше мышей ловит.
Обмакнув в молоке черный хлеб, Нина бросила его под стол. Облизав кусочек, кошка снова стала тереться у ног Нины.
— Видишь, какая она привередливая? — заметила Анна Никитична. — Это дети ее избаловали!
Из соседней комнаты выглянула Милочка и с улыбкой пролепетала:
— Ой, не стойте слиском близко! Я тигленок, а не киска.
Мать метнула на нее строгий взгляд, и девочка исчезла.
— Был у нас и кобелек, Кутиком звали, — продолжала Анна Никитична. — Хороший звоночек. Дети его любили, да злыдни перестреляли всех собак. От дворняжек, говорят, одно бешенство. А бешенство-то не от собак…
После сытного обеда Нина осоловела, потянуло ко сну. Ноги страшно ныли.
Переведя детей в большую комнату, Анна Никитична ввела девушку в маленькую, с окошечком во двор, и уложила на узкую железную кровать. Накрывая Нину вылинявшим байковым одеялом, сказала:
— Отдохни тут, поспи. Притомилась ты и передрогла…
Нина хотела было спросить, а почему дверь не навешена, но хозяйка уловила ее взгляд и, закрывая дверной проем брезентовым пологом, пояснила:
— Досок не хватило. Пока обходимся и так, а теперь вот надо бы, да…
Анна Никитична не закончила затаенную мысль, но Нина и без того поняла: если теперь делать дверь, то это кому-то может показаться странным.
Занавесив проем, хозяйка вышла в большую комнату и шикнула на детей:
— А вас чтоб не было слышно! Не лезьте к Нине, не докучайте. Устала она.
Девушка слышала, как Анна Никитична вышла на крыльцо — очевидно, достирывать белье, и ребята приглушенно заговорили между собой.
Нина приподняла с подушки голову и взглянула в окно: на задах соседнего двора, около дзота, стояли два немца с автоматами. Значит, тыл перекрыт наглухо, и она теперь будет жить как в капкане…
Нина опустила голову на туго набитую перьями подушку и закрыла глаза. Попыталась задремать, но тревожные мысли не давали покоя, будоражили, волновали.
Услышав шорох, девушка приоткрыла веки и заметила лукавое личико Милочки. Отвернув край полога, девочка подняла вверх пальчик и, посматривая то на Нину, то на братишек, прошептала:
— Тише, мыши, кот на клыше, кошку за уши ведет, Нине спать не дает.
«Какая милая девчушка… — подумала Нина. — И как только родители решились на это? И как мне от ребятни схорониться? Ведь они любопытные и пронырливые. А вдруг заметят что-нибудь и проговорятся на улице? Милая мамочка, если бы ты знала, где я теперь… Нет, лучше тебе не знать об этом!»
Как ни будоражили Нину тяжкие мысли, но усталость взяла свое и девушка погрузилась в сон. Сколько она проспала, не знала. Ей показалось, что только прилегла, чуточку вздремнула, и вдруг всем существом почувствовала, что в ее комнате находится какой-то человек.
Приоткрыв глаза, Нина увидела возле кровати, на табуретке, худощавого мужчину средних лет. Голова с проседью, в очках, левое стеклышко склеено. Смотрит на нее пристально, будто изучает черты лица, узнает и вроде как сомневается. Да, похож на доброго сельского учителя, как говорил «Седов». Улыбается краешками губ.
— Здравствуй, дочка, — тихо сказал он. — Отдохнула? — «Отец» наклонился и поцеловал девушку в румяную щеку. — А ну-ка, Нинушка, встань! Я посмотрю на тебя, какая ты теперь стала…
Девушка сбросила с себя одеяло и, одернув юбку, встала во весь рост около койки. Григорий Михайлович тоже поднялся с табурета и, положив руки на плечи девушки, с улыбкой произнес:
— О, да ты вон какая рослая! Догнала меня. Нина смущенно улыбнулась:
— Тогда, в Сухиничах, я была совсем еще девочкой…
— Да, да, конечно, — закивал «отец». — А как жила с мамой?
— Ничего, но голодновато только.
— Ну, мы тебя подкормим. У нас еще, слава богу, коровка сохранилась…
Разговаривая с Григорием Михайловичем как с родным отцом, Нина про себя удивилась: «А чего это мы наедине-то притворяемся?» И тут же все поняла: «За пологом все слышно… Там дети и, может быть, посторонние…» Ее предупреждали, что и стены могут иметь уши…
Отодвинув полог, закрывавший дверной проем, в маленькую комнату вошел крепкий подросток в потертой вельветовой курточке и таких же шароварах. На ногах большие опорки, перетянутые бечевкой. Русые волосы торчат в разные стороны, напоминая ежика.
Подросток вперил в Нину серьезные голубые глаза: в них были любопытство и настороженность. Нинины глаза встретились с глазами мальчика. Оба напряженно, испытующе посмотрели друг на друга.
— Ты что, Артем, не узнаешь старшую сестру? — спросил Григорий Михайлович. — Помнишь, Нина приезжала к нам до войны в Сухиничи и катала тебя на санках?
— А-а… — рассеянно протянул Артем и по-взрослому подал руку. Нина порывисто обняла парнишку и поцеловала в лохматую голову: волосы его отдавали весенней свежестью. Артем резко отстранился и потупился, смущенный неожиданной лаской.
Высунув из-за полога головы, в маленькую комнатку уже заглядывали Сережа, Володя и Милочка. Отец тут же строго предупредил детей:
— Нина будет жить одна, и я запрещаю вам переступать этот порог без ее ведома: она не совсем здорова. И ты, Нинушка, не особенно их привечай, а то не будет тебе покоя. Им только дай повадку!
Григорий Михайлович с Артемом вышли из Нининой комнаты.
Оставшись одна, девушка осмотрелась и, заметив на стене, около шкафа, старенькое, с
